Исправляя ошибки
Шрифт:
А его многочисленные кошмары — не признак умопомешательства, а память прошлого, снизошедшая на внука великого воина и великого страдальца по воле Силы (хотя и по непонятным пока причинам).
Наконец, теперь ясно, почему магистр все эти годы отказывает ему в исполнении единственной мечты — сделать его рыцарем-джедаем. Потому что боится, что, получив свободу, племянник пойдет по стопам деда. Сколько раз Бен откровенно спрашивал у дяди, в чем тут дело, но не получал откровенности в ответ. Наконец-то он узнал все, как есть! Мать, отец, дядя — они сделали выбор за него. Они грудью, встали между ним и истинным наследием
В какой-то момент ему на ум пришло еще одно обстоятельство. Ведь всей галактике известно, что Люк Скайуокер победил верховного главнокомандующего Империи, могучего лорда Вейдера, и убил его! Выходит, учитель когда-то совершил осознанное отцеубийство?
Бен крепко сжал зубы и приглушенно застонал. Все это не укладывалось у него в голове — тогда еще не укладывалось.
Он отчаянно хотел поверить, что отыскал ответ. Заведенная в тупик той самой непонятной доселе двойственностью, с которой давно и безуспешно боролся Люк Скайуокер, душа юноши внезапно решила, что сумела отыскать волшебную дверь, ведущую к избавлению от безумия. Дверь, за которой скрыт единственно верный путь. Бен готов был прикоснуться к прошлому, которое должно определить его будущее. И кажется, в его голове вновь звучал тот самый голос, наполненный теперь особым искушением. Вероятно, он ожидал только этого часа на протяжении всех минувших лет.
«Кому, как не тебе, Бен, быть Избранным, достойным памяти деда? Кто еще может возродить его чаяния из погребального пепла? Ты — новая точка сосредоточения великой Силы во всех ее проявлениях. Ты — его родная кровь Вейдера, и все, чем он был наделен, перешло к тебе.
Приди ко мне — и я возведу тебя на пьедестал.
Приди — и я дам тебе все, что пожелаешь.
Приди — и я помогу тебе стать величайшим воином современности.
Приди — и тебе никогда больше не придется страдать.
Твоя семья обманывала тебя — я обещаю быть с тобой честным. Твой прежний учитель сдерживал тебя — я обещаю, что помогу тебе обрести власть и свободу».
Избранный… от одного этого слова у парнишки голова шла кругом. Тот, кто завершит начинание великого предка, подарив новую жизнь если не самому темному лорду, то его планам и свершениям.
Это было, без сомнения, то, чего он желал. Научиться такой технике, которая позволит не подавлять в себе страсть и гнев, а использовать эти чувства, чтобы добиться истинного могущества. Хотя бы для этого и пришлось ступить на запретную дорогу. Призрачный искуситель знал, за какие струны следует дернуть, чтобы инструмент его души заиграл требуемую мелодию.
Что-то рождалось в глубине его сердца — что-то устрашающее и вместе с тем очевидно правильное.
***
Магистр Скайуокер уже знал о случившемся — сразу по прибытии в храм он говорил с сестрой по голосвязи. Разговор их был долгим и обстоятельным, несколько раз сенатор Органа даже повышала голос, на что Люк, впрочем, никогда не обижался. Лея и по сей день отлично помнила эту беседу, ведь она была одной из тех, который остаются в памяти до конца дней.
Речь между ними, конечно, шла не только о Бене, но главным образом все же о нем. Лея, предчувствуя угрозу, заклинала брата приглядывать за ее сыном повнимательнее. Убедиться, что юноша правильно поймет и воспримет невероятное известие, свалившееся ему на голову.
Когда вечером
В голове у Скайуокера пульсировала единственная тревожная мысль — та самая, которая не давала покоя и Лее тоже, хотя та в отличие от брата не способна была облечь свою тревогу в слова: «Неужели это оно? Неужели, наконец, случилось? Неужели теперь я потерял его окончательно?..»
Дверь в комнату Бена была заперта. Магистр стал стучать, требуя, чтобы падаван впустил его.
Тот поначалу не отзывался, словно вовсе не слышал.
— Бен, открой. Иначе мне придется сломать механизм и войти без твоего согласия.
Люк вполне мог исполнить угрозу при помощи той же Силы. И всерьез собирался прибегнуть к этому последнему средству, если юноша продолжит упрямиться. Он чувствовал смятение и озлобленность Бена. И знал, что в таком состоянии мальчишке опасно оставаться одному.
Бен отреагировал на слова дяди неожиданно. В считанные секунды дверь отошла в сторону, и гранд-мастер едва успел предупредить волну телекинеза, которая могла бы сбить его с ног и отбросить назад на добрый десяток метров. Он вскинул руку, подавляя своей мощью мощь разбушевавшегося племянника, пока тот не издал бессильный полурык.
К этому времени у лестничного проема успело собраться довольно любопытных — в основном, юнлинги, вечные проказники, которым до всего есть дело. При виде короткого противостояния Бена и магистра Скайуокера, дети в страхе замерли, прижав пальцы к губам и растерянно моргая.
Скайуокер скачками влетел в комнату и заставил дверь поскорее закрыться вновь, оставив тем самым маленьких «зрителей» без дальнейшего представления.
Вокруг властвовал поражающий беспорядок. Вещи Бена были разбросаны по полу и по кровати. Регулятор освещения и температуры, тот и вовсе был вырван из стены практически с корнем — и теперь тоскливо висел на единственном уцелевшем проводке (по счастью, в комнате имелся аварийный).
Сам Бен стоял подле окна, точно напротив Люка, и дыхание его было гневным. Но за гневом — только теперь, вновь увидев учителя, юноша осознал это, — скрывался страх. Вся его жизнь прошла рядом с магистром, который был для подрастающего племянника и отцом, и матерью, и учителем. Люк Скайуокер, именно он, стал для Бена воплощением особого мира — мира уюта и безопасности, каковым являются родители для ребенка. Бен вовсе не лгал, утверждая, что доверяет Люку, словно себе самому. Сейчас, утратив эту безоговорочную сыновнюю веру, Бен как будто очутился на краю пропасти, что заставляло его нервничать еще сильнее.
— Почему вы лгали мне? — воскликнул он, растерянный и взбешенный, с болезненно красными глазами. — Всю жизнь вы меня обманывали…
— Прекрати истерику, — Скайуокер прервал поток его возмущения твердо, даже жестко. Но сам между тем оглядывал парня с головы до ног, чтобы убедиться, что тот не нанес себе новых ран. — Право, тебе скоро двадцать три года, Бен, а ведешь ты себя, словно изнеженный капризный подросток. Сядь, — приказал он.
Бен нехотя подчинился, опустившись на край кровати. Люк присел рядом — прямо на пол, скрестив ноги.