Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.

Манн Майкл

Фукидид говорит о единой «природе людей», в которой греки и варвары являются всего лишь переходными вариантами. Греческое самосознание было экстраординарным и противоречивым. С одной стороны, постулировалось «единство человеческого рода» (как в заглавии книги Брэдли), объединенное разумом и регулирующее большую часть насильственных столкновений между государствами и классами. С другой — признавались противоречащие этому практики: наделенность разумом только свободных цивилизованных мужчин, то есть не рабов, предположительно подданных восточных правителей, не женщин, детей или варваров. Позднее для этой проблемы было найдено частичное решение: быть греком, эллином означало развивать свой разум через «упражнения в мудрости и красноречии», как сказал Исократ. После завоеваний Александра Македонского это определение использовалось как политическое. Греки, а также представители высших классов из Персии и других стран стали подражать правителям эллинистического мира, из которого негреческие коренные народы были исключены. Указанное определение

использовалось как механизм ограничения доступа в правящий класс в течение определенного времени. Но в конце концов греческое «человечество в целом» претерпело трансформации в рамках ближневосточных религий спасения и объединилось с другими силами.

Вернемся к главе 2 и основному заключению доисторической археологии: человечество развивалось как один вид, локальные адаптации которого были результатом не появления подвидов, а глобальной диффузии культуры. В доисторические времена процесс диффузии всегда был более экстенсивным, чем способности любой авторитетной социальной организации. В исторических записях мы обнаруживаем свидетельства развития различного рода организованных властей, заключавших в «клетку». Ничто не могло в большей степени заключать в «клетку», чем гоплитское гражданство. Даже если баланс движения склонялся к более авторитетным, принудительным, ограниченным обществам, они также создавали силы, распространявшиеся на более обширные области, чем те, которые они сами могли авторитетно организовать. Больший потенциал единства человечества по сравнению с единством всякого данного общества был очевиден участникам исторического процесса, описанным выше. Греки, следовавшие этому потенциалу единства человечества, но добавлявшие к нему концепции инаковости, придавали этому потенциалу отчетливо идеологическое выражение, что играло важную роль в развитии их социальных форм. Это также оказало заметное влияние на прежде не существовавшие, универсальные религии, которые вскоре возникли с меньшим практическим ограничением понятия этого единства.

Таким образом, в греческом обществе выделялись три основные сети власти. Кроме того, каждую из них раздирала и направляла явная классовая борьба, которую я описал в терминах экстенсивной, в значительной мере симметричной, политизированной классовой борьбы, впервые встречающейся в истории. Но между тремя сетями власти также имела место диалектика. По всей видимости, существование каждой зависело от жизнеспособности других, а выживание и динамизм Греции зависели от их взаимодействия. Без экстравертной второй и третьей сетей полис затормозился бы в своем развитии на гоплитской фазе (демократической, но жестко дисциплинированной, милитаристической по духу с недостатком рациональной философии и науки), какой была Спарта. Без потенциала к греческому единению полис попал бы под персидское господство. Без полиса греческие идентичность и культура не стали бы трансцендентными. Без направленного вовне любопытства и веры в силы разума греки не были бы столь успешными в развитии полиса и национальной идентичности и их цивилизация не пережила бы македонского и римского завоевания. Без демократических полисов и локально трансцендентной идентичности вера в разум не была бы настолько всеобъемлющей. То есть взаимоотношения между этими уровнями социальной организации были чрезвычайно сложными. Я сделал лишь набросок их историй — более адекватное исследование потребовало бы понимания основных городов-государств, а не только моего достаточно конвенционального обзора Афин и Спарты.

Сложность и множественность сетей власти с очевидностью делают греческие достижения «исторической случайностью», а не эволюционной стадией в мировой истории. Хотя они были основаны на наивысших долгосрочных достижениях развития средиземноморского мира, описанных в предыдущей главе, ряд возможностей совпал в этом одном месте весьма экстраординарным образом. Тем не менее одно обобщение может быть сделано, хотя (на данный момент) его следует ограничить одним этим примером. Греческие достижения в свободе и динамизме были результатом именно того, что границы трех сетей власти не совпадали. Ни один из трех видов отношений власти не мог установить господство и стабилизировать себя. Не было государства, способного институционализировать прошлые достижения и выстраивать свое содержание на них. Не было единой власти, способной использовать инновации для своих частных целей. Не было единого класса или государства, способного господствовать над остальными. Цивилизации с множеством акторов власти вновь доказали свою способность стать «передовым фронтом» власти.

ФИНАЛЬНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ И ЗАКАТ

Несовпадение границ сетей власти также предполагало противоречия, которые в конечном итоге привели к падению Греции. Я коротко опишу их. Продолжавшееся преуспевание, неравномерно распределенное среди городов-государств, и привело к иерархическим отношениям «классового типа» между ними. По мере роста экономических и военных ресурсов они в возрастающей степени монополизировались и скрыто централизовались высшими классами основных городов. Это было практически неизбежным, поскольку греческое процветание в IV в. до н. э. нуждалось в защите по крайней мере на региональной основе от Персии на Востоке и Карфагена на Западе. Афины не собирались отказываться от достигнутой

гегемонии, но они не были достаточно сильны, чтобы использовать ее против восстания, возглавляемого Спартой во время Пелопонесской войны. В свою очередь, победа Спарты установила ее непродолжительную гегемонию начиная с 413 г. до н. э. Фивы и Афины сбросили ее уже после 380 г. до н. э. Впоследствии ни один город-государство не обладал гегемонией и не координировал региональной защиты.

