Истоки тоталитаризма
Шрифт:
Поскольку тоталитаризм, пришедший к власти, сохраняет верность первоначальным догматам движения, поразительная схожесть между организационными средствами движения и так называемого тоталитарного государства едва ли удивительна. Разделение между членами партии и попутчиками, объединенными в фасадные организации, не исчезает, а приводит к «координации» всего населения, превращенного в «сочувствующих». Невероятный рост числа сочувствующих удерживается ограничивающей силой партии в рамках привилегированного «класса», состоящего из нескольких миллионов, и созданием суперпартии из нескольких сот тысяч элитных формирований. Умножение канцелярий, дублирование функций и адаптация отношений между партией и сочувствующими к новым условиям означают лишь, что сохраняется характерная, напоминающая луковицу структура движения, где каждый слой является фасадом следующего, более воинственного образования. Государственная машина трансформируется в фасадную организацию сочувствующих бюрократов, функция которой во внутренних делах состоит в распространении доверия в массах просто «упорядоченных» граждан, а в иностранных — одурачивании внешнего нетоталитарного мира. Вождь в его двойственной функции — главы государства и лидера движения — опять-таки соединяет в своей личности верх воинственной жестокости и вызывающую доверие нормальность.
Одно из главных различий между тоталитарным движением и тоталитарным государством состоит в том, что тоталитарный диктатор может и должен практиковать тоталитарное искусство лжи более последовательно и крупномасштабно, чем вождь движения. Отчасти это автоматически вытекает из увеличения рядов попутчиков, отчасти же объясняется тем фактом, что неудачные утверждения государственного мужа не так легко взять назад, как демагогические заявления партийного лидера. С этой целью Гитлер решил без всяких околичностей обратиться к старомодному национализму, который многократно осуждал до прихода к власти. Приняв позу воинствующего националиста, заявляя, что национал-социализм не является «товаром на экспорт», он успокаивал немцев и ненемцев и подразумевал, что амбиции нацистов будут удовлетворены, когда будут выполнены традиционные требования националистической внешней политики Германии — возвращение территорий, отданных по Версальскому
920
Дейчер говорит о замечательной "чувствительности [Сталина] ко всем тем психологическим подводным течениям… глашатаем которых он себя сделал" (Deutscher I. Op. cit. P. 292). "Само название теории Троцкого, "перманентная революция", звучало как угрожающее предупреждение усталому поколению… Сталин взывал непосредственно к ужасу перед риском и неопределенностью, который возобладал над многими большевиками" (Р. 291).
Систематическая ложь всему миру может неограниченно распространяться только при условиях тоталитарного правления, где вымышленность повседневной действительности делает пропаганду большей частью излишней. На стадии, предшествующей захвату власти, движения не могут позволить себе настолько скрывать свои подлинные цели, в конце концов, они должны вдохновлять массовые организации. Но когда евреев можно уничтожить ядовитым газом, как клопов, уже не обязательно пропагандировать, что евреи — клопы; [921] когда есть власть учить целую нацию истории русской революции, не упоминающей имени Троцкого, уже нет нужды в пропаганде против Троцкого. Однако применения таких методов для выполнения идеологических целей можно «ожидать» только от «идеологически наиболее твердых» — неважно, приобрели ли они эту твердость в школах Коминтерна или в специальных нацистских центрах идеологической обработки, — даже если эти цели и продолжают рекламироваться. В таких случаях неизменно оказывается, что простые сочувствующие никогда не понимают, что происходит. [922] Это приводит к тому парадоксу, что «тайное общество, созданное среди бела дня», не более конспиративно по характеру и методам, чем после того, как оно станет полноправным членом объединения наций, основанного на взаимном признании законов и обычаев. Совершенно логично, что Гитлер до прихода к власти противостоял всем попыткам организовать партию и даже элитные формирования на конспиративной основе; однако же после 1933 