Источник судеб
Шрифт:
— Потому что Тзота не всеведущ, ваше величество, — раздался голос Да Дерга, присутствие которого Конан лишь сейчас заметил. — Он знал, что в Турне должен появиться тот, кто ему нужен, но не знал каким образом. Душа Потерявшего Имя покинула тело, переселившись на время в юного вана, колдун же блуждал в астрале, разыскивая духовные эманации пикта. Только когда тот осознал себя в истинном своем обличий, чародей смог обнаружить его в дворцовой темнице.
Киммериец внимательно оглядел невысокого брегона, с небрежной грацией сидевшего на складном табурете.
— Ты — воин Митры? — спросил король напрямик.
— Все мы слуги Творца, а приходится — и воины…
— Но
— Ах вот что, — в голосе брегона не прибавилось жизни, он звучал все так же ровно. — Я слышал о нем, хотя, конечно, никогда не встречался. Мы, фаллийцы, редко покидаем свой остров, очень редко. Пожалуй, я второй за многие века, кто ступил на ваш материк. Первым был называющий себя Учителем.
Конан вспомнил старца с пронзительными, нездешними глазами, его чудесные сады, растущие на террасах, вырубленных на склоне горы, его Силу, которой лет десять назад варвар из Киммерии хотел овладеть, чтобы завоевать свое королевство. Силу он потерял, но трон обрел — трон, давший власть и принесший столько разочарований: интриги, предательства, мятежи, вероломство тех, кто клялся в вечной дружбе… Почему он должен принимать слова иноземца за чистую монету?
— Сейчас ваше величество не склонны мне доверять, — словно читая в душе короля, сказал Да Дерг. — Это легко понять после недавних событий. Вы сомневаетесь даже, стоит ли чего-нибудь молодой пикт, хотя он и облегчил ваши страдания. Возможно, вскоре явятся доказательства его истинной цены. Тогда и поговорим. Ибо я явился в Турн отнюдь не для того, чтобы посещать Храм Митры. Я явился за Потерявшим Имя, он мне нужен гораздо больше, чем ничтожному Тзоту, возомнившему себя повелителем стихий. И мне нужен Конан, Конан-варвар.
С этими словами брегон поднялся, отвесил королю изысканный поклон, махнув своим алым беретом и вышел.
Любому такое непочтительное поведение стоило бы вспышки королевского гнева, но на сей раз киммериец не ощутил ничего, кроме спокойного тепла, разливающегося по всему телу. Он откинулся на подушки и сделал знак пикту приблизиться.
— Ты излечил меня?
— Да, повелитель, не знаю как, но я растопил холод в твоей груди.
— Знаешь противоядие от этой… этого растения?
— Нет. Говорю, я не понимаю, как это у меня выходит, просто становлюсь кем-то другим, способным врачевать прикосновением…
— Как там, в купели, на миг превратился в злобного маленького карлика?
— Да.
Конан помолчал. Потом махнул рукой:
— Я освобождаю тебя, пленник. Можешь идти, куда хочешь. И получи награду: столько золота, сколько сможешь унести.
Юноша молчал.
— Тебе мало? — едва двигая губами, проговорил король, чувствуя, что засыпает. И, уже погружаясь в живительный сон, услышал:
— Я остаюсь. Знаю, что должен остаться…
Пили и веселились до самого утра. Когда первые солнечные лучи наполнили красками витражные стекла, Конан, подхватив подвернувшуюся под руку даму, отправился в опочивальню. Пошатываясь, он брел по коридору, держа на плече свою добычу. «Не бойся, — бормотал он себе под нос, — хоть я и взял на копье этот треклятый город, твои родственники получат выкуп… Ты прекрасна, как майский сад, и стоишь полного щита самоцветов…» Девица, отнюдь не блиставшая красотой, пьяненько похохатывала, не в силах поверить, что вскоре окажется в заветной постели аквилонского владыки.
В трапезной слуги разбирали господ: разукрашенные паланкины
Король проснулся в шестом часу пополудни. С удивлением глянув на курносое рябоватое существо, посапывающее рядом, он протянул руку и взял со столика заботливо приготовленную постельничьим чарку. Ему было зябко под меховым одеялом, он снова ощущал в груди ледяной комок и вспомнил, что знобящие волны накатывали на него во время пира. Пикт солгал: яд продолжал действовать. Конан с жадностью выпил вино, согревшее, прогнавшее холод и тупую боль в затылке.
Он дернул вышитый шнурок: явились слуги с одеждой и халатом для дамы. Девицу бесцеремонно разбудили и вытолкали вон. Удаляясь, она посылала королю воздушные поцелуи, которых он не видел. Киммериец одевался и слушал доклад мажордома.
Тот сообщил, что в трапезной вновь собрались пирующие, музыканты стараются вовсю, пол вычищен, скатерти поменены, блюда поданы. Однако возникли некоторые проблемы с напитками: лучшие вина из дворцовых погребов выпиты, и ценители уже морщат нос над чарками.
— Пошлите людей в особняк барона Агизана, — распорядился король, — покойник завещал мне полсотни бочек столетней выдержки. Надеюсь, не врал. Что еще?
— Граф Робастр повздорил с рыцарем Паллантидом. Из-за дамы. Они удалились на задний двор и скрестили клинки.
— И что же?
— Рыцарь ранил графа в плечо, получив тем самым удовлетворение.
— Ну, я вижу наши гости не скучают! — сказал король повеселевшим голосом и отправился в трапезную.
Проходя по тускло освещенному коридору, киммериец приметил в дальнем его конце какого-то человека. Поначалу он решил было, что это кто-нибудь из слуг, однако одежда незнакомца показалась ему довольно странной: она напоминала облегающий костюм ярмарочного акробата. Фигура исчезла за поворотом и, свернув за угол, киммериец обнаружил лишь закрытую дверь в трапезную и застывших возле стражников. Те отсалютовали королю мечами.
— Видели здесь кого-нибудь? — спросил Конан.
Стражники недоуменно переглянулись и сообщили, что никого не видели за все дежурство, кроме мажордома, прошедшего не так давно в королевские покои.
«Померещилось, — решил киммериец. — Вино, действительно, неважнецкое».
Его появление в трапезной встретили приветственными возгласами и звоном заздравных чар. Несмотря на то, что полнились они винами всего лишь десятилетней выдержки, пирующие поглощали их столь стремительно, что многие забыли об этикете: какой-то старый вельможа полез к королю целоваться, запутался в собственных ногах и рухнул на пол под дружный хохот соседей. Граф Троцеро, галантный Паллантид, здоровяк Просперо и даже мрачный Сервий лихо отплясывали с дамами зажигательный пуантенский танец под аккомпанемент дворцовых музыкантов.
Держа в руке кубок, Конан прошел вдоль стола, разыскивая Да Дерга. Фаллиец сидел на своем обычном месте и беседовал с соседом — красноносым, сильно пьяным вельможей. За общим шумом они не слышали, как подошел король.
— А вот у вас на этом, как его, острове, — говорил красноносый, — все разбавляют вино?
— У нас на острове те, кто хочет, разбавляют вино, — отвечал чужеземец. — А те, кто не хочет, не разбавляют.
— Вот я не разбавляю, — процедил вельможа, сверля брегона налитыми кровью глазами. — По мне так разбавленное вино, все равно, что моча поросенка. А ты, вижу, разбавляешь.