Испытание жизнью

Лубичев Анатолий

– А, скажите… товарищ… Сергеев… Вы в колхоз… вступили?

– Нет, Иосиф Виссарионович, в нашей деревне колхоз ещё не создан, а потом меня всё равно не примут. Я не крестьянин, не рабочий, да и зажиточным считаюсь. Хотя, какой я зажиточный. Благодаря этой работе имею, конечно, лишнюю копеечку, но заработанную всё ж честным трудом.

– Какая… причина… что затянули так… с колхозами?.. Плохо… работает… ваш райком… и райсовет…

– Причина такая. Насмотрелися наши крестьяне на мытарства соседей, где была создана коммуна. Четыре деревни, значит, свезли всё своё хозяйство в одну деревню. Всё общее. Работали, кто как хотел. Руководства настоящего

не было. Дожили за один год до ручки, как говорится, и разбежались, расхватав всё, что не проели. Насмотрелися. Райком что?.. Он несколько раз сход собирал. Агитировал и припугивал, но никак не уговорил. Я, что скажу, пока настоящие хозяева из середняков, знающие крестьянские нужды, ни вступят, не будет колхоза. Вступят, так за ними и все остальные пойдут.

– Спасибо за беседу… товарищ… В колхоз вступайте… Партия… всё обдумала… Только коллективный труд… поможет…высоко развить… наше… сельское хозяйство… Примут… Ведь… власть наша… рабочее-крестьянская… Вы… товарищ… напомните им об этом… Как бы противники… коллективизации… ни мешали… партия большевиков… выполнит… намеченный план… развития страны… а с ними… мы разберёмся… Прощайте… рабочий – крестьянин… Сергеев… Добра… и благополучия… Вашему дому… В колхоз… вступайте… и другим… посоветуйте… Плохо… быть наполовину рабочим… и наполовину крестьянином… нужно быть… стопроцентным рабочим… или колхозником.

Они одновременно поднялись со ступеней. Сталин, поднимаясь вверх по лестнице, ещё раз повторил:

– Партия… разберётся…

Работы в Кремле закончили за день до Пасхи. Артельщики собирали свои вещи, когда неожиданно пришёл «десятник»:

– Идите в финчасть за премией. Премию вам выписали. Да… Ещё вот талоны возьмите на продуктовые наборы. Получите в ГУМе, в спецсекции.

Премия оказалась существенной, аж пятьсот рублей, но более всего удивил набор продуктов, некоторые из которых были неведомы артельщикам. Баночки чёрной и красной икры, консервированные крабы, сайра, печень трески и шпроты, увесистый кус севрюги, палка сырокопчёной колбасы, три плитки шоколада, пачка чая, коробка конфет и бутылка красного грузинского вина, всё это было аккуратно упаковано в коробку и для удобства добротно перевязано шпагатом.

Отпускающий наборы продавец заявил:

– Только правительство и высшие партийные и советские деятели получают такие наборы.

Окончание сезона работ, как всегда отмечали в ближайшем Подмосковье в доме одного из артельщиков. Гостеприимный хозяин, холостяк, всегда с радушием принимал гостей.

Основным занятием была игра в карты на деньги. Правила были твёрдые, все выделяли на игру по одинаковой сумме, и проигравший эту сумму выбывал из игры. Играли, пока ни останется с приличным выигрышем кто-то один, победивший всех.

На этот раз сумму определили в половину премии. Петру не везло, и он выбыл уже в середине игры, которая продолжалась до самого утра. Победитель послал самого молодого из артельщиков за водкой, обмыть выигрыш. Тут уж напились до полной готовности.

Выспавшись и приведя себя по возможности в нормальный вид, Пётр и несколько попутчиков из артельщиков пошли на ближайшую станцию и на пригородном поезде доехали до Киевского вокзала, а затем на трамвае до Белорусского вокзала.

