Испытание огнем. Сгоравшие заживо

Черных Иван Васильевич

— Я — Сотый, еще заход.

Прижал машину поближе к земле, чтобы быстрее выйти из зенитного огня. Посмотрел влево — ведомый на месте, вправо — одного не хватало. Значит, «остался» над переправой.

— Я — Сотый, семь секунд прошло. Бомбы взорвались, разворот на мост.

И начал разворот, рассчитывая пойти в атаку метров с трехсот.

Мост сначала появился сбоку, а потом и по курсу. У восточного берега, куда он сбросил бомбы, понтонов не было. Они сделали свое дело, и Наконечный решил эрэсами добить целые понтоны.

— Я — Сотый, эрэсы по мосту, и уходим!…

Атака!

И сам пошел в пикирование, но в это время в самолет попало что-то тяжелое. Наконечный подумал, что его чем-то сильно ударило по голове. В прицеле сразу пропали и река и мост. Показалось, что от удара потемнело в глазах, а может быть, он и сам неожиданно зажмурился. Гавриил Александрович напряг все мышцы лица, чтобы поднять веки — и слепота прошла. И от того, что он увидел и ощутил, молнией сверкнула мысль: «Вращает. Надо прыгать…» Но тут земля приняла его в свои объятия.

…Осипов видел в прицеле мост и краем глаза справа самолет командира. Видел, что по ним били эрликоновские пушки. Направил машину на них, дал длинную очередь и пустил два эрэса. Вновь быстро довернулся на мост, но командира впереди не было. И тут же он заметил ниже падающую стальную птицу без крыла. Нервный спазм сжал горло.

Матвей помнил, что сзади справа идет звено Русанова, он положил машину в левый крутой вираж, чтобы окончательно убедиться в том, что произошло.

Теперь для него никакой огонь с земли не существовал. Развернув самолет на обратный курс, Матвей сразу увидел место гибели своего командира.

С восточного берега реки по нему стреляли. Проглотив слюну и комок в горле, он вновь развернулся на зенитные пушки и пошел в атаку; две длинные очереди из пушек и пулеметов, залп четырьмя эрэсами — и батарея замолчала.

Осипов вышел из атаки, дал мотору полные обороты, потом форсаж и, опустив машину почти на самую землю, стал догонять Русанова. Впереди показалась дорога с войсками на ней. Он потянул машину вверх, набрал сто метров, чтобы можно было прицелиться снова к земле. В прицеле большой грузовик с пушкой на прицепе. Матвей сжал зубы до боли в челюстях. Дал залп из четырех стволов, и на земле полыхнул взрыв.

Самолет подбросило вверх, чем-то сильно стукнуло, а Матвея обдало жаром и дымом. Довернулся вдоль колонны: в прицеле небо, потом машины, снова небо — опять машины, вверх набор высоты, вниз — стрельба. Он стрелял и стрелял, пока пушки и пулеметы не замолчали — снаряды и патроны кончились. «Кровь за кровь. За око — два ока. И так будет до последнего живого захватчика на нашей земле».

Митрохин, закончив разбор боевых действий за день, вместе с комиссаром, начальником штаба и летчиками отправился на ужин. В столовой было тихо. Когда сели за столы, четыре прибора оказались свободными.

Митрохин встал:

— Товарищи, мы сегодня прожили тяжелый день войны. Не все сейчас здесь с нами. Нет и командира полка Наконечного. И хотя мы солдаты и труд наш кровавый — к этому не привыкают. Мне и вам тяжело. Еще раз почтим память погибших.

Матвей сегодня впервые выпил фронтовые сто граммов. Водка была теплая и противная, как горькое лекарство. Выпил,

потому что так делали на поминках по умершим. И когда в голове появилась какая-то тяжесть, обратился к Русанову:

— Товарищ командир, а мне все же думается, что нашего подполковника не эрликоны сбили.

— А кто же?

Летчики за столом насторожились.

— Ну, теперь в нас здесь все стреляют: минометы и танки, винтовки и автоматы. Степь-то как стол. Нас на бреющем за десять, а то и за пятнадцать километров видно.

— Конечно, постреливают, только попасть очень трудно.

— Трудно, но можно. Не эрликоновским же двадцатимиллиметровым снарядом крыло оторвало. А ведь ни на первом, ни на втором заходе крупной зенитки я не заметил. Разрывы были только эрликоновские.

— Ну, мог и не видеть их.

— Мог. Но когда я на обратный курс над переправой развернулся, так за вами тоже, ничего подозрительного не обнаружил.

— Может, эрликоном в снарядный ящик или бомбы попали и это вызвало взрыв.

— Да нет, бомбы он уже сбросил. На первом заходе.

— Тогда почему крыло оторвалось по самый фюзеляж?

— Может, и дикий случай, но, кажется, из танковой пушки в самолет болванкой бронебойной попали.

— Домысел твой, Осипов, конечно, лихой, только опровергнуть его я не могу, а ты доказать не в силах. Но на войне всякое бывает. Закончим этот разговор. А подумать над ним стоит. — И, обращаясь к остальным, закончил: — Давайте есть, а то ужин остынет. Конечно, после всего случившегося жевать трудно, но надо. Ведь завтра будет новый день. Нужны и новые силы.

Дежурство закончилось. В школе Светлане делать больше было нечего, но домой она не торопилась. Стемнело, а летчики все не появлялись, и от этого ей становилось все тревожней. Наконец, как-то неожиданно, один за другим вышли пилоты. И в этой непривычно молчаливой группе людей Светлана сразу увидела Матвея. Сердце у нее вдруг гулко застучало, и какое-то неизведанное до этого чувство пронзило все ее существо. Она смотрела на Матвея широко открытыми глазами, в которых отражались и радость, что вот он здесь, рядом, живой, и затаенная боль от неуверенности за его жизнь…

«Будет ли он всегда возвращаться к тем, кто его ждет? — подумала Светлана. — Ведь перед моими глазами прошел уже не один полк, в котором никого из летчиков не осталось. Что-то будет с Матвеем, его товарищами? Из боя не все возвращаются. Сегодня же их пришло на отдых меньше. Где они, что с ними?»

Матвей уловил ее напряженный ожидающий взгляд и, повинуясь ему, быстро умылся, переоделся и выскочил в коридор.

Светлана стояла около дежурной комнаты и что-то говорила женщине, пришедшей ей на смену. Чтобы не мешать разговору, Матвей вышел на крыльцо и, сев на ступеньки, закурил. Мглистая вечерняя тишина окружила его. Неожиданно ее нарушил звук работающих моторов, и Матвей определил, что идет «юнкерс». Поднял лицо к почерневшему небу, на котором уже зажглись звездочки, но самолета не нашел. И тут послышался звук каблучков, на ступени лег белый квадрат света. Дверь закрылась, и темень еще более сгустилась.