Истинный дАртаньян
Шрифт:
Спустя несколько минут ожесточенного боя равелин был снова взят.
«Мушкетеры проявили чудеса исключительной храбрости, – рассказывает Пеллиссон, – ни один из них не отступил. Многие были убиты, а у оставшихся в живых после тех ударов, которые они наносили, шпаги были погнуты и залиты кровью вплоть до рукоятей».
Когда Людовик XIV лично прибыл к траншее, там подсчитывали потери: 50 офицеров убитыми или ранеными, 100 убитых гвардейцев, 300 человек ранено, из них 60 мушкетеров. Те, кто остался в живых, были охвачены горем при виде своего командира, лежавшего посреди гласиса. «Он был мертв, и его опознали по оружию». Рядом с ним на земле распростерлось вышитое серебром знамя роты.
«Он
Уважение мушкетеров к своему капитану было столь велико, что многие из них сразу вызвались вынести его тело из-под огня противника. Четверо из них были убиты или ранены, после чего это удалось сделать первому квартирмейстеру роты г-ну де Сен-Леже. В награду за этот мужественный поступок король пожаловал ему целых 30 тысяч ливров.
Д'Артаньяна единодушно оплакивали при дворе, где его бесконечно уважали. Старшая Мадемуазель, все еще влюбленная в своего «маленького Лозена», «была весьма огорчена», поскольку, как она сказала, «это был человек, с которым король, вполне вероятно, мог бы как-нибудь заговорить о г-не Лозене, и он был не из тех, кто оказал бы ему плохую услугу».
Пеллиссон, некогда находившийся у него под арестом, а затем ставший льстивым историографом «Великого короля», записал 26 июня 1673 года: «Невозможно выразить, в какой степени все сожалели о нем, и в особенности король, который многократно говорил об этом с большим уважением и горестью».
Рассказывают даже, что Людовик XIV велел отслужить в своей личной часовне заупокойную службу в его память, скрыв это ото всех офицеров. 3 июля в королевском шатре опять вспоминали о храбром солдате. «Король, – сообщает Пеллиссон, – говорил исключительно хорошо о г-не д'Ар-таньяне и особенно восхвалял его за то, что он почти единственный человек, который сумел заставить людей любить себя, не делая для них ничего, что обязывало бы их к этому; при этом он имел в виду г-на Фуке, которого д'Артань-ян весьма строго содержал под стражей, и г-на д'Юмьера, чей пост он занимал».
Смерть д'Артаньяна заставила бравых мушкетеров проливать слезы. Не было ни одного, кто не сожалел бы горько о своем любимом капитане. «Если бы от горя умирали, то, по правде сказать, я был бы уже мертв, – пишет д'Алиньи. – Если бы не стали строить этот проклятый барьер, он был бы сейчас жив, ибо то, что было там сделано, сработало против нас, и он был убит наповал именно в тот момент, когда перелезал через этот барьер. Мало кто стал бы участвовать в столь опасном предприятии, в котором он принял участие, однако при том положении вещей, вопреки всему, что говорят придворные, будто бы это похоже на безрассудство юнца, именно великая доблесть г-на д'Артаньяна и бравых мушкетеров принесла королю Маастрихт, и Его Величество написал письмо королеве, упоминая его в следующих выражениях: – Мадам, я потерял д'Артаньяна, которому в высшей степени доверял и который годился для любой службы».
Далее д'Алиньи, говоря в своих Мемуарах о маршале д'Эс-траде и о том человеке, который был в течение многих лет его командиром, добавляет: «Лучших французов трудно найти».