Поезда ходили редко. Простояв более пяти часов в очереди за билетом на поезд смоленского направления, и ещё прождав на забитом людьми и вещами вокзале

ещё восемь часов, Пётр занял место в вагоне.

Вагон был очень старый и вконец изношенный, при движении в нём, что-то скрипело, трещало и стучало. Казалось, того гляди развалится.

Поезд медленно двигался в сторону Смоленска, подолгу задерживаясь на каждой станции. Состав тянул изрядно дымивший паровоз. Время в пути заняло почти семь часов.

Пётр сошёл с поезда сразу после Вязьмы на станции Дурово и ранним утром пересел на рабочий поезд, ходивший по узкоколейке до Владимирского Тупика.

Приехав на станцию Игоревская, Пётр направился по большаку, ведущему в сторону Холм-Жирковского. Заплечный мешок, набитый всевозможными вещами, деревянный сундучок с инструментом и рабочей одеждой да коробка с продуктами составляли достаточно тяжёлую кладь. Присев на сундучок, стал ждать попутный транспорт. Ему повезло, и он довольно быстро остановил подводу, загруженную мешками с солью. Платы возничий не попросил, кроме как на время дороги обеспечивать его табачком. Пётр взгромоздился со своим скарбом на мешки и склонив голову задремал, прерывая сон только для изготовления самокруток.

В один из перекуров Петра хозяин подводы, не оборачиваясь к нему, спросил:

– Откель и куды путь держишь? Как тебя величать?

– Пётр.

– Так, откель Петро путь держишь и куды, еже ли не секрет?

– Домой в деревню. Это за Днепром. Фелиппово. Слыхал?

– Знамо дело. Тябе повязло, я в Нахимовское еду, как раз мимо твоёй дяревни.

– Еду из Москвы. В зиму там работал. Возвращаюсь, к севу пора готовиться.

– А, я-то из потребкооператива. Соль вязу для засолки сала, капусты, гурцов и прочаго. У нас у коперативи ешшо ни чаво, а тябе я не завидую. Шшо щас деется у нас у районе. Спешно ряшило начальство согнать усех крестян у колхозы, а тех, хто не согласный, в сновном у каго хозяйство крепкае, записывають в кулаки и приписывають им гитацию пртив вступления в колхоз. Значица супротив гяняральной линии партии. И как врагов советской власти ссылають у Сибирь. На сяле многия папали под этя жорнова. У некоторых колхозах додумались до тово, шо и тех колхозников, хто не соглашалси с ряшением колхозного начальства, тоже сключали с колхозу и записывали в подкулачники.

Пётр слушая, молчал. Слова мужика навели его на мысль, что это он возможно виновен в происходящем. Зачем он так разоткровенничался перед Сталиным. Неужели то, что он услышал от меня, имело такие последствия. «Какие ещё пакости придумает эта народная власть», – Пётр нащупал в боковом кармане пальто коробку, подарок Сталина. Достал её и хотел выбросить, но вспомнил, что в ней лежит важный документ, и передумал. «Жаль выбрасывать такую красоту да ещё с папиросами. Что добру пропадать», – и Пётр убрал коробку обратно в карман, – «Будет, чем похвалиться перед мужиками. Всё ж сталинский подарок. Всё-таки нехорошая личность оказывается этот наш вождь, если всё так и есть, как я думаю».

– Ко мне кум приехал, он по Волге плавал на барже в прошлом годе, рассказываить, на кажной пристани люди стоять милостыню просють, шо б подали шо из съястнога. В колхозы всех поголовно согнали, а тут тябе засуха, неурожай. Запасов у колхозе никаких нету, всё государству сдають. Это не то шо у свободного хозяина усегда про чёрный день храняться кой-какие запасы. Шо и говорить, глупые, я дажа прибавил бы пряступные люди страной правють. Но тольки я тябе, Пятро, этага не говорил. Мяне ешшо на свободе пожить хочитца.