Исследования истерии
Шрифт:
Предположение о том, что взамен мозгового возбуждения, которое должно было вызвать представление, возникает возбуждение в периферических проводящих путях, покажется более правдоподобным, если вспомнить о том, что этот процесс может протекать в обратном направлении в том случае, когда не реализуется условный рефлекс. Приведу в пример самый обыкновенный рефлекс чихания. Если при раздражении слизистой оболочки носа человек по какой–то причине не чихнул, то затем он, как известно, начинает волноваться и испытывает неприятное стеснение. И вот это возбуждение, которое невозможно избыть с помощью двигательной активности, распространяется по всему мозгу, вызывая торможение, препятствующее любой другой деятельности. Несмотря на простоту этого примера, по нему можно судить о том, по какой схеме развивается процесс и в том случае, когда не реализуются сложнейшие психические рефлексы. Влечение к мести будоражит человека, в сущности, по этой же причине; признаки развития этого процесса можно обнаружить
Величина внутримозгового возбуждения обратно пропорциональна величине возбуждения, поток которого устремляется по периферическим проводящим путям; степень внутримозгового возбуждения возрастает, пока рефлекс остается нереализованным, и снижается после того, как внутримозговое возбуждение преобразуется в периферическое нервное возбуждение. Из этого явствует, что ощутимый аффект не может возникнуть в том случае, если само представление, каковое должно было послужить причиной его появления, вызывает ненормальный рефлекс, за счет которого тотчас устраняется возбуждение. Таким образом производится полная «истерическая конверсия»; исходное внутримозговое возбуждение, связанное с аффектом, преобразуется в возбуждение, поток которого устремляется по периферическим проводящим путям; исходное аффективное представление, которое прежде вызывало аффект, ныне может вызвать лишь ненормальный рефлекс [78] .
78
Я не хотел бы заездить до смерти сравнение с электроустановкой; ведь из–за коренных различий между устройством электроустановки и строением нервной системы с помощью этого сравнения едва ли можно проиллюстрировать и уж точно невозможно объяснить, что происходит в нервной системе. И все же стоит напомнить об одном эпизоде. Помнится, из–за повышения напряжения в сети нашей электроустановки изоляционное покрытие на одном участке проводки было повреждено, а на другом участке произошло « короткое замыкание». Если на этом участке проводки возникают различные электрические явления (провод нагревается, начинает искриться и т. п.), то лампа, подключенная к этому проводу, не горит; так и аффект не возникает, если возбуждение, вызывая ненормальный рефлекс, преобразуется за счет конверсии в соматический симптом. – Прим. автора.
Таким образом, мы рассмотрели «ненормальный способ выражения душевных порывов» и продвинулись на шаг вперед. Даже умные и наблюдательные пациенты не склонны считать истерические симптомы (ненормальные рефлексы) идеогенными, поскольку представление, послужившее поводом для их появления, уже утратило эмоциональную окраску и ничем не выделяется среди других представлений и воспоминаний; возникает подобный феномен как сугубо соматический симптом, и поначалу трудно заметить, что он имеет психическое происхождение.
Чем же обусловлена подобная разрядка возбуждения, вызванного аффектом, почему реализуется именно такой, а не любой другой ненормальный рефлекс? Судя по нашимнаблюдениям, чаще всего подобная разрядка тоже производится по «принципу наименьшего сопротивления», так что возбуждение направляется по тем проводящим путям, уровень сопротивления которых уже снижен по вине сопутствующих обстоятельств. Как уже отмечалось, это происходит в том случае, когда определенный рефлекс уже проторен вследствие соматического заболевания – например, у человека, страдающего кардиалгией, аффект тоже вызывает боль в области сердца – или вследствие того, что при произвольном сокращении определенных мышц в момент возникновения исходного аффекта усиливается их иннервация; например, Анна О. (описанная в первой истории болезни), испугавшись, порывалась отогнать привидевшуюся ей змею правой рукой, парализованной вследствие сдавливания нерва; с тех пор правая рука у нее деревенела всякий раз, когда на глаза ей попадался предмет, похожий на змею. В другой раз в момент возникновения аффекта она слишком близко поднесла к глазам часы, пытаясь различить стрелку, и с тех пор, вследствие конвергенции, одним из рефлексов, сопровождающих этот аффект, стало сходящееся косоглазие.
В основе наших обычных ассоциаций тоже лежит принцип синхронности; любое ощущение, возникшее при чувственном восприятии, вызывает в памяти другое ощущение, которое когда–то возникло одновременно с ним (классическим примером такой ассоциации является возникновение определенного зрительного образа в тот момент, когда слышишь блеяние овцы).