Друг д'Артаньяна из Лилля барон Михель-Анхель де Верден написал в его память хвалебную латинскую эпитафию. Что до поэта Джулиани де Сен-Блеза, то он сочинил в его честь несколько наивных стихов, которые, впрочем, следует признать, стоили всех надгробных речей:
Король скорбит о сей потере,
Как не скорбел еще доселе
Его войска, сдержав рыданья,
Не в силах выдержать страданья,
С печалью восклицают непрестанно
«Хороним славу вместе с д'Артаньяном!»30
После сражения, в присутствии двух кузенов д'Артаньяна, Пьера и Жозефа де Монтескью д'Артаньян, тело капитана мушкетеров было погребено в голландской земле у подножия стен Маастрихта.
Его должность, одна из наиболее значительных при дворе, сразу стала предметом соперничества честолюбцев. 30 июня неумный и тщеславный капитан легкой конницы дофина Лавальер весьма униженно молил своего друга Лувуа вмешаться с тем, чтобы обеспечить эту должность ему. «Мне так нужно, чтобы король оказал мне милость, – стенал он и предлагал взять в уплату 50 тысяч экю из приданого его жены, – ибо „у меня самого ничего нет“». Его просьба была сразу же отклонена.
Кузен д'Артаньяна бригадир королевской армии и младший лейтенант мушкетеров Жан-Луи Кастерас де Ларивьер был в числе соискателей этой должности, однако ему недостало надежных рекомендаций. Людовик XIV отвел также и его кандидатуру, поскольку год назад во время вторжения в Голландию ему не понравилось то расслабляющее влияние, которое он оказывал на окружающих. Уязвленный отказом, де Ларивьер ушел из мушкетеров и получил в качестве компенсации необычайно большое денежное вознаграждение
В конце концов должность капитан-лейтенанта первой мушкетерской роты досталась майору лейб-гвардии шевалье де Форбену, который сумел получить за нее 50 тысяч ливров ренты, «но, поскольку он многократно обкрадывал собственную роту, случилось так, что его уже не любили так, как любили его предшественника»31.
Глава XXI. Сыновья д'Артаньяна
Жозеф д'Артаньян долго выжидал, прежде чем сообщить Полю де Кастельмору о гибели его брата 11 июля он отправил ему из лагеря при Ниссе, куда мушкетеры отошли после своих славных подвигов при Маастрихте, следующую записку: «Я не хотел быть в числе первых, кто принес Вам жестокое известие, которое Вы теперь уже получили, но уверяю Вас, что в мире нет человека, который переживал бы это несчастье сильнее меня. Дело не в том, что я возлагал на него надежды в связи со своим продвижением по службе, а в том, что, потеряв его, я потерял отца Я думаю, что даже Ваше горе не будет столь велико, как мое. Следует сделать усилие и пережить это случившееся с нами несчастье и не допустить, чтобы случилось еще одно, если Вы слишком предадитесь скорби, ибо Ваши племянники нуждаются в Вас и во мне».
По смерти супруга г-жа д'Артаньян, считая, что пришло время потребовать вдовью часть имения, покинула свое уединенное поместье в Бургундии и поселилась в Париже на улице Сены рядом с бывшим дворцом королевы Марго в гостинице «Коронованная Маргарита». В декабре того же года советник короля и гражданский лейтенант города Парижа мессир Жан Лекамю снял печати с квартиры на Паромной улице и приступил к инвентаризации имущества покойного. Он обнаружил, что дом находится в страшном беспорядке, и это, несомненно, доказывает, что д'Артаньян не был особо аккуратен в своей частной жизни – об этом нетрудно было догадаться1 Секретарь суда крупным округлым почерком написал подробный список предметов, которые он наугад извлекал из захламленных комнат. Перечисление достойно поэмы Превера[98]: две пары сапог, печать и уздечка, кожаная перевязь, попона для лошади, два ящика с пистолетами, культовые предметы, табакерка – ага! д'Артаньян нюхал табак1 – естественно, не были забыты и две большие рапиры: одна с рукоятью из матового золота с латунным лезвием, другая – из потемневшего железа. Любители древностей и исторических курьезов явно будут разочарованы: из всего этого ничего не сохранилось.