Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.

Манн Майкл

Другой основной формой власти, включенной в интеграцию Рима, была территориальная организация, которую в предшествующих главах я называл принудительной кооперацией. Она приняла форму легионерской экономики, логистической инфраструктуры, которую обеспечивала милитаризованная экономика и которая начала приближаться к действительно территориальным формам. Принудительная кооперация была исторически первичной по отношению к идеологической классовой интеграции, поскольку последняя была применима только к территориям, уже подчиненным силой. Римляне не применяли ассимиляционных стратегий за пределами своих границ.

Лучшими исследованиями римской имперской экономики являются исследования Кита Хопкинса. Я начну с его исследования торговли (Hopkins 1980). Используя работу Паркера о кораблекрушениях в Средиземном море (Parker 1980), он пришел к выводу о невероятном росте (почти троекратном) морской торговли после 200 г. до н. э. Затем объемы торговли перестали расти вплоть до 200 г. н. э.

Подобным образом, используя работу Кроуфорда (Crawford 1974) 0 трафаретах для чеканки монет, он приходит к выводу, что монетарный рынок оставался на весьма стабильном уровне в течение сотен лет, предшествовавших 157 г. до н. э., а затем более или менее устойчиво рос до достижения наивысшего уровня, превышавшего более чем в десять раз уровень 157 г. до н. э., в 80 г. до н. э. На этом уровне монетарный рынок оставался до 200 г.н. э., когда порча монет сделала все выводы об уровне торговли недействительными. Он также имел возможность сравнить запасы монет, найденные в семи различных провинциях, относившихся к периоду 40-260 гг.н. э., и тем самым сделать выводы о единообразии использования монет по всей империи. Учитывая возможные погрешности в методах, полагавшихся на случайность находок запасов монет, поразительно, что Кроуфорд обнаруживает сходные тренды во всех провинциях вплоть до 200 г.н. э. В течение этого периода империя была единой монетарной экономикой. Это также не отрицает, что она была связана с экономической деятельностью за пределами империи, а скорее заостряет внимание на систематической природе экономического взаимодействия внутри границ империи. В предшествовавших империях эта систематичность не достигала такой высокой степени. Мы подходим близко к модели «унитарного общества», как никогда прежде.

Монетарная система — это лишь медиум обмена; торговля — всего лишь его форма. Но что в действительности создавало эту экономику с присущими ей монетарной системой и обменом? «Завоевание» — это исходный ответ, но как завоевание превращали в экономическую интеграцию? Существуют три возможные формы интеграции: налоги, подразумевающие вертикальную интеграцию между гражданами и государством; рента, подразумевающая вертикальную интеграцию между землевладельцами и крестьянами; торговля, которая сама по себе подразумевает горизонтальную интеграцию и может быть продуктом первых двух или независимой от них.

Во-первых, рассмотрим спонтанное развитие торговли. Римские завоевания уничтожали политические границы в Средиземноморье и открыли северо-запад для общераспространенных благ и автономных торговых сетей юга и востока. Это было особенно заметно в обмене товарами роскоши и рабами, в который государство было в меньшей степени вовлечено после изначального завоевания. Римская элита на родине и в провинциях использовала военные трофеи империи для покупки товаров роскоши и рабов, и это стимулировало отношения обмена в «гражданском обществе». Во-вторых, рассмотрим ренту: использование рабов, слуг и свободных рабочих со стороны землевладельцев также увеличивало уровень излишков, денежных потоков и торговли империи. Мы не знаем насколько. Но, в-третьих, мы не можем с уверенностью утверждать, что две формы интеграции внутри гражданского общества были менее важны, чем интеграция, производимая государственным налогообложением. В этом можно убедиться, исследуя всеобщие торговые потоки. Я приведу заключение из статьи Хопкинса, упомянутой выше:

Первопричиной этой монетарной унификации всей империи были взаимодополняющие друг друга потоки налогов и торговли. Богатейшие провинции империи (Испания, Северная Африка, Египет, Южная Галлия и Малая Азия) платили налоги в денежной форме, большая часть которых отправлялась и тратилась либо непосредственно в Италии, либо в приграничных провинциях империи, где были размещены армии. Затем богатые центральные провинции возвращали свои налоговые деньги обратно, продавая продукты или товары регионам, импортирующим налоги… Таким образом, основным стимулом торговли на большие расстояния в Римской империи были налоговые требования центрального правительства и дистанции между наиболее производительными регионами (налогоплательщиками) и регионами, в которых находилась большая часть государственных реципиентов (солдат и офицеров) [Hopkins 1977: 5].

Рим создал экономическую систему государственного регулирования. Следовательно, в этом отношении понятие «капиталистическая экономика» является неподходящим для Рима, как утверждает Рансиман (Runciman 1983), хотя там были частная собственность и монетарные институты.

