Истоки славянской письменности
Шрифт:
Перебравшись в Бельгию, Ю. П. Миролюбов поступил на работу в химическую лабораторию Лувенского университета. В Брюсселе он нашёл ещё одну работу — также не слишком доходную — на металлургическом предприятии.
В 1924 году в Брюсселе произошла встреча Ю. П. Миролюбова с А. Изенбеком. Два бывших деникинских офицера познакомились в так называемом «Русском клубе», где собирались эмигранты из России (II, 4; 27). Изенбек, по натуре человек недоверчивый, целых три года приглядывался к новому знакомому. Только в 1927 году, зная, что Юрий Петрович не может собрать материал для поэмы о князе Святославе, Изенбек показал ему дощечки. Здесь мы обязаны указать на разнобой датировки момента знакомства Ю. П. Миролюбова с «Велесовой книгой». 1927 год называется им в своих «Биографических заметках». В них же указывается, что период, в течение которого Юрий Петрович работал с дощечками, — с 1927 по 1936 год (II, 52; 129). Однако в 1957 году Ю. П. Миролюбов писал: «… первые из «дощек» были мною читаны ещё в двадцать пятом году, и я уже о них забыл подробности… А затем я их переписывал в течение 15 лет…», т. е. с 1925
Вот какое описание дощечек оставил Юрий Петрович. По сути, его описание — единственный источник, по которому мы можем судить о внешнем виде памятника (имеющиеся в распоряжении исследователей фотографии аверса и реверса дощечки 16, естественно, такого объёма информации дать не могут; к тому же существует мнение, что, по крайней мере, фотография аверса сделана с миролюбовской копии-прорисовки). Итак: «Я взял дощечки и поразился! Они были, несомненно на славянском языке, но каком-то архаическом, что даже слов нельзя было разобрать. Сразу было видно, что это многосотлетняя давность» (II, 52; 129). «“Дощьки” были приблизительно одинакового размера, тридцать восемь сантиметров на двадцать два, толщиной в полсантиметра. Поверхность была исцарапана от долгого хранения. Местами они были совсем попорчены какими-то пятнами, местами покоробились, надулись, точно отсырели. Лак, их покрывавший, или же масло, поотстало, сошло. Под ним была древесина тёмного цвета. Изенбек думал, что “дощьки” берёзового дерева. Края были отрезаны неровно. Похоже, что их резали ножом, а никак не пилой. Размер одних был больше, других меньше, так что “дощьки” прилегали друг к другу неровно. Поверхность, вероятно, была тоже скоблена перед писанием, была неровна, с углублениями.
Текст был написан или нацарапан шилом, а затем натёрт чем-то бурым, потемневшим от времени, после чего покрыт лаком или маслом. Может, текст царапали ножом, этого я сказать не могу с уверенностью.
Каждый раз для строк была проведена линия, довольно неровная. Текст был написан под этой линией… На другой стороне текст был как бы продолжением предыдущего, так что надо было переворачивать связку “дощек”, как в листах отрывного календаря. В иных местах, наоборот, это было, как если бы каждая сторона была страницей в книге.
На полях некоторых “дощек” были изображения головы быка, на других — солнца, на третьих — разных животных, может быть, лисы, собаки или же овцы. Трудно было разбирать эти фигуры…
Буквы были не все одинаковой величины. Были строки мелкие, а были крупные. Видно, что не один человек их писал. Некоторые из “дощек” потрескались от времени, другие потрухлявились, и я их склеивал при помощи силикатного лака…» (II, 52; 128), (II, 4; 28).
Ю. П. Миролюбов начал копировать дощечки. Работа эта была очень и очень трудной. Смысл написанного понимать было тяжело. Правда, с течением времени Юрий Петрович привык к языку дощечек и стал читать быстрее. Но и тогда на одну дощечку уходило более месяца (II, 52; 130). Как вспоминал Юрий Петрович: «Прочитанное я записывал. Буква за буквой. Труд этот тонкий. Надо не ошибиться. Нужно правильно прочесть, записать… Почему я взялся за эту перепись? Потому что я смутно предчувствовал, что я их (дощечек. — И.Д.) как-то лишусь, больше не увижу, что тексты могут потеряться, а это будет урон для истории» (II, 52; 130). Эта кропотливая работа шла не менее десятка лет. Можно себе представить чисто физические трудности, испытываемые Юрием Петровичем, потому что он, помимо той работы, что приносила ему хлеб насущный, проводил ещё исследования и писал свои работы о древней русской культуре и истории, и к тому же умудрялся выкраивать время для копирования текстов «Велесовой книги». Дело осложнялось тем, что Изенбек, не разрешавший Ю. П. Миролюбову выносить дощечки из своей мастерской, не всегда даже в мастерской допускал его к ним, а зачастую давал работать минут пятнадцать (II, 4; 28). Затем, как правило, следовало посещение питейных заведений: спивавшемуся Изенбеку нужен был собутыльник. И Юрию Петровичу приходилось следовать за своим знакомым, хотя пить он не любил (II, 4; 28). Впрочем, бывало, Изенбек оставлял Ю. П. Миролюбова наедине с дощечками, запирал его в своей мастерской. Однажды он оставил Юрия Петровича в мастерской на двое суток. Просто-напросто забыл про него. Но эти двое суток Миролюбов мог спокойно копировать тексты дощечек (II, 4; 28).
Как отмечает А. И. Асов, изучение архивов Ю. П. Миролюбова, его переписки, всех последующих публикаций о «Книге Велеса» позволяет сделать вывод, что Юрием Петровичем также были сделаны несколько фото— и светокопий с дощечек (что такое «световые копии» в то время, ни Асов, ни мы не знаем, ибо ксерокопировальных аппаратов, на которых получают современные световые копии, тогда не существовало) (II, 10; 435).
В 1936 году Ю. П. Миролюбов женился (после двух лет знакомства). Его супруга, Жанна, происходила из старинного, но обедневшего немецкого дворянского рода, осевшего в Бельгии. После женитьбы Юрий Петрович, вплоть до 1941 года, бывал у Изенбека, как правило, в сопровождении жены. Отпускать его одного Жанна опасалась, памятуя его с Изенбеком «питейные походы» (II, 11; 186–187). Но при Жанне Миролюбовой Изенбек ни разу не показывал дощечек. Сам же Миролюбов также не посвящал её в эту тайну (II, 4; 29). Почему? По какой причине? Бог весть. Сейчас это сказать уже невозможно. Но и делать из этого вывод, что никаких дощечек в то время не существовало, просто неправомерно.
После нападения фашистской Германии на СССР Ф. А. Изенбек впадает в глубокую депрессию. Видимо, она сопровождалась изрядным употреблением кокаина и алкоголя, что привело 13 августа 1941 года к смерти «от удара» (II, 4; 30), (II, 11; 170). Всё своё имущество Изенбек завещал Ю. П. Миролюбову. Но вступить в юридическую силу завещание должно было только через полгода, ибо нужно было ждать, не объявятся ли другие наследники. К тому же в оккупированном немцами Брюсселе действовали новые правила. Подпись должен был поставить сам гауляйтер Брюсселя. В дело вмешалось даже гестапо, ибо речь шла о русских (ведь Германия воюет с Россией). Словом, в те месяцы из мастерской Изенбека вынесли всё, что представляло какую-то ценность. По свидетельству Ю. П. Миролюбова, гестапо забрало более 600 картин Изенбека (Миролюбов унаследовал только оставшиеся 60) (II, 4; 30). Но главное — пропали дощечки. Больше Миролюбов их уже не видел. Их не видел никто. И с чего это господин Можейко взял, что Юрий Петрович их вновь находил, непонятно (II, 15; 34). Критика критикой, но заведомое искажение фактов, на наш взгляд, недостойно учёного.
В 1948 году Ю. П. Миролюбов пишет в Сан-Франциско, в находящийся там Русский музей. В этом письме он и сообщает впервые о досках «Книги Велеса». Процитируем это небольшое по объёму сообщение (этот текст пригодится нам для дальнейшего изложения): «…Многие архивы и библиотеки погибли за смертью их владельцев, другие подверглись расхищению. Как, например, небольшая, но ценнейшая библиотека покойного А. Изенбека, русского художника, бывшего командира Марковского артиллерийского дивизиона в Крыму. Художник умер в 1941 году. У него были «дощьки» Новгородско-Киевской Руси чуть ли не V века (их было 37–38 «дощьек»). На них были выжжены тексты «греко-готскими» рунами, содержавшие языческие молитвы Перуну, Вышнему, Даждьбогу, другим богам. Были тексты торговые, были записи об «Ории — отце пращуров, выведшем славян из степей». Все эти «дощьки» были выкрадены, потерю этих «дощек» надо считать тягчайшей…» (II, 11; 160–161). Вот, собственно, и всё свидетельство. Несколько строк. Заметим, что говорил о досках Миролюбов в числе других памятников древней русской письменности, хранившихся в Бельгии (в частности, упоминал он «Часовник» Ивана Фёдорова) (II, 11; 160). В общем, ничего удивительного, если учесть, что человек пишет в Русский музей (пусть и в Америке). Письмо это, кстати, осталось незамеченным, на него не ответили. И только пять лет спустя (в сентябре 1953 года) в русском эмигрантском журнале «Жар-птица», выходящем в Сан-Франциско, помещает воззвание учёный-эмигрант, ассиролог Александр Куренков: мол, отзовитесь те, кто сообщал о «дощечках Изембека» (именно так у Куренкова. — И.Д.) с древними письменами (II, 11; 204).
Юрий Петрович был подписчиком «Жар-птицы» ещё с довоенных времён (тогда журнал выходил в Берлине). Журнал с обращением Кура (под таким именем публиковался Куренков) он получил и откликнулся. Судя по ошибочному написанию фамилии Изенбека, сам Куренков письма Миролюбова 1948 года не читал. Каким образом до него дошли слухи о досках — неизвестно, да это и не так важно.
Важно другое. С января 1954 года в «Жар-птице» начинается публикация статей А. Кура о «Дощьках Изенбека». В ней же несколько позднее публиковались и сами тексты дощечек (в транслитерации Кура и с его правками), попытки переводов, а также одна фотокопия (дощечки 16а; опубликована в февральском номере журнала за 1955 год). Материалы, касающиеся «Книги Велеса», выходили в журнале по 1959 год включительно. По сути, это было первое издание как самих текстов и их переводов (хоть и далеко не полное), так и научных статей о памятнике. Плотина молчания вокруг «дощьек» была прорвана.
Заметим, что благодаря Куру появилось современное название данного памятника — «Велесова книга». Точнее, сначала оно имело вид «Влесова книга». Правда, учёный-эмигрант так назвал только часть текста, ту самую знаменитую дощечку № 16, начинающуюся словами: «Влес книгу сю птшемо…» (II, 11; 245). Затем, в 1957 году, это название предложил распространить на весь текст другой русский учёный-эмигрант Сергей Лесной (Парамонов) (II, 11; 245). Исследователи книги конца 80х — начала 90х годов XX века (А. И. Асов, Б. Яценко, Р. Пешич, Ю. К. Бегунов) стали использовать полногласную форму имени славянского бога: «Велес», полагая это более правильным (II, 11; 245). Памятник стал называться «Велесова книга», или «Книга Велеса». Хотя и сейчас некоторые учёные предпочитают его более старое название. Например, Н. В. Слатин выпустил свой перевод манускрипта под названием «Влескнига».
Летом 1954 года Ю. П. Миролюбов переехал из Бельгии в США. Его пригласили работать журналистом в «Жар-птицу». Одновременно А. А. Куренков устраивает его на должность главного редактора монархической газеты «Русская жизнь». Юрий Петрович с головой погружается в издательскую деятельность (правда, особых доходов она не приносит; жили супруги Миролюбовы главным образом на зарплату жены, устроившейся работать медсестрой).
Говоря об издании «Книги Велеса» в журнале «Жар-птица», нельзя не упомянуть о тех различиях, которые имели место в текстах Ю. П. Миролюбова и текстах, публикуемых А. А. Куром. Эти различия дали противникам подлинности дощечек лишний повод для критики. Первые тексты, посылаемые Ю. П. Миролюбовым в журнал ещё в бытность его в Бельгии, были в основном рукописными. В этом нас убеждают отправленные в Штаты рукописные транслитерации дощечек 31 и 32 (рис. 37). После переезда в США Юрий Петрович стал разбирать свой архив и перепечатывать на машинке со своей рукописной копии древние тексты, чтобы размножать их и посылать А. А. Куренкову, жившему недалеко от Сан-Франциско — в Пало-Алто. Позже эту машинопись Ю. П. Миролюбов отправлял также заинтересовавшемуся «Велесовой книгой» отцу Стефану Ляшевскому, жившему в Балтиморе. Так вот, различия наблюдаются между машинописным вариантом памятника и текстами в «Жар-птице». О причинах этих различий по некоторым соображениям мы скажем несколько ниже.