Источник
Шрифт:
То было время политических открытий и преобразований. Города-государства уступали место национальным образованиям, а бароны подчинялись королям, которые обретали себе поддержку в нарождающемся среднем классе. Светские правительства сменяли религиозные, и их лидеры принимались читать Маккиавели вместо Фомы Аквинского. Наконец удалось покорить северных варваров, а Европа, изгнав из Испании мусульман-арабов, вооружилась и смогла отбросить мусульман-турок, уже угрожавших Вене.
То был век, когда росла и крепла свобода. Люди, которые восставали против заточения в границах Европы, ныне обрели свободу искать счастья в Америке и Азии. Любой, кто старался вырваться из-под власти папы, имел право перейти в лютеранство, а крестьяне, которые с рождения молчаливо терпели тиранию
Только не для евреев. В 1492 году после более чем семисот лет верного служения Испании, евреи были изгнаны из этой страны. Они перебрались в Португалию, где их подвергали гонениям, насильно крестили, а потом изгнали и оттуда. В Италии и Германии им создавали бесчеловечные условия бытия и заставляли носить уродливые одеяния. Время от времени, через почти одинаковые промежутки времени против них выдвигали обвинения в убийстве христианских младенцев, на крови которых якобы замешивалась пасхальная маца. Их обвиняли в отравлении колодцев, в распространении холеры, в умении заражать крыс чумой, от которой вымирали христианские общины; особенно их обвиняли в том, что, выступая в роли католиков, они во время Святого причастия хитро прятали облатку под языком, чтобы потом использовать ее в своих богохульных черных мессах. В то время, когда росли и расширялись границы свободы, на евреев постоянно налагались все новые ограничения – куда они могут ездить, что они должны носить и, особенно, какими делами им позволено заниматься.
В этот золотой век открытий евреи открывали для себя лишь узы и страдания. Каждый раз, как еврея обвиняли в убийстве христианского ребенка, хотя такое обвинение никогда не подтверждалось, волна жуткого погрома сметала еврейскую общину. Каждый раз, когда преступление совершалось неподалеку от еврейского квартала, в его пределы врывались разгневанные христиане и сжигали обитателей квартала живьем. Пo всему христианскому миру во время Святой недели монахи читали такие проповеди против евреев, что разъяренные прихожане, покидая свои кафедральные соборы, убивали и калечили каждого еврея, что попадался им по пути, считая, что тем самым почитают Того, кто был распят в Страстную пятницу и воскрес в Пасху.
Почему же христиане, которые обладали всей полнотой власти, не уничтожили всех евреев раз и навсегда? Их оставляли в живых потому, что христианские теологи из какого-то абзаца в Новом Завете вывели сомнительную теорию, что Иисус Христос не вернется на землю, принеся с собой царствие небесное, пока все евреи не обратятся в христианство. В то же время надо было иметь под руками 144 000 необращенных евреев, дабы они опознали Его и засвидетельствовали Его приход. Из этой двусмысленной теории вытекали два направления действий. Евреев было необходимо обращать в христианство, а тех немногих, которые откажутся, должно содержать в таком явном убожестве, дабы любой, кто взглянет на них, мог убедиться, какая судьба ждет людей, которые отвергли Иисуса Христа. Так что еврейские кварталы умножались, суровость законов возрастала, и каждый год на евреев обрушивались невероятные кары. Словно церковь сохраняет их в живых, дабы напоминать о пришествии Мессии, как человек сохраняет ноющий зуб в челюсти, чтобы он напоминал о бренности бытия.
У евреев было только два пути, которые позволяли чувствовать дух времени: им все еще позволялось быть ростовщиками, что и помогало им оставаться в живых; и еще в 1520 году печатник сделал в Венеции полную печатную копию Талмуда. Христиане испытывали такую острую ненависть к этому шедевру еврейской мысли, что власти в Италии, Испании, Франции и Германии сплошь и рядом сжигали его, и когда наконец его взялись печатать, то был известен лишь один оставшийся экземпляр. Собрание еврейской мудрости было сохранено буквально чудом… а венецианский печатник, который спас законы иудаизма, был христианином.