Но экономика с государственным регулированием не имела соответствующей банковской инфраструктуры, чтобы при необходимости вливать деньги в экономику (как делают современные государства). Это был только механизм оплаты своих расходов. Как и большинство древних государств, Рим не рассматривал деньги как медиум обмена между своими субъектами, а лишь как средство накопления государственных доходов, оплаты расходов, а также хранения резервов.

Государство ревностно охраняло свою функцию. Когда император Валенс узнал, что частные лица чеканят свои золотые монеты, он их конфисковал: имперская чеканка монет существовала только для обеспечения государственных нужд, а не для удобства населения (Jones 1964: I, 441). Роль денежного обращения в торговле и городской жизни в целом была побочным продуктом государственных административных нужд (Crawford 197°; 47–84; 1974: f>33).

Таким образом, вопреки огромному накоплению частной собственности и де-факто политической автономии высший класс зависел от государства в том, что касалось поддержания экономической системы, которая приносила ему выгоды. Они секвестрировали активы государственных завоеваний, но государство все еще оставалось необходимым для их существования.

Мы также разрешим проблему экономического благосостояния масс, поставленную в предыдущем разделе. Поскольку они потребляли специализированные товары (например, одежду, ножи, соль или вино), они также зависели от регулируемой государством монетарной экономики. Мы не можем полностью отделить от «государства» также и основную группу «гражданского общества». Вслед за периодом, в который римское воинственное государство угрожало дезинтеграции социального порядка, Рим восстановился в форме централизованного деспотичного имперского государства. В этом было больше от принудительной кооперации, характерной для ранних империй доминирования, описанных в главе 5. Поэтому давайте обратимся к последнему и ключевому актору власти — государству.

ИМПЕРСКОЕ ГОСУДАРСТВО И ЛЕГИОНЕРСКАЯ ЭКОНОМИКА

В период с 100 г. до н. э. по 200 г. н. э. конституционная форма римских владений (республика, принципат или империя) значила гораздо меньше, чем лежавшие в ее основе единство и целостность. Попытка описать «реальное» политическое устройство Рима, отыскать настоящее место расположения политической власти — тяжелое и трудоемкое предприятие, поскольку оно предполагает работу не только с формальными, но и с неформальными соглашениями, часть из которых неписаные. Однако я пойду коротким путем, используя простое средство измерения государственной власти — его финансы: расходная часть позволяет оценить государственные функции, доходная — расскажет об относительной автономии или зависимости государства от групп гражданского общества. Разумеется, сохранившихся записей не так много. Эта методология будет применена и в следующих главах: когда мы будем рассматривать государства, оставившие после себя более систематические записи, я более детально рассмотрю основания и ограничения этой методологии. А пока я процитирую общее обоснование этого метода Шумпетера:

Государственные финансы являются одним из лучших отправных пунктов для изучения общества… Дух людей, их культурный уровень, их социальная структура, деяния, подготавливаемые их политиками, — все это и даже более записано в их финансовой истории. Тот, кто знает, как слушать, различит здесь гром мировой истории более четко, чем где бы то ни было еще [Schumpeter 1954: 7].

Или, как это более лаконично отметил Жан Боден, финансы — это нервы государства.

Мы располагаем нюансами структуры императорских финансов только для одного момента истории. Эти данные сохранились благодаря уцелевшему завещанию императора Августа—Res Augustae, воспроизведенному Франком (Frank 1940: 4-17). Оно исследуется в работе Миллара и соавторов (Millar et al. 1977: 154–155,189-201). Нам придется предположить, что два счета, — эрарий (aerarium — государственная казна) и личное богатство Августа — на самом деле различались. Франк убежден, что так оно и было.

Расходы эрария в сумме составляли около 400 млн сестерциев (основной римской монеты) в год. Около 70 % уходило на вооруженные силы (60% — на легионы и флот, 10% — на преторианские и городские когорты вокруг Рима); около 15 % — на распределение зерна среди римского народа (dole или пособие):, около 13 % — на государственную службу и небольшой остаток — на содержание государственных зданий, строительство дорог и организацию народных развлечений. Личные расходы Августа в сумме составляли около 100 млн сестерциев, из которых 62 % шли на денежные и земельные дотации, а также на пенсии солдатам; 20 % распределялись среди римского населения в виде денег или хлеба; 12 % — на покупку земель для себя, а небольшой остаток расходовался на строительство храмов и народные развлечения. Сходство этих двух бюджетов вопреки нашим предположениям означает отсутствие реального разделения между «государственными» и «частными» функциями Августа. Поскольку большая часть расходовалась на армию и иные способы поддержания порядка среди населения Рима, Август обеспечивал себе, а также государству определенную гарантированную степень лояльности. Это не было широко институционализированное государство.