Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
Шрифт:
Несколько дней спустя Грибоедов сидел вечером в своем кабинете и что-то писал… Александр пришел к нему и спрашивает его:
— А что, Александр Сергеевич, вы не уйдете сегодня со двора?
— А тебе зачем?
— Да мне бы нужно было сходить часа на два или на три в гости.
— Ну, ступай, я останусь дома.
Грибов расфрантился, надел новый фрак и отправился… Только что он за ворота — Грибоедов снял халат, оделся, запер квартиру, взял ключ с собою и ушел опять ночевать к Жандру. Время было летнее. Грибов воротился часу в первом… Звонит, стучит, двери не отворяются… Грибов видит, что дело плохо, стало быть, барин надул его… Уйти ночевать куда-нибудь нельзя, неравно барин вернется ночью. Нечего было делать — ложится он на полу в сенях
— А, что, франт-собака, какою я тебя прошколил? Славно отплатил тебе? Вот, если б у меня не было поблизости знакомого, и мне бы пришлось на прошлой неделе так же ночевать по милости твоей…
Грибов вскочил как встрепанный и, потягиваясь, сказал ему:
— Куда как остроумно придумали!.. Есть чем хвастать!.. (1)
Царевич Грузинский, отличавшийся своею ограниченностью, был назначен присутствующим в Правительствующем Сенате. Одно известное Царевичу лицо обратилось к нему с просьбой помочь ему в его деле, назначенном к слушанию в Сенате. Царевич дал слово. После, однако, оказалось, что просителю отказали, и Царевич вместе с другими сенаторами подписал Определение. Проситель является к нему.
— Ваша светлость. — говорит он, — вы обещали мне поддержать меня в моем деле.
— Обещал, братец.
— Как же, ваша светлость, вы подписали Определение против меня?
— Не читал, братец, не читал.
— Как же, ваша светлость, вы подписываете, не читая?
— Пробовал, братец? — хуже выходит. (1)
По окончании Крымской кампании князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и, поздоровавшись с ним, сказал:
— Давно мы с вами не видались!.. С тех пор много воды утекло!
— Да, князь! Правда, что много воды утекло! Даже Дунай уплыл от нас! — отвечал Ермолов. (1)
Наивный малоросс довольно пожилых лет по фамилии, кажется, Волынский, много лет занимавший на Кавказе скромную должность архивариуса уездного суда, не находил возможности ни содержать большую свою семью, ни возвратиться на родину. Ему присоветовали единственный путь: обратиться за помощью к главнокомандующему Алексею Петровичу Ермолову, при этом дано было и наставление, в каких словах он должен был выразить просьбу свою. Он последовал совету, начал зубрить сочиненную просьбу, начинавшуюся словами: «Ваше Высокопревосходительство, войдите в мое бедное положение и т. д.». Затвердив это вступление, он после долгих колебаний наконец решился идти к Ермолову. Алексей Петрович, занимаясь в своем кабинете, куда доступ был свободный для всех служащих, всегда сидел в большом вольтеровском кресле спиной к входной двери, так что стоявшее перед ним зеркало могло отражать всякого входившего в кабинет, и он, заглянув в зеркало, или тотчас, смотря по личности, или через несколько времени оборачивался к вошедшему. Малоросс, подойдя на цыпочках к кабинету и безпрестанно повторяя заученную речь, с замиранием сердца отворил дверь. Ермолов, увидев в зеркале мелкого чиновника, продолжал писать, а тот все стоял и твердил заученные слова. Вдруг Ермолов со своей грозною львиною физиономиею поворачивается на трескучем кресле, держа в руке открытую табакерку. Как только малоросс взглянул на него, которого никогда прежде близко не видал, так все в памяти его перепуталось, а подойдя ближе, только и мог выговорить: «Ваше… Ваш… прин… умн…!!!» Когда же последовал вопрос: «Что тебе нужно?» — то, увидев в руке Ермолова открытую табакерку, выговорил: «Ничего, Ваше Высокопревосходительство, тольки табачку понюхать». Ермолов протянул ему табакерку, и он, взяв дрожащею рукою щепоть табаку, начал осторожно отступать «задним ходом», а потом, отворив дверь, так побежал, что даже не заметил встретившегося ему полицмейстера. Впоследствии