г. он был полон желания помочь трансформировать СС в своего рода тайное общество. [923] Сходным образом ориентированные на Москву коммунистические партии, резко отличаясь этим от своих предшественников, обнаруживают любопытную тенденцию к предпочтению конспирации даже там, где возможна полная легальность. [924] Чем более открытой и очевидной становилась власть тоталитаризма, тем более тайными становились его истинные цели. Чтобы узнать конечные цели гитлеровского правления в Германии, гораздо надежнее обратиться к его пропагандистским речам и «Mein Kampf», чем полагаться на риторические разглагольствования канцлера Третьего рейха; точно так же более мудро было бы не доверять сталинским словам о «социализме в одной, отдельно взятой стране», сказанным с преходящей целью захвата власти после смерти Ленина, но более серьезно поразмышлять о его неизбежной враждебности к демократическим странам. Тоталитарные диктаторы доказали, что они прекрасно понимают опасность, неотделимую от нормализации их положения, т. е. опасность действительно националистической политики или действительного построения социализма в одной стране. Именно ее они и пытались побороть посредством перманентного и последовательного расхождения между успокоительными словами и реальностью правления, и для этого они сознательно развивали особый способ поведения, который состоял в том чтобы всегда поступать обратно сказанному. [925] Сталин довел это искусство балансирования, которое требует большего умения, чем дипломатическая рутина, до того предела, в котором умеренность иностранной политики или политической линии Коминтерна почти неизменно сопровождалась радикальными чистками в российской большевистской партии. Безусловно, то, что политика народного фронта и принятие сравнительно либеральной Советской Конституции сопровождались московскими судебными процессами, было более чем простым совпадением.
921
Таким образом, Гитлер мог позволить себе употреблять свое любимое клише "порядочный еврей", поскольку уже начал уничтожать евреев в декабре 1941 г. (см.: Tischgesprache. S. 346).
922
Поэтому Гитлер, обращаясь в ноябре 1937 г. к членам Генерального штаба (Бломбергу, Фричу, Редеру) и к высокопоставленным гражданским чиновникам (Нойрату, Герингу), мог позволить себе открыто заявлять, что ему необходимо очищенное от населения пространство, и отвергать идею завоевания и подчинения других народов. Никто из его слушателей, несомненно, не понял, что прямым следствием из подобных высказываний будет политика, направленная на уничтожение других народов.
923
Это началось с указа от июля 1934 г., которым организация СС возвышалась до ранга независимой организации в рамках НСДАП, и закончилось секретным указом от августа 1938 г., в котором Гитлер заявлял, что специальные формирования СС, части "Мертвой головы" и ударные отряды (Vermgungstruppen), не являются ни частью армии, ни частью полиции; части "Мертвой головы" должны "выполнять специальные полицейские задачи", а Ударные отряды — это "постоянные вооруженные подразделения, находящимся исключительно в моем распоряжении" (см.: Nazi conspiracy. Vol. 3. P. 459). Два более поздних указа, последовавших в октябре 1939 г. и в апреле 1940 г., устанавливали специальную юрисдикцию в общих вопросах для всех членов СС (Ibid. Vol. 2. P. 184). С этих пор все памфлеты, выпускавшиеся эсэсовской канцелярией по идеологии, имели грифы: "Исключительно для использования полицией", "Не для публикации", "Исключительно для лидеров и ответственных за идеологическое образование". Стоило бы составить библиографию лавинообразной секретной литературы, напечатанной в эру нацизма, которая включала огромное множество законодательных мер. Весьма интересно, что среди такого рода литературы не было ни одного буклета СА, и это является, вероятно, самым убедительным доказательством того, что после 1934 г. СА утратила черты элитной организации.
924
Ср. Borkenau F. Die neue Komintern // Der Monat. В., 1949. Heft 4.
925
Примеры слишком очевидны и слишком многочисленны, чтобы их приводить. Эту тактику, однако, не следует отождествлять с чудовищным отсутствием доверия и правдивости, о котором говорят все биографы Гитлера и Сталина как об отличительных чертах их характеров.
