Испытание огнем. Сгоравшие заживо
Шрифт:
«Это что за чертовщина? — подумал Матвей. — Такого со мной еще никогда не было. Неужели это и есть любовь с первого взгляда?…»
Но увы! Пора было возвращаться в полк. И чудесная сказка осталась недосказанной. «Чудо» скрылось в квартире старшего брата, а они — в своей холостяцкой комнате.
Одно письмо на двоих без обратного адреса с благодарностью за «помощь» и чудесный день. А также обязательство приехать на следующий год для поступления в институт.
Где ты теперь, Светлана?… Матвей глубоко вздохнул, повернулся на бок и заставил себя думать о другом. Стал
…Полк формировался. Перезнакомились и сдружились быстро. Изучали новый самолет и днем и ночью, никого подгонять было не надо. И опять заулыбался, вспомнив, как они с Александром подтрунивали друг над другом.
«Был у нас, Саша, самолет СБ, а теперь будет Су-2. Ты да я, да мы с тобой, а третий тут лишний. Там летал ты в передней кабине и сидел как на балкончике, а я трудился — во второй. Теперь все наоборот: впереди мотор, мое рабочее место, как высокая стеклянная веранда, а ты позади. Вот и попробуй теперь с детальной ориентировочкой вывернуться, найти цель, выйти на боевой курс и отбомбиться. В ножки будешь кланяться, чтобы я штурманской службе помогал».
Александр сразу в пику ничего не смог ответить и долго отмалчивался. Но в конце работы Носов неожиданно громко засмеялся и хлопнул его по плечу:
«Знаешь, Матвей! Тебе ведь тоже не сладко будет. Тебе еще до полетов надо тренироваться на выносливость. Ты забыл, что мотор смазывается касторовым маслом? Ты-то сидишь прямо над выхлопными патрубками, а я далеко. Так что тебе первому достанется. Иди в аптеку, купи пузырек касторочки и помаленьку принюхивайся. А то не ровен час что-нибудь еще в воздухе получится».
Дальше уже оба не выдержали, схватили друг друга в охапку. Смеялись до слез.
Потом он вспомнил, как они с Носовым прошли через первое жизненное испытание.
Приказом наркома обороны для летчиков, штурманов и техников самолетов были введены первичные сержантские звания. Узаконивалась обязательная трехгодичная срочная служба с казарменным режимом. И они оказались в одинаковом положении с младшими авиационными специалистами и красноармейцами. Трудно было возвращаться и привыкать вновь к казарме. И в привыкании Саша сыграл первую скрипку: сказались его больший жизненный опыт, образование. Тогда он здорово ему помог.
За учебой и полетами не заметили, как пришла весна. В свои редкие выходные дни правдами и неправдами хотелось попасть в город. Увидеть Светлану. Не верилось, что она уехала. Но весеннего Киева по-настоящему они так и не увидели — полк перелетел на лагерный полевой аэродром, всего в сорока километрах от постоянного, но эти сорок оказались в жизни непреодолимыми.
Вспомнился ему один майский день, и это воспоминание вновь обожгло его чувством стыда. Тогда из-за своей самоуверенности он не только рисковал самолетом и своей жизнью, но поставил под угрозу жизнь своего штурмана.
Закончились полеты. Наконечный подвел итоги летного дня и сообщил, что в соседнем полку летчик при выполнении пилотажа допустил серьезную ошибку. Машина сорвалась
Пилот же в данной ситуации дважды ошибся: первый раз при выполнении глубокого виража, второй — при выводе машины из штопора.
Доказательствам Матвей поверил. И на следующий день сознательно и лихо вогнал самолет в штопор. Ни страха, ни сомнения не было. И ему, авиационному птенчику, было невдомек, что даже опытный летчик-испытатель к штопору каждый раз серьезно готовится сам, готовит самолет и летный экипаж
Поступил нечестно. Александра не предупредил. Прав оказался командир полка: машина вошла в штопор по рулям и покорно из него вышла без всяких выкрутасов.
Эх и попало ему тогда от Носова! Если бы мог, то прямо в воздухе надавал бы ему по шее. Штурман — молодец. Настоял, чтобы Матвей сам доложил командиру о хулиганстве. Это и спасло его: комэск, комполка и комсомольцы понадавали пинков, но за собственное признание помиловали.
Перебирал в памяти и другие события «далекого» мирного времени. И оказывалось, что Носов во многих делах подправлял ему регулировочку. Учил жить. Был он старше на шесть лет. А на девятнадцать осиповских это было очень много.
Но в воздухе, как положено по уставу, всегда признавал его неоспоримое право командира.
Пересчитал боевые вылеты, которые они успели с Носовым сделать, и в груди разлилось тепло благодарности к товарищу.
Авантюрист!
Наконечный доложил тогда о штопоре командиру дивизии. Но и защитил, оценив штопор в трое суток гауптвахты.
Улыбнулся мирному времени, терпеливой доброжелательной науке. Услышал в себе какое-то безмыслие и глубокую тишину, безвременно. А потом на глубоком вдохе вынырнул в сегодня.
«Что же я знаю о Червинове?… В общем-то, ничего, кроме того, что зовут его Василий, что закончил он с Носовым одну и ту же штурманскую школу, правда, на год позже. Попал, как говорят, с корабля на бал: со школьной скамьи сразу на войну. Летал в полку совсем мало. Летчик его, лейтенант Ловкачев, к войне «не готов»; не успел закончить программу переучивания и теперь бегает по аэродрому с флажками, помогает младшим лейтенантам и сержантам воевать и умирать за будущие его полеты…»
Что же ты за человек, брюнет Вася? Как нам с тобой летаться и воеваться будет?
…Спать Осипову и его новому штурману долго не пришлось. Их еще затемно вызвали на КП полка для получения задачи. Пришел на постановку задачи и экипаж другой эскадрильи: летчик — лейтенант Логинов и штурман — младший лейтенант Цибуля. Оба — прямая противоположность. Летчик — невысокого роста, белобрысый, а штурман — громадный рыжий детина. Первый — молчаливый, суховатый, второй — все время с улыбкой на добродушном лице. Начальникам за такой оригинальный подбор экипажа, наверное, надо было бы объявить благодарность. Кажущаяся карикатурность нисколько не беспокоила сам экипаж. Жили они дружно, ну, а на шутки и улыбочки в их адрес не обращали внимания.