Если в исходных обстоятельствах одновременно с аффектом возникало какое–то сильное ощущение, то при повторном появлении данного аффекта оно возникает вновь, причем не в виде воспоминания, а в виде галлюцинации, поскольку в этот момент производится разрядка чрезмерного возбуждения. В историях болезни почти всех наших пациентов наберется множество примеров, позволяющих проиллюстрировать вышесказанное. Например, из–за воспаления надкостницы у одной женщины разболелись зубы в тот самый момент, когда ее изводил мучительный аффект, и с тех пор сам аффект или просто воспоминание о нем всегда вызывает у нее невралгию подглазничной ветви тройничного нерва.
Такое проторение рефлекса основано на всеобщем законе ассоциаций. Однако иной раз (разумеется, только в том случае, когда степень тяжести истерии достаточно высока) между аффектом и рефлексом, который он вызывает, тянутся длинные вереницы взаимосвязанных представлений; так происходит детерминирование при посредстве символики. Зачастую связь между аффектом и соответствующим рефлексом возникает благодаря забавным каламбурам и созвучиям, но это происходит лишь в тот момент, когда человек утрачивает способность отделять вымысел от действительности, погружаясь в состояние, напоминающее сон, а подобные явления уже выходят за рамки интересующей нас группы феноменов.
Во многих случаях невозможно объяснить, чем детерминирован истерический симптом, поскольку зачастую мы можем лишь гадать о том, каково было психическое состояние человека и какие представления возникали у него в момент появления этого истерического симптома. Однако осмелимся предположить, что и в подобных случаях процесс детерминирования не слишком сильно отличается от любого такого процесса, о котором нам удалось получить полное представление благодаря удачному стечению обстоятельств.
Переживания, послужившие причиной возникновения исходного аффекта, вызвавшего возбуждение, которое было преобразовано путем конверсии в соматический симптом, мы называем психическими травмами, а сами симптомы болезни – истерическими симптомами травматического происхождения. (Термин «травматическая истерия» уже закреплен за симптомами, которые развиваются вследствие повреждения какой–либо части тела, то есть в результате травмы в узком смысле слова, и относятся к «травматическому неврозу».)
Конверсия возбуждения, обусловленного торможением потока ассоциаций, а не раздражением извне или торможением нормальных психических рефлексов, развивается точно так же, как истерические симптомы травматического происхождения.
Приведем самый простой и наглядный пример. Человек приходит в состояние возбуждения, когда не может припомнить какое–нибудь слово или разгадать загадку, но достаточно подсказать искомое слово или верный ответ, чтобы возбуждение улеглось, поскольку подсказка замыкает цепь ассоциаций и происходит то же самое, что и при замыкании рефлекторной цепи. Сила возбуждения, вызванного внезапным прекращением последовательного движения ассоциаций, пропорциональна степени значимости этих ассоциаций, то есть зависит от того, насколько человек в них заинтересован. Поскольку даже на безуспешные поиски верного ответа приходится тратить много сил, в подобных случаях находится применение и для сильного возбуждения, так что стремление к разрядке не возникает и возбуждение никогда не становится патогенным.
Но когда торможение потока ассоциаций происходит из–за несовместимости равноценных представлений, например из–за того, что на ум приходят мысли, которые противоречат устоявшимся представлениям, возбуждение, скорее всего, сохраняется. Поэтому столь мучительны религиозные сомнения, одолевающие многих людей поныне, а прежде одолевавшие и того больше. Но и при появлении подобных сомнений возбуждение, а за ним и душевная боль, чувство неудовольствия возрастают лишь в том случае, если сомнения затрагивают кровные интересы человека, если он верит в то, что они угрожают его благополучию и спасению его души.
Так бывает всякий раз, когда человека мучают угрызения совести, когда возникает конфликт между моральными принципами, привитыми ему воспитанием, и воспоминаниями о собственных поступках или всего лишь мыслях, которые этим принципам противоречат. В этот момент пробуждается желание остаться в ладах с самим собой и возбуждение, вызванное торможением ассоциаций, возрастает до предела. Мы постоянно убеждаемся в том, что конфликт между несовместимыми представлениями оказывает на человека болезнетворное воздействие. Чаще всего виновниками таких конфликтов становятся представления и происшествия, связанные с половой жизнью: совестливый юноша может страдать от склонности к мастурбации, дама строгих правил – от любви к женатому мужчине. Зачастую бывает достаточно одного– единственного сексуального ощущения или случайно промелькнувшей фривольной мысли, вступающей в конфликт с укоренившимися представлениями о добродетели, чтобы вызвать у человека сильнейшее возбуждение [79] .
79
Любопытные заметки по этому поводу можно обнаружить в статье Бенедикта[16], выпущенной в 1889 году и перепечатанной в 1894 году в трактате «Гипнотизм и внушение» [ Benedikt. Hypnotismus und Suggestion, 1894. S. 51]. – Прим. автора.