Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Шрифт:
— «Охота» предполагает свободу действий и широкую инициативу. Оказывается, этим надо уметь пользоваться. Своими же действиями я недоволен. А мне ведь людей надо в бой водить. Отвечать за их жизни. И тоже учить.
Только после этого Митрохин сдался…
Самолеты шли низко. Пространство между лохматыми космами облаков и землей было заполнено голубоватой дымкой, которая сокращала обзор и размывала горизонт. Над белым снеговым полем терялось ощущение реальной высоты полета. Русанов смотрел на приборы в кабине, а потом снова на землю. Но смотрел не вдаль, а поближе. Тогда взгляд выхватывал из белой
Линия фронта осталась далеко позади «охотников». Русанов вывел штурмовиков почти к самому Смоленску, от которого в район Ржева параллельно линии фронта тянулись две дороги. Они были накатанны, но пустынны, а отдельные автомашины и повозки его не интересовали. Командир сосредоточенно, то слева направо, то справа налево, наискось перерезал коричневые дорожные ленты, и ему казалось, что снежный накат имеет ребристую поверхность. Снижался как можно ниже на пустынных местах, чтобы лучше проверить свое предположение, но уверенности не было. Мысленно сожалел, что нет солнышка, которое бы сразу разрешило его сомнения.
Пошиванов шел своей парой в колонне, и Русанов видел его только при смене стороны разворота.
— Степан! Ты не заметил на дорогах гусеничных следов? Кажись, танки шли?
— Похоже, командир.
В разговор вмешался и Осипов, который тоже об этом уже давно думал:
— Очень даже похоже. Надо идти на север, там все прояснится: или ушли, или идут. Позавчера этого здесь не было.
Еще промелькнули десять километров и две минуты полета. Внизу, на снегу, появились широкие грязные пятна, проталины от костров, обочины дороги были размочалены следами гусениц. Русанов окончательно убедился, что по дороге шли танки, а тут был привал. Враг делал остановку. И костры разжигать не побоялись, рассчитывали на защиту снегопадов, а также свою отдаленность от линии фронта.
Русанов повел машину вверх, чтобы узнать высоту облаков. Надо было определить, как бомбить и стрелять, если они сейчас найдут что-то. Самолет набрал сто метров и зацепился кабиной за облачную крышу.
«Немного. Для всех штурмовых премудростей всего семьдесят метров».
Настроение летчиков изменилось. Возникла напряженность ожидания встречи с врагом. И встречу не пришлось долго ждать. Впереди показалось черное тело колонны.
— Атакуем по хвосту с выходом влево! Оружие проверить!
Работа танковых и автомобильных моторов заглушила гул авиационных двигателей, пока «илы» выходили на дальность открытия огня, а наблюдатели за воздухом, если они были, просмотрели выскочивших из-за бугристого перелеска штурмовиков. Колонна продолжала свое размеренное движение.
Русанов оглянулся назад. Пошиванов шел сзади и справа на дальности около километра. Все правильно. Можно было заняться врагом. Длинная очередь из пушек, потом две бомбы, и снова под облака… Разворот. Опять вниз. Огонь. Бомбы…
Новый разворот, и новая атака.
Немцы всполошились. И те, сто не обезумел от страха, открыли огонь. Врагу с дороги деваться некуда, кругом глубокие снега.
Самолетная змейка рассекала колонну на части, и места раздела обозначались кострами горящих машин, дымом разрывов бомб.
Русанов добрался до головы колонны и залпом из четырех эрэсов поджег головной танк Теперь колонна была остановлена: хвост, голова и середина горели.
— Пошли на другую дорогу. Посмотрим.
И
— Атакуем пушками по голове — и домой.
Дорога ощетинилась оружием и трассами-копьями.
Тут уже внезапности не было. А задний ход включить невозможно. Скрестив огненные шпаги с врагом, «илы» «пробрили» над передними танками и, прижавшись к земле, исчезли в сизом, морозном воздухе.
Русанов осмотрелся: идущие с ним целы, на хвосте истребителей не видно.
Облегченно вздохнул, уверовав, что все обошлось.
Вел группу домой и думал, что сегодня на эти колонны многих пошлют. Немцы теперь настороже, погода самая дрянь: ни видимости, ни высоты. Померил несколько раз облачность, но выше двухсот метров нигде не поднялся. Значит, «илы» будут ходить одни, без прикрытия, небольшими группами.
Враг же, если сможет по погоде, «повисит» сейчас над колоннами истребителей.
День обещал сложиться нелегкий…
У сержанта Чернова, шедшего рядом с Пошивановым, сегодня был третий боевой вылет.
Чернов был возбужден. Ему еще не приходилось видеть сразу так близко столько вражеской техники, стрелять в упор и быть уверенным, что сброшенные с высоты пятидесяти метров бомбы, как и бомбы командира, не упали на пустое место. Он сегодня по-настоящему открыл свой боевой счет. К радости удачи, правда, примешивалось и неудовлетворение собой, потому что в период поиска врага, при этом бесконечном петлянии по дорогам, он окончательно заблудился и совершенно не представлял, где и сколько они ходили по чужой территории. Услышав команду «Домой!», он с ужасом поймал себя на мысли, что ему одному домой сейчас не прийти.
«Домой»… Выйдя из последней атаки, он вновь перезарядил пушки и пулеметы, чтобы быть готовым к воздушному бою. «Домой» — это еще не дом. Линия фронта где-то впереди, а через нее могут и не пропустить. Может быть, еще придется «продираться» через истребители и огонь с земли.
Радость победы не могли омрачить даже пробоины на крыле. Самолет его слушался.
Сержант нравился командиру эскадрильи своей стройностью, тонкой и строгой красотой лица, которое украшали высокий открытый лоб и чуть рыжеватые, волнистые волосы. Когда Степан смотрел на этого летчика, ему всегда почему-то думалось, что было бы лучше Чернову быть музыкантом — скрипачом, например. Железный Ил-2 и работа, которой они занимались на войне, никак не хотели в его голове соединяться в единое целое с личностью этого юноши. Но Чернов все делал хорошо. Хорошо летал, был улыбчив и добр к людям, любое дело у него спорилось. Веселый, но не балагур, смелый и вместе с тем не бесшабашный, активный на комсомольских собраниях, любых занятиях, умеющий расспросить, рассказать и спеть — он не любил одиночества, а люди, видимо, чувствуя это, тоже тянулись к нему.
Подметив его грамотность, умелое обращение с людьми, Пошиванов взял его к себе ведомым, чтобы передать опыт, а может быть, и помочь вырасти в командира. В наушниках, как музыка, прозвучал голос Русанова:
— Линия фронта. Через две минуты железная дорога.
Для группы боевой вылет уже почти закончился, но имелось еще время для учебы. И майор решил его использовать.
— Степан, можно поманеврировать! Только внимательней! Земля близко, и видно плохо. Не потеряйтесь!
Пошиванову такое решение импонировало.