Испытание правдой
Шрифт:
— Выходит, нам не светит месяц в Париже?
— Обстоятельства изменились. Мне очень жаль.
Я проглотила разочарование. А еще через десять дней, когда августовское небо Новой Англии зависло огромным синим куполом и удушливую жару разбавил пряный ветерок, мы обвенчались в Первой Унитарной церкви Берлингтона. Служба — короткая, без лицемерия и напыщенности — прошла без запинки. Так же, как и торжественный ланч в Олд-Таун-Холле. Дэн произнес красивую речь о том, что я лучшее из того, что произошло в его жизни. Отец, разумеется, блеснул эрудицией, сказав, что в мире постоянной политической нестабильности и вечного
Спустя два дня мы переехали в Провиденс. Здесь мы подыскали такую же «убитую» квартиру в очередном дощатом домике, и я уже чувствовала, что все лето буду заниматься ремонтом. Мне все-таки удалось найти работу в частной школе, где я устроилась преподавать английский язык и американскую историю шестиклассникам. А отец Дэна сделал нам потрясающий свадебный подарок. Это был четырехлетний фургон «вольво» — ярко-оранжевый, с потертыми сиденьями из коричневой кожи. Нам обоим он казался верхом крутизны.
Между тем Марджи пришлось повременить с возвращением в Париж. Ее мать, будучи вдрызг пьяной, упала с лестницы и теперь была прикована к инвалидной коляске из-за сломанного бедра.
— Похоже, я должна играть в послушную дочь и сидеть с ней все лето, — сказала она мне по телефону. — Как ты понимаешь, я не в восторге от роли Флоренс Найтингейл [17] и часто задаю себе вопрос, не нарочно ли она кувырнулась с этой чертовой лестницы, чтобы помешать мне уехать.
17
Флоренс Найтингейл (1820–1910) — английская сестра милосердия, общественный деятель.
— Но ты ведь вернешься в Париж?
— Еще бы, конечно, — сказала она. — Как только мадам встанет и доплетется до бара, я первым же рейсом рвану через Атлантику. А пока я ищу работу в журнале, но все вакансии заняты. Нашла вот тупую работу в Музее современного искусства.
— Звучит солидно. По-моему, не такое уж плохое место.
— Послушай, меня же не куратором выставки берут. Это работа в сувенирной лавке. Но работа. И поможет мне скоротать время, пока моя дражайшая мамочка не излечится и я смогу сбежать отсюда.
В тот вечер, за домашним ужином, я рассказала Дэну о том, что у Марджи изменились планы и что она почти уверена в преднамеренном падении своей матери.
— Только Марджи могла придумать такую чушь, — заметил он.
— Знаешь, я ведь думала о том же, когда моя мама пыталась покончить с собой.
— Есть существенная разница между настоящей попыткой суицида и фантазиями Марджи, будто ее сумасшедшая мамаша прочно бросилась с лестницы, чтобы удержать ее дома. Впрочем, я не имел опыта непосредственного общения с нью-йоркскими невротиками, так что не причисляю себя
— Это все потому, что ты ультрарациональный…
Он поднял на меня удивленный взгляд:
— Ты считаешь меня ультрарациональным?
— Просто иногда ты слишком назидательный, вот и все.
— Что ж, спасибо, что сказала…
— Послушай, давай не будем ссориться из-за этого.
— Нет, просто ты делаешь замечания по поводу моей строгости.
— Я назвала тебя рациональным, а не строгим…
— Ультрарациональный… это почти то же самое. Мне действительно очень жаль,если я кажусь тебе таким…
— Какой бес в тебя вселился? — изумилась я.
— Я что, нападаю на тебя? Разве я критикую твои недостатки?
— Какие, например? — вдруг взвилась я.
— Например, твоюстрогость… ты всегда контролируешь себя, боишься сделать неверный шаг, или расстроить меня, или, боже упаси, совершить какое-нибудь безрассудство…
Я не верила ушам своим.
— Что? — крикнула я. — Всё — все! — что я делала с тех пор, как мы вместе, было направлено на тебя… твою учебу, твою карьеру…
— Я это и говорю, Ханна. Я никогда, никогда ничего тебе не запрещал. Ты сама воздвигала для себя запреты — отказалась ехать в Париж, моталась следом за мной во время летних каникул…
— Ты считаешь, что я преследовалатебя, как какая-нибудь собачонка?..
— Ты меня не слышишь. Я всегда был счастлив оттого, что ты со мной. Но в глубине души я знаю, что ты чувствуешь себя слегка ущемленной, как будто тебя ограничивают какими-то рамками…
— Я никогда не говорила, что чувствую себя ущемленной…
— Да, но ты демонстрировалаэто всем своим видом.
— Что ж, спасибо за «правду». И кстати, можешь поставить себе «хорошо» за проницательность и «отлично» за самое выдающееся самомнение…
— Самомнение? У меня?
— Никогда не думала, что увижу жестокость за фасадом Мистера Отличный Парень…
Как только эти слова сорвались с моего языка, я тут же пожалела об этом. Но так уж устроена ссора, особенно ссора с человеком самым близким, с которым ты никогдане ссоришься. Что-то в тебе вдруг взрывается, и выплескивается столько гадости. И вот ты уже ловишь себя на том, что не можешь остановиться, и тебя несет…
— Думаешь, я не вижу, как ты вечно ставишь себя и свою работу на первое место, всегда…
— Заткнись, — сказал он, схватил свою куртку и направился к двери.
— Все правильно — беги, раз не можешь слышать правду…
Он обернулся и посмотрел на меня с нескрываемой яростью:
— Вот и оставайся со своей идиотской правдой.
И он хлопнул за собой дверью.
Я словно оцепенела и какое-то время не могла шевельнуться. Я была в шоке и никак не могла понять: откуда все это взялось? Я не могла поверить в то, что он произнес такие слова. Не могла поверить, что ятакое сказала. Но сильнее всего меня потрясло сознание того, что все сказанное нами было правдой.