Но в эти темные времена, когда евреи
Ребе Заки-сапожник был толст, и это было его несчастьем.
В итальянском портовом городе Поди, где он обосновался после женитьбы в 1521 году, приход весны влек за собой беспокойство среди тех еврейских мужчин, которые обладали излишним весом, потому что начиная с марта они чувствовали на себе взгляды соседей-христиан – те оценивали их жировые складки и прикидывали, толще ли Заки, чем Иаков, или Иаков чуть полнее Залмана; и они сами, и их семьи начинали волноваться. Тем не менее, эти сопоставления продолжались, и по мере приближения двадцать первого марта ожидание выборов самого толстого еврея все настойчивее давало о себе знать, и в каждой семье втайне шли разговоры: «Выберут ли в этом году нашего отца?»
Строго говоря, у Рашель, жены ребе Заки, не было повода для беспокойства, потому что Заки был так грузен, что его год за годом избирали едва ли не автоматически. Оставалось вопросом лишь одно – кого из пяти других евреев выберут его заместителем, так что Рашель, свободная от тех прикидок, которые мучили других жен, пускала в ход всю свою энергию, бичуя и понося своего незадачливого мужа.
– Ну почему ты такой толстый? – весь год гноила она его. – Мозес не толстый. Может, Меир так толст, как ты? – Она жила с ребе Заки двадцать лет, и у нее были основания считать, что он представляет собой худший образец мужчины. Он никогда не мог как следует обеспечивать семью. Он никогда не зарабатывал достаточно своим сапожным ремеслом, позволяя хитрым итальянцам обманывать себя. И теперь было совершенно ясно, что ему никогда не стать знаменитым ребе, который мог бы прославить свою общину. Он был просто толстяком, который большую часть года вызывал сочувствие, а в марте – откровенную жалость.
Евреи Поди представляли собой небольшую, тесно сплоченную общину. Когда их изгоняли в 1492 году, они все вместе перебрались из Испании в Португалию, откуда – после потрясшего всех крещения, которое происходило по приказу правительства Португалии, – из Лиссабона в Италию. В строгом смысле слова и ребе Заки, и его острая на язык жена Рашель, и все евреи Поди были христианами, потому что в Португалии их насильно крестили – кому-то в кровь разбивали губы, кто-то плакал; но ряд пап, рассмотрев эту ситуацию, признали, что христианская церковь не может принять плоды такого крещения и что отныне евреи Поди вольны вернуться к своей религии, которая, кроме всего, имеет истоком Святую Библию. Благородный герцог Поди дал им пристанище, как энергичным купцам, которые обеспечили его владения хорошими доходами, и даже разрешил им возвести собственную синагогу, так что в доброжелательной атмосфере Италии преследования, которым они подвергались в Испании и Португалии, постепенно были забыты.
Одним из ведущих купцов в Поди был рыжий Авраам, тесть ребе Заки, и евреи этого портового города, глядя на своего забавного маленького ребе, часто удивлялись, как он смог заполучить дочку этого купца. Рашель надеялась на лучший брак, чем тот, который ей достался, и часто напоминала и своему отцу, и мужу:
– Еще до того, как мы поженились, я знала, что Заки ничего не добьется.
Но ее отец возражал:
– Я знаю, что Заки станет прекрасным ребе, и ты еще будешь гордиться, что он взял тебя в жены.
Но у Рашель не было никаких оснований для гордости. Еще ребенком в Португалии она знала Заки как толстяка, которого дразнили остальные ребята, а подрастая и становясь девушкой, она видела, как Заки все толстеет. Никто из ее подруг не смотрел на него с вожделением. Когда его оставляли в покое, он читал Талмуд и учился ремеслу у сапожника-итальянца, который предупреждал его родителей:
– Вы впустую тратите деньги. У Заки такие толстые пальцы, что он не сможет удержать гвоздики.
Тем не менее, добродушный парень ухитрился как-то стать и ребе и сапожником.