Исток зла
Шрифт:
— Иншалла!!!
— Скажут так же: Обагрены ваши руки кровью невинных, тех, кто никогда не сражался против воинов Аллаха и не причинил им никакого вреда. Напомните же им, что Ибн Абдул-Барр, да смилуется над ним Аллах, сказал в книге «Аль-Истисхар»: «Ученые не разошлись во мнении относительно тех женщин и стариков, которые принимают участие в сражении, и позволительно убивать их. Это же касается и детей, способных сражаться, и делающих это, их тоже разрешено убивать». И иджма также передана ибн Кудамой, да смилуется над ним Аллах, относительно убийства женщин, детей и стариков, если они помогают бойцам. Абдул-Барр, да смилуется над ним Аллах, сказал: «И они согласились относительно убийства Пророком Дурайда ибн ас-Сумма в день Хунайна, поскольку он был стратегом войны и оказывал поддержку мнением. И если кто из стариков подобен ему, то, согласно всеобщему мнению,
— Иншалла!!!
— И скажут вам, что вы льете кровь без счета, и это не угодно Аллаху, ибо это зло и бесчестие. Ответьте же им, что своими словами они обвиняют самого Пророка, да пребудет он по правую руку Всевышнего! Напомните же им, что Ибн Хазм сказал в книге «Аль-Мухалля», комментируя хадис: «В день битвы с племенем Курайза, каждый совершеннолетний из них был казнен». Ибн Хазм сказал: « Это было общим правилом, и Посланник Аллаха не оставил в живых никого из них, будь то тиран, или земледелец, или торговец, или старик,и это достоверная иджма от него» [49]. Если же они не внимут этому — значит, они кяфиры, и поступайте с ними в соответствии, Иншалла!
— Иншалла!!!
— И скажут вам: Что вы делаете, несчастные, люди в ужасе отшатнулись от вас, и злодеяний ваших, и они не желают вашего правления на земле. Напомните им слова Пророка, что страх перед людьми, заставляющий отказаться от выполнения обязательных предписаний Аллаха, — это ширк и противоречит совершенству таухида. Аллах сказал: Тем, которым говорили люди: «Люди ополчились против вас, бойтесь их!» — но это только увеличило веру в них, и они сказали: «Достаточно нам Аллаха, Он — Прекрасный Хранитель!» Напомните им также, что сам Пророк сказал: «Я был послан с мечом, пока поклонение не будет принадлежать одному лишь Аллаху»! Это наш путь — путь Расулюллах! Это и есть путь, которому мы должны и будем следовать. И мы установим шариат на земле, согласием или мечом, Иншалла!
— Иншалла!!!
— Скажут же вам: У муртадов несметное войско и ужасные орудия смерти, которыми они могут поражать правоверных и с земли, и с воды, и с воздуха. Скажут: Вы подняли мятеж, но придут муртады, и будет их несметное множество, и страшную смерть примете вы и другие правоверные. Знайте же, что это говорят те, про которых Всевышним сказано: «Если мунафики выступили бы вместе с вами в поход, то они только внесли бы замешательство, проникли бы в ваши ряды, желая посеять меж вами смуту: ведь среди вас найдутся такие, которые станут прислушиваться к ним. Но Аллах знает, кто стремится к беззаконию» [50]. Ответьте им, если сочтете нужным, что Аллах над всякой вещью мощен, и если Он захочет — то сгинет без следа любое войско. Знаю, братья, даже многие из тех, кто твердо идет по пути джихада, в душе боится иттихад-и-рус, государства русских, и думает, что его нельзя победить. Он вспоминает о том, как бесчисленные полчища русских захватили земли Востока и проникли на полуостров, и повергли наземь подлых англизов и правоверных, и нельзя было их остановить, потому что велико было число их. Так знайте же, что много веков назад, когда государство иттихад-и-рус было меньше размером, но таким же воинственным — на земли их пришли воины с юга, воины из степей. И разбили они русские полчища, и захватили их земли, и сожгли их дома, а женщин взяли в полон. И три сотни лет русы были их рабами и платили им дань. И если Всевидящий пожелает, то это произойдет снова, ведь если он решит какое-то дело, то он только говорит ему «будь» — и оно бывает. Истинно, говорю вам, братья, что некоторым из вас будет дана милость, и вы станете хозяевами земель русов, и других, и русы будут вашими рабами, и другие кяфиры тоже будут вашими рабами, Иншалла!