Подтверждение тому, что тоталитарные правления стремятся к глобальному завоеванию и подчинению всех народов земли своему господству, можно в избытке найти в нацистской и большевистской литературе. Однако эти идеологические программы, унаследованные от дототалитарных движений (от наднационалистских антисемитских партий и пангерманских имперских мечтаний — в случае нацистов, от представлений об интернациональном характере революционного социализма — в случае большевиков), не являются решающим фактором. Решающее здесь то, что тоталитарные режимы действительно строят свою внешнюю политику исходя из той последовательной посылки, что они в конце концов достигнут своей конечной цели, и никогда не теряют ее из виду, независимо от того, сколь отдаленной она может показаться или сколь серьезно ее «идеальные» требования могут противоречить необходимости конкретного момента. Поэтому они не рассматривают ни одну страну как неизменно чужую, но, напротив, в каждой стране видят свою потенциальную территорию. Приход к власти, тот факт, что в одной стране вымышленный мир движения стал осязаемой реальностью, создает такое отношение к другим нациям, которое напоминает ситуацию тоталитарной партии при нетоталитарном правлении: осязаемая реальность вымысла, поддерживаемая международно признанной властью государства, может быть экспортирована, точно так же как презрение к парламенту может быть импортировано в нетоталитарный парламент. В этом отношении довоенное «решение» еврейского вопроса было исключительным германским товаром на экспорт: изгнание евреев переносило важную часть нацизма в другие страны; вынуждая евреев покидать рейх без паспортов и денег, нацисты реализовывали легенду о Вечном Жиде, и, выталкивая евреев в атмосферу непримиримой враждебности по отношению к ним, нацисты создавали предлог для пробуждения страстного интереса к внутренней политике у всех наций. [926]
926
См. Циркулярное письмо Министерства иностранных дел ко всем немецким властям за границей (январь 1939 г.): Nazi conspiracy. Vol. 6. P. 87 ff.
Насколько серьезно нацисты относились к своему конспиративному вымыслу, рисующему их будущими правителями мира, стало ясно в 1940 г., когда, безо всякой необходимости, но и перед лицом весьма реальных шансов на победу над оккупированными народами Европы, они стали проводить на восточных территориях свою политику депопуляции, невзирая на потери в живой силе и серьезные военные последствия, и ввели законодательство, которое по принципу обратного действия распространило часть уголовного кодекса Третьего рейха на оккупированные страны Запада. [927] Едва ли возможно было более эффективно рекламировать нацистское притязание на мировое господство, чем посредством наказания, как за государственную измену, за всякое высказывание или действие, направленное против Третьего рейха, когда бы, где бы и кем бы оно ни было произнесено или предпринято. Нацистское право трактовало весь мир как потенциально подчиняющийся его юрисдикции, так что оккупирующая
927
В 1940 г. нацистское правительство издало декрет, согласно которому правонарушения от государственной измены рейху до "злостных агитационных выпадов против руководящих лиц государства или нацистской партии" должны караться по принципу обратной силы на всех оккупированных Германией территориях, независимо от того, были ли они совершены немцами или уроженцами этих стран (см.: Giles О. С. Op. cit.). О бедственных последствиях нацистской "Siedlungspolitik" в Польше и на Украине см.: The trial of the major war criminals. Vol. 26, 29.
Посылка, что германское право действует и за границей Германии, и наказание не граждан Германии были более чем простым средством подавления. Тоталитарные режимы не боятся логических следствий мирового завоевания, даже если они ведут к совершенно обратному и наносят ущерб интересам их собственных народов. С логической точки зрения бесспорно, что план мирового завоевания включает в себя уничтожение различий между родиной-завоевательницей и завоеванными территориями, а также различий между внешней и внутренней политикой, на которых базируются все существующие нетоталитарные институты и всякое международное взаимодействие. Если тоталитарный завоеватель ведет себя повсюду как у себя дома, то он должен относиться к собственному населению, как иностранный завоеватель. [928] И совершенно верно, что тоталитарное движение берет власть во многом в том же смысле, в каком иностранный завоеватель может оккупировать страну и при этом править ею не ради нее самой, но ради выгод кого-то или чего-то другого. Нацисты в Германии вели себя как иностранные завоеватели, когда, вопреки всем национальным интересам, пытались (и наполовину преуспели в этом) превратить свое поражение в окончательную катастрофу всего немецкого народа; сходным образом в случае победы они намеревались расширить политику уничтожения на «негодных с расовой точки зрения» немцев. [929]
928
Термин принадлежит Кравченко. Описывая ситуацию в России после суперчистки 1936–1938 гг., он замечает: "Завладей иностранный завоеватель машиной жизни Страны Советов… изменения едва ли были бы более основательными или более жестокими" (см. Kravchenko V. Op. cit. P. 303).
929
Во время войны Гитлер обдумывал введение билля о здоровье нации: "После общенационального рентгеновского обследования фюрер должен получить списки больных людей, особенно страдающих заболеваниями легких и сердца. Согласно новому закону o здоровье рейха… этим семьям более не будет позволено оставаться в обществе и рожать детей. Какая судьба ждет эти семьи — будет определяться дальнейшими приказами фюрера". Не надо много воображения, чтобы догадаться, какими будут эти приказы. Те люди, которые более не должны будут "оставаться в обществе", составили бы значительную часть населения Германии (см.: Nazi conspiracy. Vol. 6. P. 175).
Подобная же установка, видимо, вдохновляла послевоенную внешнюю политику Советского Союза. Ее агрессивность наносила ущерб самому русскому народу: ведь предоставление Соединенными Штатами огромного послевоенного займа, который позволил бы России реконструировать разрушенные районы и провести рациональную и продуктивную индустриализацию страны, было решенным вопросом. Установление коминтерновских правительств на Балканах и оккупация обширных восточных территорий не дали сколько-нибудь ощутимых преимуществ, но, напротив, еще более истощили российские ресурсы. Но эта политика, безусловно, служила интересам большевистского движения, которое распространилось почти на половине обитаемого мира.
Подобно иностранному завоевателю, тоталитарный диктатор рассматривает природные и промышленные богатства каждой страны, включая собственную, как возможную добычу и средство подготовки следующего шага агрессивной экспансии. Поскольку экономика, предполагающая систематический грабеж, поддерживается в интересах движения, а не нации, то ни один народ и ни одна страна в качестве потенциального потребителя выгод не может установить точку полного насыщения. Тоталитарный диктатор похож на иностранного завоевателя, пришедшего ниоткуда, и его грабеж, похоже, никому не приносит пользы. Распределение добычи не производится с целью усилить экономику родной страны, но рассматривается только как временный тактический маневр. Если говорить об экономике, то тоталитарные режимы в своих странах очень напоминают пресловутую саранчу. Факт, что тоталитарный диктатор правит собственной страной как иностранный завоеватель, усугубляется тем, что добавляет к безжалостности эффективность, недостаток коей является яркой отличительной чертой тирании в чужих странах. Сталинская война против Украины в 30-е годы была в два раза более эффективной, чем страшное и кровавое германское вторжение и оккупация. [930] Вот почему тоталитаризм предпочитает руководить действиями предательских правительств, несмотря на очевидные опасности, связанные с подобными режимами.
930
Общее число русских, умерших за четыре года войны, по разным оценкам, составляет от 12 до 21 миллиона. Сталин за один только год и на одной Украине уничтожил, по некоторым оценкам, около 8 миллионов людей (см.: Communism in action. U. S. Government. Washington, 1946. House Document No. 754. P. 140–141). В отличие от нацистского режима, который аккуратно учитывал число своих жертв, надежных данных относительно числа людей, убитых системой в России, не существует. Тем не менее цифры, приводимые Сувариным (Souvarine В. Op. cit. Р. 669), заслуживают внимания, поскольку они были предоставлены Вальтером Кривицким, имевшим непосредственный доступ к информации, содержащейся в делах ГПУ. Согласно этим данным, советские статистики ожидали, что к переписи 1937 г. население Советского Союза достигнет 171 миллиона человек, тогда как действительная цифра оказалась равной 145 миллионам. Если исходить из этого, то потери населения составят 26 миллионов, не считая погибших на войне.
