Исправляя ошибки

Раэлана

Встав рядом, Лея судорожным движением заключила руку сына между своих рук. Его кожа была холодной.

Кайло, не моргая, посмотрел ей в лицо. Тогда ему подумалось — всего на долю секунды, ведь доли секунды вполне довольно для очередной искры разочарования и обиды, — что сейчас, кажется, их прежнее соглашение (к слову, и добытое-то весьма неоднозначным путем) уже не действительно. Ведь мать не была искренней с ним до конца. Да и он сам, не вмешайся голос Верховного лидера (хотя о причинах этого вмешательства Кайло даже не решался гадать), неизвестно, как поступил бы.

Но если они оба обманывали друг друга,

и узы их договоренности могут быть разорваны, отчего бы не закончить дело прямо сейчас? Вот окно, которое легко разбить и за которым его не поджидает вооруженная охрана. И наручники больше не ограничивают его движений. Удрать из медицинского центра будет не такой уж трудной задачей. Можно даже попытаться разжиться оружием. А дальше — в порт, взять первый же сносный корабль и улететь прочь. Назад к Верховному, к его ногам, чтобы просить у его мудрости совета, как совладать со своей слабостью и возвратить себе былые возможности.

Верховный лидер не позволил ему убивать генерала Органу, считая, видимо, что она еще может каким-то туманным образом, вольно или невольно, послужить интересам Первого Ордена. Что ж, тогда Кайло ничто не мешает оглушить ее Силой, или, если Сила подведет и на этот раз, просто как следует приложить затылком о стену — уж с этим-то он должен справиться. Учитель ведь не упоминал, что он, магистр рыцарей Рен, обязан торчать на этой забытой всеми силами планете и раз за разом выслушивать насквозь пропитанные ложью речи прославленной главы Сопротивления, плотью от чьей плоти и чьим продолжением он является по воле слепой судьбы.

И тут треск разбивающегося стекла, резкий ветер и отдаленный гул вечерней улицы за оградой медицинского центра вернули обоих к реальности. На них обрушился град из осколков. Пришлось зажмуриться и пригнуть головы.

Потом они оба ощутили приближение новой опасности. Кайло воскликнул: «Ложись!» и рывком прижал тело матери к полу за мгновение до того, как плазменный заряд ударил в то место, где они стояли только что. Следующий выстрел юноша отразил, просто выставив вперед руку на манер щита. Другой рукой он интуитивно держал Лею, укрывая за своей широкой спиной. Перед лицом опасности он совсем не думал о концентрации и не беспокоился о том, поможет ли ему Сила на этот раз. Все его действия были продиктованы подсознательно. И на удивление работали так, как надо.

Две фигуры в мандалорской броне мелькнули в оконном проеме, поддерживаемые реактивными ранцами. Что-то тяжелое и, судя по звуку, округлое, звякнуло об пол, приземлившись в дальнем углу комнаты. Угадать, что это, не представляло труда.

Времени на раздумья не было. Не нашлось даже единственной секунды, чтобы мать и сын могли обменяться встревоженными взглядами. Развернувшись к Лее, Кайло изо всех сил прижал ее к себе, словно родитель — малое дитя, хотя крохотная пожилая женщина и выглядела на фоне статного, высокого и широкоплечего молодца практически, как ребенок. Со знанием дела он обхватил руками ее плечи и шею, и сложил ладони так, чтобы они прикрывали ей затылок — самые уязвимые зоны. Он рассчитывал таким образом смягчить удар, если приземление выйдет неудачным.

Странно, но он ни мало не колебался. И не спорил с собой, гадая, верно ли он поступает, спасая, в первую очередь, мать. Им руководила бессознательная отточенность движений и заранее знакомый порядок

действий, которые не оставляют простота для рассуждений. Но за этим, так сказать, солдатским наитием, возможно, скрывалось нечто другое, о чем не положено говорить, чтобы не спугнуть эти скрытые поползновения, эти хрупкие и робкие чувства. Однако их наличие трудно отрицать. Случаются в жизни обстоятельства, когда человек, ранее целиком зависящий от неких непреодолимых условностей, которые и устанавливают ход его жизни, вдруг вынужден забыть об этих условностях и действовать целиком в соответствии с природой своего характера.

Подбежав к самому краю, юноша оттолкнулся ногами от остатков оконной рамы и ловко прыгнул вниз.

Прогремел взрыв, и разрушительная волна вместе с пламенем и обломками стен ринулась им вслед.

***

Оказавшись на земле, Лея какое-то время просто лежала, не двигаясь, с закрытыми накрепко глазами и, кажется, не верила, что осталась жива. Дыхание давалось ей тяжело и с болью. Сверху ее придавило к земле что-то тяжелое. И не просто придавило, а как бы обволакивало собой, защищая.

Так продолжалось, пока свет фонарей и радостно-испуганные людские голоса все-таки не заставили ее расщепить веки. С нее стянули тяжесть, оказавшуюся бесчувственным телом Бена, и Лея испуганно вскрикнула, поскольку увидела — это было первое, что она увидела, открыв глаза, — что его голова разбита, а из затылка хлещет кровь, и что лицо его, бледное и неподвижное, в искусственном освещении кажется мертвым.

Вскоре подлетевшие медики во главе с Хартер уложили Бена на носилки, и майор принялась хлопотать вокруг раненого, то проверяя пульс, то спешно накладывая на голову повязку. В это время пара помощников Калонии занялись генералом Органой, которая, очевидно, пострадала меньше. Толпа из нескольких человек как бы разделила их, и на какие-то секунды мать потеряла сына из виду.

Лее помогли сесть. Прямо перед нею показалось ярко освещенное, обеспокоенное лицо Иматта. За его спиной стоял Финн, а чуть дальше — Бранс вместе с кем-то из местной охраны. Все они что-то надрывно говорили, перебивая один другого, однако их слова было трудно различить в общем шуме. Лея, подняв руку, будто во сне отмахнулась, давая таким образом понять, чтобы ее друзья не напрягались попусту.

Генерал почти не чувствовала рук, тело ее дрожало, а в голове стоял гул. Мышцы болели так, словно женщину только что беспощадно избивали. На скуле чувствовался ушиб, после которого наверняка останется знатный синяк. Из рассеченного лба на переносицу стекала тонкая алая струйка, кажущаяся впотьмах такой же черной, как почва под ногами.

Кто-то из медицинских работников вытирал кровь с ее лица сложенным вдвое и сбрызнутым антисептической жидкостью ватным тампоном. Другой наскоро проверял, нет ли переломов и внутреннего кровотечения.

Медленно, насколько позволяла боль в ее теле, Лея оглянулась — прежде всего, чтобы вновь отыскать глазами сына. Трава кругом была смята, а кое-где и вовсе выжжена. Всюду лежали куски каких-то вещей, искореженных взрывом и местами еще тлеющих углями. Темнота глубокого вечера превращала картину перед глазами Леи в сплошное месиво из лиц и голосов, из световых бликов, скачущих от одной фигуры к другой, из остатков огня и хаоса, которые недавно едва было не погубили ее и Бена.