— Иншалла!
— И скажу я вам, братья, что немалое число из вас, и ваших воинов примут шахадат [51], не увидев торжества Халифата над всей земле. Смертен и я, и я также могу принять
Аллах с нами, братья, вознесем же к нему ду’а за нашу победу и за скорое освобождение всех правоверных от гнета их мучителей. Я чувствую запах Джанната отовсюду! О Всевидящий, Милостивый Аллах! Даруй муджахидам одно из двух лучших: Победу или Шахаду! О Аллах! Даруй победу муджахидам на Аравийском Полуострове, в Междуречье, в Афганистане, в Индии, в Туркестане, в Африке и во всем мире! О Аллах! Повергни в унижение сионистов, крестоносцев и муртадов, разбей их планы, разрушь единство между ними и обрати в прах их армии! Аллах акбар!
С последними словами ослепительно полыхнуло — это была вспышка, подобная магнию в старинном фотоаппарате, только намного сильнее. И воины Аллаха бросились навзничь, а Джума Намангани, самый опытный из всех, успел выхватить пистолет, ибо подумал, что это светошумовая, заполненная магнием граната. Ее бросают в помещение, чтобы ослепить и ошеломить всех там находящихся, а потом начинается штурм. Но штурма не было — не вылетела в клубах дыма дверь, не ворвались в комнату люди с короткоствольными автоматами, крича «Лежать!», «На пол!» — ничего этого не случилось. Просто их ослепило, а когда воины Джихада проморгались, то увидели, что Махди нет среди них, а перед каждым из них лежат штабелем плоские плитки, мерцающие загадочным, золотистыми сиянием. Махди почему-то предпочитал жертвовать на джихад именно так, золотом.
20 июня 2002 года
Варшава, Набережная
Здание штаба Висленского военного округа
К этому дню граф понял, что больше так не может. Правы те, кто говорит, что все женщины — ведьмы, ох, правы…
Целый день молодой граф Комаровский носился по штабу, по городу с поручениями своего отца. В штабе Варшавского военного округа, находившегося на той стороне Вислы, его уже знали в лицо и пропускали без пропуска. Рабочий день по восемь часов с перерывом на обед был не для него — хоть отец и устроил его на вольнонаемную должность, о том, что это работа, а не служба, он и слышать не хотел. Служишь — служи. Так что день, когда он освобождался в восемнадцать ноль-ноль, был праздником.
Потом Елена тащила его в один из ночных клубов Варшавы — пан Ежи и не подозревал, что их так много. За короткое время они побывали в «Коте», снова в «Летающей тарелке», в «Клетке», в «Радуге» (в «Радуге» он пробыл пару минут и выскочил оттуда как ошпаренный, поскольку понял, что это за место, а чертовка Елена довольно смеялась) — в общем, везде. Потом, когда часы на замках били полночь, а то и позже, они ехали к Елене в Мокотув. Утром — на работу… Он похудел, осунулся, приобрел какой-то нездоровый румянец на лице и выглядел как загнанная лошадь. А чувствовал себя еще хуже.
С утра отец, вопреки обыкновению, не вызвал его к себе. У Ежи не было постоянного кабинета в министерстве, и он обитал в одном из пустовавших. Стол, стул, возможность подключить ноутбук — что еще надо. К нему мало кто заходил — обычно он приходил к людям сам, и чаще всего с дурными вестями. Отец, как всегда, был скуп на похвалу и щедр на наказания.
Сейчас телефон не звонил — обычно он разрывался, как проклятый, — и граф Ежи позволил себе немного соснуть прямо на стуле. Он знал кое-кого из лейб-гвардии, шестьдесят шестой, где служил сам Цесаревич, знал, как десантники могут засыпать в любое время и в любом месте, едва представится такая возможность, но никогда не думал, что и сам будет спать точно так же, урывками. Однако пришлось, он закрыл глаза и провалился в черную, бездонную пропасть сна, сна без сновидений. И сколько он так проспал, он не знал. А когда открыл глаза, увидел, что на стуле напротив него сидит отец.