Беспокойство в отношении тоталитарных правительств вызывает не только их особая жестокость, но и то, что за их политикой стоит совершенно новое и беспрецедентное понимание власти, точно так же как за их Realpolitik кроется совершенно новое и беспримерное представление о реальности. Полное пренебрежение прямыми последствиями, а не жестокость; неукорененность и отрицание национальных интересов, а не национализм; презрение к утилитарным мотивам, а не безоглядное преследование собственных интересов; «идеализм», т. е. непоколебимая вера в идеологический вымышленный мир, а не жажда власти, — все это внесло в международную политику новый и более дестабилизирующий элемент, нежели если бы это была простая агрессивность.
В понимании тоталитаризма власть сосредоточивается исключительно в силе организации. Как Сталин рассматривал каждый институт, независимо от его действительной функции, только как «передаточный ремень, связывающий партию с народом», [931] и искренне верил, что самым большим сокровищем Советского Союза являются не богатства его недр и не производительная способность огромного количества людей, но «кадры» партии [932] (т. е. полиции), точно так же Гитлер уже в 1929 г. видел «величие» движения в том факте, что 60 тысяч человек «внешне стали почти однородной единицей, что действительно эти члены [партии] имеют не только единообразные мысли и идеи, но даже очень похожее выражение лиц. Посмотрите на эти смеющиеся глаза, на этот фанатичный энтузиазм, и вы обнаружите… как сотни тысяч участвующих в движении людей становятся одним [человеческим] типом». [933] По мнению западного человека, всякая связь, какую бы ни имела власть с земными благами, благосостоянием, сокровищами и богатствами, превратилась в своего рода дематериализованный механизм, каждое движение которого генерирует власть, как трение или гальванические токи генерируют электричество. Тоталитарное разделение государств на страны имущие и неимущие представляет собой нечто большее, нежели демагогический прием; его авторы на самом деле были убеждены в том, что власть материальных благ несущественна и только мешает развитию власти организации. По мнению Сталина, постоянный рост и развитие полицейских кадров несравнимо более важны, чем нефть в Баку, уголь и руда на Урале, житницы на Украине и потенциальные сокровища Сибири, — короче говоря, важнее всего развитие полного арсенала власти России. Такой же стиль мышления заставил Гитлера принести в жертву кадрам СС всю Германию; он посчитал войну проигранной не тогда, когда города Германии превратились в руины и была разрушена ее промышленная мощь, а только когда узнал, что войска СС более ненадежны. [934] Для человека, который верил во всемогущество организации наперекор всем чисто материальным факторам, будь то военные или экономические, и который, более того, исчислял окончательную победу своего предприятия в терминах столетий, поражение было не военной катастрофой или нависшей над населением угрозой голода, а исключительно разрушением элитных формирований, которые, как предполагалось, должны были привести тайный сговор, направленный на завоевание мирового господства, через ряд поколений к его победному завершению.
931
Deutscher I. Op. cit. P. 256.
932
Суварин цитирует Сталина, который сказал в 1937 г., в разгар террора: "Вы должны понять, что из всех богатств, существующих в мире, самыми ценными и решающими являются кадры" (см.: Souvarine В. Op. cit. Р. 605). Все данные показывают, что в Советской России тайная полиция должна рассматриваться как реальное элитное формирование партии. Для такой полиции характерно то, что в начала 20-х годов агенты НКВД вербовались "не на добровольной основе", а рекрутировались из рядов партии. Кроме того, "служба в рядах НКВД не может быть избрана как карьера" (см.: Beck F., Godin W. Op. cit. P. 160).
933
Цит. по: Heiden K. Op. cit. P. 311.
934
Согласно сообщениям о последнем собрании, Гитлер решил совершить самоубийство после того, как узнал, что войскам СС больше нельзя доверять (см.: Trevor-Roper Н. The last days of Hitler. 1947. P. 116 ff.).