Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва
Шрифт:
Олег кивнул, продолжая слушать и односложно отвечать. Потом он попрощался и положил трубку.
– Занудный мужик. Но все излагает по делу.
– Я у ребят о нем спрашивал, – Леня сел к столу, – говорят, толковый мужик. Можно я помогу вам бумаги разбирать?
– Ты не обидишься, Леня, если я это сделаю один?
– Конечно нет.
– Тогда иди торопи гаишников.
Леня вышел, а Наумов остался один с двумя под горловину набитыми крафтовскими мешками. Ну что ж, начнем.
Олег сорвал пломбу с первого и начал аккуратно раскладывать на столе перевязанные пачки. Здесь были уже знакомые
Видимо, следователь и впрямь человек въедливый. Все сложено, даже пронумеровано в том же порядке, как лежало на полу в комнате убитого. С чего же начать? Может, зря он отослал Леню Сытина? Нет, не зря. Олег любил долго в одиночестве копаться в вещественных доказательствах. Потому что с каждым днем розыска они могли сказать все больше и больше. Вот она, знакомая папка с новой повестью Бурмина.
На чем же он остановился в прошлый раз?
Второй отрывок из повести Бурмина
«…Я гляжу на Сергея Петровича. Он абсолютно спокоен. Стоит, покусывая сорванный стебелек. Но спокойствие его чисто внешнее. Глаза выдают то, о чем он думает. Глаза у него сейчас колючие, холодные. Он снова, но заново осматривает место боя. И, глядя на него, мне кажется, что живет сейчас он не прошлым, а настоящим. Что через несколько минут в комнату ворвутся автоматчики в серо-мышиной форме.
И молоденький связной Боря Лунев, превозмогая ужас и страх смерти, выстрелит дважды из пистолета, выстрелит и упадет, подкошенный автоматной очередью. А потом из дома ударит пулемет. Длинная строчка покалечит деревья, расколет каменную кладку забора…»
Ему хотелось читать дальше, но все же дело есть дело, и Наумов отложил папку с повестью. Он не вернет ее следователю, пока не дочитает.
Интересно, сколько же бумаг у пишущего человека? Неужели они все одинаково нужны ему?
Наумов перелистывал блокноты. Хорошо, что покойный Бурмин был человеком аккуратным. На обложке каждого блокнота стоял год, а иногда даже месяц. Постепенно он отобрал семь толстых книжек, видимо, они-то и были последними. Олег листал страницы, читал записи, и у него было такое ощущение, словно он подглядывает в окно. Перед ним раскрывалась чужая жизнь. Постепенно найдя в беспорядочных на первый взгляд записях некую систему, он начал из фрагментов составлять некое подобие целого. Но все-таки это было подобие. Целиком идею записей, ее главную мысль мог знать только Бурмин. Что он хотел сказать короткой строчкой «конек на крыше»? Возможно, именно это должно было впоследствии вызвать ассоциативный ряд. Или вот: «Человек дела не может быть флюгером. Он компас». А вот запись большая:
«…из круглого иллюминатора мир тоже кажется круглым. Пока он ограничен свинцовой водой Балтики. Второй день нет солнца. Облака висят так низко, что, кажется, волны слизывают их и несут к берегу, выбрасывая на песок лопающейся пеной.
Настроение у меня под стать погоде. Собираю материал, собираю, а главного нет. Какие-то обрывки, фрагменты, рассказы. Каждый по-своему интересный, трагический и прекрасный. Но главного нет. Завтра буду в Ростоке, оттуда в Берлин.
Дальше еще одна запись. «Всю ночь проговорил с прекрасным человеком, буровиком из Тюмени. Он едет по туристской путевке в ГДР. Как обидно, что я ограничил свое творчество войной и правовыми вопросами. Надо ехать в Тюмень, почувствовать запах сегодняшнего…»
Наумов впервые столкнулся с изнанкой писательской работы. Увидел, как сложно и долго готовится каждая публикация. И это захватило его. Поиски Бурмина чем-то напоминали ему его работу. Точно так же, чтобы найти истину, приходится перекопать горы ненужных фактов. Он так увлекся, что не заметил, как опустились сумерки.
Олег зажег лампу, посмотрел на часы: 21.40. Архив архивом, а Коробков где-то гуляет.
Распахнулась дверь, появился Леня Сытин.
– Есть.
– Коробков?
– Машина его стоит у ВТО.
– Люди сориентированы?
– Да. У машины дежурят инспектор ГАИ и двое оперативников.
– Где Прохоров?
– Ждет.
– Едем.
Леша остановился, чуть проехав Елисеевский магазин. Улица Горького была пестра и нарядна.
– Леня, – повернулся к Сытину Олег, – план такой. Коробков подходит к машине, его останавливает инспектор ГАИ, приглашает в 108-е отделение якобы за нарушение. За какое, пусть сам придумает.
К машине подошел один из оперативников.
– Товарищ майор. Коробков с двумя девицами в ресторане.
– Тем проще, есть повод проверить его на реакцию Раппопорта. Действуйте.
Олег поднял трубку телефона, надо было предупредить коллег из сто восьмого.
Коробков появился через час. Он вышел из ресторана, обнимая за плечи двух молоденьких девушек. Они чем-то неуловимо напоминали Лякину. Видимо, Коробков был верен одному типу женщин.
Неплохо выглядел «ответственный работник» Коробков в натуральную величину. В объеме и цвете. И куртка, и рубашка, и брюки были подобраны так, чтобы подчеркнуть его мужество и обаяние.
– Видать, в Вене прибарахлился, – зло сказал за спиной Наумова Леня Сытин.
– Зависть не доводит до добра, Леня, – усмехнулся Олег.
А глаза его провожали Коробкова. Вот он сошел со ступенек, оперативники преградили ему возможность уйти, вот подошел к машине, поцеловал одну девушку в щеку, полез в карман, вынул ключи, открыл заднюю дверь, усадил девушек. Обошел машину. К машине медленно шел инспектор ГАИ.
Коробков сел в машину, завел. Инспектор подошел, бросил руку к козырьку.
– Леня, останешься здесь, мы в отделение.
Леша рванул с места, и, разрезав Пушкинскую улицу по диагонали, машина влетела на Бронную.
В дежурной части Наумова ждал начальник отделения. Они хорошо знали друг друга еще во время учебы в ВЮЗИ.
Он стоял в дежурке в полном сиянии подполковничьего мундира, показывая гостю, что он хозяин этой прекрасно оборудованной служебной комнаты, заново перестроенного здания отделения, да и участок у него в самом центре столицы.
– Привет сельским труженикам! Чего это вас, ребята, из дачных мест на асфальт потянуло?