Исповедь послушницы (сборник)

Бекитт Лора

Когда в дверном проеме возникла легкая, светлая, тонкая фигурка, Эрнану почудилось, будто это некое призрачное видение, исторгнутое вратами преисподней.

Девушка медленно шла навстречу; казалось, подошвы ее башмаков прилипают к каменным плитам двора.

Инес! Настоящая, живая! Эрнан сделал несколько шагов и положил руки на плечи девушки. Инес похудела, лицо побледнело и заострилось. Заметив в ее взгляде немой вопрос, он сказал:

– Я искал тебя, искал очень долго и продолжал бы искать до глубокой старости, как единственную мечту своей жизни, которая смогла стать осязаемой, близкой, реальной. У меня ничего

нет, кроме пары рук, да желания жить дальше тоже нет. Я прошу подарить мне любовь и надежду и предлагаю тебе отправиться в самое долгое и опасное путешествие в твоей жизни. И еще я хочу попросить у тебя прощения.

Инес приникла к нему, заплакала и прошептала:

– Я думала, что умру от ожидания!

Эрнан гладил волосы Инес и укачивал ее, как ребенка. Горечь исчезла, перед ним была жизнь и это чудесное существо – внезапно ожившая нежная греза, реальная, любящая, желанная женщина.

Глава IX

Большая гостиная, всего лишь год назад заново обтянутая штофными обоями с золотыми цветами на благородном сером фоне, радовала глаз; роскошная эмаль отливала всеми цветами радуги, мебель была украшена резными цветами и фигурками, а потолочные балки поражали причудливыми лепными украшениями.

В гостиной сидели две женщины: одна – на обитом бархатом диване, другая – на дубовой скамье. В руках обеих было вышивание по канве. На первый взгляд обе были увлечены работой, однако на самом деле и ту, и другую куда больше занимал разговор, который они вели неторопливо, вполголоса, почти не поднимая глаз.

– Теперь ты понимаешь, как я жила? – говорила Эльза. – Порядочность не позволяла мне изменять мужу, хотя в своем воображении я проделала это десятки раз. Признаться, иногда я думаю, что мне мешала не совесть, а нечто другое: возможность быть разоблаченной или – что еще хуже – отвергнутой. В результате даже твоя подружка Инес оказалась проворнее!

Эльзе было под сорок, и теперь она одевалась куда скромнее, чем в прежние времена. Что касается убранства дома, то Катарина не без основания опасалась, что вскоре он превратится в собрание всякой всячины. Здесь торжествовало слияние вкусов Эльзы, ее повзрослевшей дочери Инге, а также Исабель и Лусии.

– Я до сих пор не знаю, что случилось с Инес. Я даже не предполагала, что она живет рядом с нами, страдая от ревности и неразделенной любви.

– Только не говори, что ты бы могла добровольно уступить ей Эрнана!

– Во всяком случае я бы сумела ее понять.

Они замолчали, продолжая сосредоточенно работать иглами. Катарина ничего не знала не только об Инес, но и об Эрнане, а главное – о Рамоне. Вскоре после ухода Эрнана она наведалась в монастырь, и там ей весьма неохотно сообщили, что аббата нет и обитель «овдовела». Обычно так говорили, когда настоятель умирал и аббатство на какое-то время оставалось без руководства. Но Рамон не мог умереть, она не верила в это. В конце концов Катарина добилась того, что монахи произнесли загадочную фразу: «Он не умер, но его нет». Других объяснений не последовало, а вскоре в обители появился другой настоятель, который попросту не пожелал разговаривать с женщиной. Катарина писала письма местному епископу, главам ордена Святого Бенедикта в Мадриде, даже сеньоре Хинесе – и в ответ не получила ни строчки! На свой страх и риск она обратилась

в инквизицию и получила вежливую отповедь, сопровождавшуюся замечанием, что «разумные женщины не появляются в таких местах, а сидят дома при муже».

Все эти годы она жила, измученная надеждами и тревогами, и воспитывала дочерей. Поначалу в семье было много разговоров и споров. Пауль возмущался тем, что Эрнан оставил семью, но женщины так и не решились открыть ему правду. Он долго переживал, оттого что потерял верного человека, но после утешился, поскольку у него появился новый толковый помощник, его собственный повзрослевший сын. Пауль вновь был доволен и спокоен.

– Потому что слеп, – заметила Эльза.

С точки зрения Катарины, отец обладал редким сочетанием чудесных качеств – он был прост и великодушен, чего близкие не ценили, но без зазрения совести пользовались плодами его трудов.

– Я знаю, как зарабатывать деньги, а уж тратить – это по вашей части, – не уставал повторять он.

Пауль одинаково любил и Лусию, и Исабель, хотя при этом жалел, что Катарина не произвела на свет сына. Но и тут ему повезло: год назад Инге, его дочь от Эльзы, вышла замуж и недавно родила мальчика.

– Жизнь продолжается! – говорил Пауль, редко терявший присутствие духа.

Он давно забыл Эрнана, а тем более – аббата Монкада.

Через пару лет после того как Катарина осталась одна, на нее буквально посыпались предложения руки и сердца. Но она так и не вышла замуж.

Она была хороша и сейчас, когда ей исполнилось тридцать два. Все те же густые светлые волосы, нежная, будто фарфоровая, кожа, исполненные строгого изящества черты.

Послышались шаги, возбужденные голоса и приглушенный смех – Исабель и Лусия вернулись с прогулки. Катарина с улыбкой поднялась им навстречу.

На Исабель было вишневое платье, на Лусии – розовое, по-разному оттенявшие их красоту. Иногда Катарине казалось, что ее дочери похожи на разноцветные бумажные фонарики, легкие и воздушные, какими в праздник украшают деревья в саду. Она не сомневалась в том, что через два-три года дом заполнят толпы поклонников.

Старшая, пятнадцатилетняя Исабель, напоминала бриллиант, ярко вспыхивающий в ослепительном солнечном свете. С особым, очень красивым разрезом глаз, временами нежной, а иногда обольстительной и опасной улыбкой, роскошными волосами, она была приветлива, кокетлива, весела и мила. Исабель не унаследовала ни замкнутости, ни затаенной печали Рамона, она часто заливалась задорным смехом, любила шутить и болтать. Лусия, утонченная, не такая яркая, с нежным овалом лица, смуглой кожей и таинственной глубиной взгляда, покоряла окружающих невинной улыбкой и скромными жестами.

Иногда Катарине не верилось в то, что она мать этих прекрасных юных сеньорит. Теперь они были ее счастьем, ее главной заботой и надеждой.

– Мама, тебе письмо, – слегка запыхавшись, сообщила Исабель, после чего девушки с шумом и смехом побежали наверх.

Катарина с удивлением разглядывала незнакомую печать. Случалось, Пауль получал письма, но на этом было написано «Монкада», причем по-испански. Катарина развернула бумагу и сразу посмотрела на подпись. Что-то похожее на «Аларкон». Женщина заставляла дочерей изучать испанский и даже нанимала учителей. В результате и сама выучила кое-какие слова, но текст прочитать не могла.