С тех пор противоречия стали вопиющими. С одной стороны, города-государства были политически автономными и экономически процветавшими. По всей видимости, то же происходило с их идеологической жизнью, поскольку период 430–420 гг. является временем жизни самых известных философов: Сократа, Платона и Аристотеля. Но мы обнаруживаем в их произведениях культуру высшего класса, которая отражала и усиливала ослабление традиционной демократической сплоченности полиса. С другой стороны, возможности военных отношений власти оказывали удушающее воздействие на небольшие города-государств а. Здесь требуется больше детализации. Это важно, поскольку упадок античной Греции принял военную форму.

Когда различные иностранные державы обнаружили, что греческие гоплиты хорошо сражаются как наемники, это в конечном итоге подорвало жизнеспособность традиционного гражданского ополчения. Большинство лидировавших греческих городов-государств были богаче в отношении средств, чем в отношении человеческих ресурсов граждан. В IV в. города-государства начинают привлекать наемных гоплитов. К 360 г. до н. э. даже Спарта использовала наемников в Пелопонесской войне. Наемники и их командиры не были гражданами и не имели больших обязательств перед полисом. Рост численности армии в Персидской войне также привел к развитию более разнообразных родов войск и военных тактик: гоплиты, стрелки, кавалерия, легкая пехота, осадные орудия — все это требовало более централизованной координации, которая, в свою очередь, вновь подрывала внутреннюю демократию полиса. Военные правила (изначально существенные для полисной системы) исчезали. В IV в. до н. э. также произошли тактические изменения в связи с тем, что легкая пехота проходила более тщательную подготовку и была вооружена длинными мечами и дротиками. Этим пельтастам (peltasts) северных пограничных земель периодически удавалось разгромить в пух и прах даже спартанских гоплитов. Военно-морские силы оставались сравнительно неизменными. С запоздалым развитием спартанского флота IV в. до н. э. сложился трехсторонний баланс власти между Афинами, Спартой и Персией, которая использовала финикийские суда.

Но изменения, обладавшие решающим потенциалом, произошли на суше. Военные расходы росли. Небольшие города-государства и даже Афины теперь не могли себе этого позволить, как не могли они с легкостью осуществлять центральное координирование крупных разнообразных сил без уничтожения своих политических и классовых структур. Более экстенсивным и авторитетным государствам, напротив, было легче в этом отношении. Два типа военачальников все больше чувствовали свою власть — воинственный генерал/тиран и царь северных пограничных земель, способный мобилизовать «национальные племенные» силы. Сицилийский генерал Дионисий был прототипом первого, Ясон Фессалийский — второго. Ряд членов высших классов стали предавать демократию и вступать в переговоры. Когда Филипп, царь Македонии, понял, как объединить эти три роли — координировать и дисциплинировать наемников и македонцев, превратить их в мулов, но вознаграждать их добычей и вступить в панэллинистический альянс высших классов, — его дальнейшее восхождение стало питать его собственный успех (подробнее см. Ellis 1976). Его царство стало больше напоминать империю доминирования, чем греческий этнос (ethnos). Давление на города-государства закончилось полной победой при Херонее в 338 г. до н. э. Филипп объединил их под эгидой Коринфского союза и затем отправился в военный поход в Азию. Его внезапное убийство в 336 г. представляло лишь небольшую заминку для македонского империализма, поскольку его сыном был Александр Великий. Греческие города никогда уже не были полностью автономными государствами. В течение более чем тысячелетия они были муниципалитетами и клиентами империй доминирования.

БИБЛИОГРАФИЯ

Albright, W. (1946). From Stone Age to Christianity. Baltimore: Johns Hopkins University Press.

Anderson, J. K. (1970). Military Theory and Practice in the Age of Xenophon. Berkeley: University of California Press.

Aristotle (1926). The «Art» of Rhetoric, ed. J. H. Freese. London: Heinemann.
– -. (1948). Politics, ed. E. Barker. Oxford: Clarendon Press.

Austin, M.M., and P. Vidal-Naque (1977). Economic and Social History of Ancient Greece: An Introduction. London: Batsford.

Baldry, H.C. (1965). The Unity of Mankind in Greek Thought. Cambridge: Cambridge University Press.

Barker, P. (1979)- Alexander the Great’s Campaigns. Cambridge: Patrick Stephens.

Braudel, F. (1975). The Mediterranean and the Mediterranean World in the Age of Philip II. 2 vols. London: Fontana; Бродель, Ф. (2003). Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа. Ч. 2. Коллективные судьбы и универсальные сдвиги. М.: Языки славянской культуры.

Cartledge, Р. А. (1977). Hoplites and heroes: Sparta’s contribution to the techniques of ancient warfare. Journal of Hellenic Studies. 97.