Ермолов в конце 1841 года занемог и послал за своим доктором Высотским. Разбогатев в Москве от огромной своей практики, доктор, как водится, не обращал уже большого внимания на своих пациентов, он только на другой день вечером собрался навестить больного. Между тем Алексей Петрович, потеряв терпение и оскорбясь небрежностью своего доктора, взял другого врача. Когда приехал Высотский и доложили о его приезде, то Ермолов велел ему сказать, что он «болен и потому принять его теперь не может». (1)
Некто Олин, плохой писатель и бедняк, с целью поправить свои плохие обстоятельства вздумал разыграть в лотерею свою единственную ценную собственность — какую-то фамильную табакерку. Олин явился к Жуковскому, который охотно взял у него десятка два билетов, один оставил у себя, остальные раздал многочисленным знакомым. Олин собрал сумму, вчетверо превышавшую стоимость табакерки, и разыграл лотерею. Выигрыш пал на билет Жуковского. Когда Олин принес ему табакерку. Жуковский подарил ему обратно свой выигрыш. Месяца через два Олин опять является к Жуковскому с предложением взять несколько билетов на вторичный розыгрыш той же табакерки. Жуковский, не взяв ни одного билета, но заплатив, однако, деньги за пять, с ласковой улыбкой сказал:
— Боюсь опять выиграть, если выиграю во второй раз, то уж не возвращу вам выигрыша.
Когда близкие знакомые пеняли Жуковскому за его излишнюю деликатность с таким человеком, он отвечал, смеясь:
— Эх, господа, не браните его: бедность и не до этого доводит. (1)
Вначале 1841 года граф Канкрин давал первый великолепный бал с тех пор, как он назначен был министром. Вот как он делал приглашение одному высокопоставленному лицу.
— Удостойте, ваше… ство, пожаловать ко мне на вечер.
— Что это значит? Это новость, граф, — сказало приглашаемое лицо.
— Вот извольте видеть, у меня есть две девки, так, говорят, чтобы их скорее выдать замуж, надобно делать балы, а потому я и хочу завтра попробовать один. (1)
В Государственном совете уговаривали графа Канкрина изменить запретительную систему тарифа, говоря, что торговля всех европейских государств слишком этим стеснена, и кто-то присовокупил:
— Помилуйте, граф, что скажет об нас Европа, если мы не изменим теперь тарифа.
— Вот то-то, господа, — отвечал Канкрин, — вы все только и твердите, что скажет Европа, а никто из вас не подумает, что станет говорить бедная Россия, если мы это сделаем. (1)
Один из приятелей Карамзина встретил его раз рано утром пешком в какой-то отдаленной петербургской улице. Погода была отвратительная: мокрый снег падал хлопьями, от оттепели стояли всюду непроходимые лужи. На удивление, выраженное приятелем, что встречает его в таком глухом месте в такой ранний час и в такую погоду. Карамзин отвечал:
— Необыкновенный случай завел меня сюда. Чтобы не показаться вам скрытным, должен сказать, что отыскиваю одного бедного человека, который часто останавливает меня на улице, называет себя чиновником и просит подаяния именем голодных детей. Я взял его адрес и хочу посмотреть, что могу для него сделать.
Приятель вызвался сопутствовать Карамзину. Они отыскали квартиру бедного чиновника, но не застали его дома. Семейство его в самом деле оказалось в жалком положении. Карамзин дал денег хозяйке и расспросил ее о некоторых обстоятельствах жизни мужа. Выходя из ворот. Карамзин встретил его самого, но в таком виде, который тотчас объяснил причину его бедности. Карамзин не хотел обременять его упреками, он только покачал головою и сказал приятелю: