Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II

Сахаров Андрей Николаевич

В 50— е -начале 60-х гг. молва стала все чаще отождествлять его с покойным императором; рассказывали, что находились люди, близко знавшие Александра I, которые прямо признавали его в облике старца Федора Кузьмича. Говорили о его переписке с Петербургом и Киевом. Были отмечены и попытки отдельных лиц вступить в контакт с царской семьей, с императором Александром II, а затем с Александром III, с тем чтобы довести до сведения царской семьи факты, связанные с жизнью старца Федора Кузьмича.

В истории сохранились смутные данные о том, что эти сведения доходили до царского дворца и там затухали самым таинственным

образом.

20 января 1864 г. в возрасте около 87 лет старец Федор Кузьмич скончался в своей келье на лесной заимке в нескольких верстах от Томска и был похоронен на кладбище Томского Богородице-Алексеевского мужского монастыря.

На этом, однако, история со старцем не кончилась. Его могила стала средоточием большого общественного притяжения и паломничества, бывали здесь и представители династии Романовых. В свое время, являясь наследником престола, ее посетил и Николай II во время своей поездки по Сибири.

Одновременно в семье потомков фельдъегеря Маскова существовало прочное предание о том, что в соборе Петропавловской крепости в Петербурге — усыпальнице русских императоров с XVIII в. — вместо Александра I похоронен именно Масков.

Шли годы, но интерес к «загадке Александра I» не убывал. И в многотомных сочинениях, посвященных истории его царствования, и в отдельных книгах и статьях вопрос о таинственной смерти Александра I в Таганроге неизменно становился предметом дискуссии. Со временем, однако, акцент этой дискуссии заметно менял свое направление. С появлением легенды о Федоре Кузьмиче и тождестве его с Александром I дискуссия приняла ярко выраженную идеологическую окраску: речь шла о династической тайне, о человеке, который, возможно, резко выбивался из ряда царствовавших Романовых, что приобретало особый смысл в условиях начала XX века, когда судьба династии стала острейшей общественной проблемой и едва ли не программной частью почти всех крупных политических течений страны.

Не случайно, видимо, представитель именно этой династии — великий князь Николай Михайлович Романов, видный историк и крупный биограф Александра I, выступил в 1907 г. в «Историческом вестнике» со специальной статьей «Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Федора Кузьмича», в которой защищал официальную версию ухода из жизни своего пращура. При чтении этой статьи трудно отказаться от впечатления, что титулованный автор выполнял официальный заказ правящего дома, устраняя возможные нежелательные аллюзии в связи с возможным уходом от власти одного из наиболее ярких представителей правящей династии.

Следом за появлением этой статьи едва ли проходил год, чтобы историки, психологи, журналисты не обращались к этой теме.

Не угас интерес к этому сюжету и после революции. Правда, он как бы разделился на два потока: советский и эмигрантский.

В 20-е годы в Советском Союзе периодически выходили в свет публикации, посвященные личности Александра I, истории его царствования. Я имею в виду книги А. Е. Преснякова «Александр I», К. В. Кудряшова «Александр Первый и тайна Федора Кузьмича», статью Н. Н. Фирсова «Александр Первый» и ряд других материалов.

Все они носили в основном разоблачительный, «негативный» по отношению к Александру I характер. Именно с этих позиций авторы тех лет полностью отрицали какую-либо связь между личностью Александра и таинственным сибирским отшельником; они просто не могли допустить мысли о таком необычном и высоком движении души человека на троне, как принятие решения об уходе от власти. Такая заданность, конечно, во многом ограничивала анализ личности Александра I, даже независимо от его причастности к существующей легенде.

Эта линия была продолжена в советской историографии и в дальнейшем: в тех случаях, когда советские авторы обращались к истории царствования Александра I, вопросы, связанные с болезнью и смертью императора, проговаривались скороговоркой и сопровождались, как правило, отсылками к тем работам, в которых, по общему мнению, была доказана легендарность всех иных точек зрения по сравнению с официальной правительственной, выраженной еще в том же 1825 году. Так советские историки в этом вопросе сомкнулись с династической историографией Романовых, хотя мотивы как одного, так и другого подходов были диаметрально противоположными.

Эмигрантские историки, напротив, всячески стремились вдохнуть в легенду о добровольном уходе Александра от власти новую жизнь. В эмигрантских журналах 20-60-х гг. неоднократно появлялись публикации на эту тему — как «про», так и «контра». «Интерес к этой легенде в известных кругах русской эмиграции, — писал эмигрантский автор Н. Кноринг в статье „По поводу александровской легенды“, — принял какое-то страстное направление, становится очень заманчивым иметь среди представителей павшей династии образ, „осененный лучами святости“, явившейся в результате „потрясающего эпилога“ драмы, „основным мотивом которой служило бы искупление“. Сказано довольно откровенно, и это еще раз подтверждает, что сама проблема давно уже оторвалась от личности как Александра I, так и Федора Кузьмича и приняла самостоятельное идеологическое звучание.

Но за всеми этими народными легендами, идеологическими борениями, политическими расчетами все равно неизменно проступает подлинная личность Александра, личность, отодвинутая в тень, как бы стушеванная народным примитивным сознанием, дифирамбами и слезливой идеализацией его дореволюционной историографии, реабилитирующей причуды императора, династическим подходом, уничтожающей классовой критикой советской исторической школы.

И все же не только этими весьма односторонними, весьма заданными экскурсами в историю жизни Александра I характерны посвященные ему строки. Их, этих строк, немало, диапазон их намного шире, и написаны они самыми разными людьми — и историками, и его личными друзьями — позднейшими мемуаристами, и близким к нему «служебным» окружением; его облик воссоздается и по эпистолярному наследию, дневниковым записям.

Читатель вправе, конечно, задать вопрос: а зачем, собственно, понадобился еще один исторический экскурс, который вновь возвращает нас к старым, давно описанным сюжетам, зачем нам сегодня заниматься этой коронованной личностью, которой история, кажется, уже вынесла свой окончательный приговор, многократно прозвучавший в отечественных учебниках истории, в многочисленных монографиях и статьях. И зачем ворошить какую-то древнюю легенду о том, что русский царь ушел в отшельники и умер в далекой Сибири под именем Федора Кузьмича, и начинать историческую биографию царя именно с этой легенды?