Исправляя ошибки
Шрифт:
Лея знала все это не хуже Иматта, но именно сейчас не желала признавать очевидного.
— Послушайте, генерал, — сказал майор немного тише и мягче. — Как человек я понимаю вас, и до сих пор руководствовался лишь сочувствием к вам и к вашему сыну. Но как военный и как член Сопротивления я вынужден задать вам вопрос и настаивать на ответе, причем правдивом. Окажись на месте этого мальчишки любой другой военачальник Первого Ордена, стали бы вы сейчас препятствовать допросу, руководствуясь лишь собственными представлениями о гуманности?
Органа смущенно молчала. Она не решалась говорить неправду, да и Калуан сразу распознал бы ложь
— И не забывайте, — напомнил Иматт, — на Набу остались наши бойцы, которым сейчас всерьез грозит смерть.
— Я помню об этом, — глухо отозвалась Лея.
Она бросила полный отчаяния взгляд на Калонию, почему-то уверенная, что, по крайней мере, глава медиков должна быть на ее стороне. Ведь Хартер всегда отличали чуткость и участливость.
Та, однако, промолчала. Как медик, она тоже была против того, чтобы выпускать заключенного на относительную, но все же свободу. Конечно, физически молодой человек оправился от ранения, полученного на «Старкиллере», довольно быстро. Однако Калония наблюдала за ним достаточно долгое время и готова была поклясться, что психологически парень не здоров и, следовательно, опасен для окружающих.
Лея вздохнула. Похоже, что все эти люди, которые назывались ее друзьями и которые прежде готовы были — хотя бы ради их дружбы — покрывать Бена, сейчас единодушно ставили вопрос ребром: если генерал не желает неприятностей для своего сына, ей лучше уговорить его сотрудничать.
Это было проблематично, несмотря на произошедшее между ними объяснение и на выход Бена из-под стражи. Вернее, даже особенно проблематично в свете этих событий. Бен, хотя теперь он, выполняя обещание, не пытался сбежать, не шел и на сближение, продолжая держаться, подобно пленнику. Достаточно сказать, что мать и сын не говорили ни разу с той поры, хотя новая комната Кайло напрямую примыкала к апартаментам генерала Органы, и они могли видеться (и виделись) каждый день. Он проводил практически все свое время в медитациях, упрямо надеясь восстановить утраченные силы. Случалось, что под вечер Лея находила его в том же положении, что и с утра. Хотя надо признать, что Сила, пусть и с неохотой, в самом деле еще слушалась юношу. Иной раз, войдя к нему в комнату, мать видела стулья, подушки, одежду парившими в воздухе. Сын не разговаривал с нею, и кажется, даже не слушал, если она что-нибудь говорила ему — видно, на его взгляд, они и так уже сказали друг другу слишком много. Зато он по-прежнему обращался в своих молитвах к кому-то незримому. К тому, кого Лея ненавидела — уже потому, что тот занимал в жизни Бена более высокую нишу, нежели она сама.
Однажды она услышала его молитву — слова, обращенные в пустоту. И то, что уловил ее слух, порядком ее озадачило. Бен говорил: «Эта маленькая гадина… она чувствует, что я слабею. Она хорошо видит, что наделала. Теперь она чувствует меня постоянно, а мне не хватает сил изгнать ее из своего сознания. Сила пробуждается… это правда, я оказался в центре бури. Что мне делать? Помоги…» И если личность того, к кому была обращена его мольба, вызывала некоторые сомнения — это мог быть как призрачный образ Вейдера, или Сноук, который еще имел власть над Беном, так и вовсе кто-то неопределенный, вроде самой Силы — то, по крайней мере, того (а вернее, ту), о ком говорил Бен, Лея угадала сразу. И не знала, как отнестись к своему открытию.
В целом, ее сын по-прежнему
— Я поговорю с Беном, — пообещала она своим соратникам. Однако сказала это таким голосом, словно заранее давала понять, что их разговор будет, скорее всего, пустым и бесполезным.
Когда совещание завершилось, Иматт подошел к генералу и с каким-то пристыженным видом попросил прощения. Прежде всего, за то, что развернул обсуждение так круто, напрямую заговорив о возможности допроса с пристрастием, смущая Лею, как мать, хотя это было с его стороны преждевременно, а может быть и вовсе совершенно напрасно (ведь еще оставалась надежда, что юноша пойдет на мировую без дополнительных убеждений).
— Тебе не за что извиняться, Калуан, — Лея печально покачала головой. Ее глаза блестели слезами. — Я восхищаюсь твоей способностью не мешкать и выкладывать все, что ты думаешь, друг мой. Такой восхитительной откровенности часто не хватает каждому из нас.
Говоря так, она, однако, думала сердито: «Неужели он полагает, что мне самой не приходило в голову использовать осведомленность Бена? Неужели считает, что родительские заботы затмили для меня дела Сопротивления?» Но что она могла сделать? Ее сердце вновь разрывалось между гражданским и родительским долгом, и это было так тяжело, что хоть плачь. Она знала, что не позволит никому и пальцем коснуться своего дитя. Но как тогда помочь Набу?
— Послушай, Лея, — Калуан вдруг понизил голос до шепота, такого несвойственного этому человеку, что генерал тотчас напряглась. — Может быть, есть другой путь? Если мальчишка откажется рассказать все добром, не обязательно выпытывать у него нужные сведения варварскими методами, вроде химии. Помнишь, ты как-то рассказывала, что сумела прочесть его мысли, увидеть его воспоминания, пока тот находился без сознания?
Генерал недоуменно кивнула.
— Я использовала Силу, — ответила она, — но не причиняла ему страданий, не подавляла его волю, а только считывала те мысли, которые и так были открыты.
На самом деле все, конечно, было немного сложнее. Ей действительно пришлось насильно прорываться в его сознание, но делала это Лея медленно и осторожно, стараясь доставить сыну как можно меньше боли.
— Но ведь можно попытаться опять? Я не знаю… попробовать погрузиться немного глубже. Ты сама говорила, что между тобой и твоим сыном существует крепкая ментальная связь? Попробуй использовать ее. Можно спросить Хартер, наверняка есть какие-то легкие, не причиняющие вреда снотворные препараты. Если незаметно подсыпать ему что-нибудь в еду или питье, твой парень даже не будет знать о том, что произошло. Ведь нужно-то совсем немного. Сведения о расположении резиденции Сноука — попробуй узнать только это.
Органа широко моргала, чувствуя, что не узнает старого друга. Впрочем, она видела, что Иматту самому глубоко противно все то, о чем ему приходится сейчас говорить.
— Ты хочешь, чтобы я обманула родного сына, сломила его, — заключила генерал. — Это низко. Если Бен узнает, он возненавидит меня до конца дней. К тому же, — прибавила она с иронией, — разве я с теми обрывочными знаниями, которые успели отложиться у меня благодаря брату, могу всерьез рассчитывать на то, чтобы успешно допрашивать Кайло Рена?