Истории простых вещей

Все мы хоть раз в жизни едем из пункта «А» в пункт «Б». У нас всех в зависимости от того, как одеты те или иные люди, складываются об этих людях первые впечатления. Мы, с оттенком ностальгии, ощущаем то, что принято называть «дым отечества». Мы телесны и с большим вниманием относимся к запахам, интимным сторонам нашей жизни. Мы помним о прошлом, стараемся удержаться в настоящем и, каковы бы ни были наши взгляды, задумываемся о вечном. И всегда нашими спутниками служат

вещи. А если приглядеться внимательней, то вещи в значительной степени определяют то, какие мы на самом деле, каковы наши симпатии, мысли, поступки.

От вещей нам никуда не деться. «Скажи мне, что у тебя есть, какие вещи хотел бы иметь, от каких можешь отказаться, — и я скажу, кто ты» — так можно перефразировать знаменитую формулу «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Причем речь тут идет не о предметах роскоши или вещах эксклюзивных, а о простых, скажем — о повседневной посуде, головных уборах, обуви и средствах добывания огня. Когда-то даже бытовал такой термин, как «вещизм». Вещизмом страдали по большей части те, кто ставил во главу угла не высокоидейные принципы, а создающие уют вещички, призванные показать успешность и богатство. Или вспомним роман «Золотой теленок» Ильи Ильфа и Евгения Петрова, те знаменитые строки о двух мирах, большом и малом: «Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред».

Авторы этой книги (именно — авторы, а не соавторы!) далеки от того, чтобы вслед за знаменитыми сатириками ставить «большой» мир над «малым». Для нас оба мира представляют одинаковую ценность. По той простой причине, что вещи из большого и из малого миров на равных условиях принадлежат подлинной истории человечества, которая никак не состоит из одних великих открытий и переворачивающих мир изобретений, побед и сокрушительных поражений. Вспомним, что один из опросов, проведенных в Японии, показал, что для среднестатистического человека самым главным открытием XX века оказался не транзистор, не способ обогащения урана, а лапша, упакованная в пакет и после того, как ее зальют кипятком, готовая к употреблению.

Таким образом, не будет преувеличением сказать, что история человечества — это история всех вещей. В первую очередь — простых. Ее параллельное развитие с историей людей и стало темой этой книги. А одним из ведущих лейтмотивов — изменение отношения к тем или иным вещам, изменение тех смыслов, что скрывают вещи. Ведь многие из вещей, о которых говорится в книге, прежде были чем-то большим, чем просто вещи. Например — джинсы. Например — шубы, веера, ордена, заборы, автомобили и многое другое, вплоть до такой приземленной, для многих почему-то стыдной вещи, как туалет, он же — нужник или сортир.

Авторы двигались не от некой концепции, а от осязаемой реальности. Не от мыслей о Вещах, а от самих Вещей. Не претендуя на высокое искусство и исключительный угол зрения, мы тем не менее, следуя посылке Иосифа Бродского «тем искусство и берет, что только уточняет, а не врет», старались, уточняя, не врать и, памятуя о том, что «заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи», писали о вещах, во-первых, близких нам, во-вторых — через которые можно увидеть и нечто большее, чем просто залитый стеарином подсвечник.

Конечно, надо признать, что выбор тех или

иных Вещей для описания их историй был очень субъективен. Что ж! Остается только надеяться, что читатель заразится нашим чувством субъективности, воспримет его без отторжения и прочитает книгу с удовольствием. А еще авторы почти уверены, что читатель не запутается — кто из них писал какую главку? — особенно в тех случаях, когда автор указывает в повествовании свой пол. В том случае, когда у читателя возникнут сомнения, мы бы посоветовали выбрать самую первую версию: первые версии, первые догадки, по мудрому замечанию Шарля Мориса де Талейрана, всегда самые верные…

Всемирная паутина в корне изменила эпистолярный жанр. Писем на бумаге, доставляемых традиционной почтой, почти не пишут. Пресловутая «цифра» изменила все. Язык, приемы и правила, прежде свойственные «аналоговому» письму, а главное — время, которое требуется письму, чтобы дойти от отправителя к адресату. Иногда счет идет на секунды. Сумасшедший показатель!

Но если приглядеться повнимательнее, «цифровое» письмо, как и «аналоговое», все так же соединяет в себе два величайших достижения человечества: письменность и способ доставки, то есть почту во всей ее временнбй перспективе — от скороходов до электронных писем. И развивались почта и письменность если не параллельно, то, как минимум, в тесной взаимосвязи.

Да, «цифровое» письмо — неотъемлемая часть Всемирной паутины. Быть может, кто-то и не согласится, но в истории человечества и до Интернета возникали системы письменности, которые обладали и обладают по сию пору почти такой же объединяющей силой, как и Сеть. Это иероглифическое письмо, в первую очередь — китайское.

Правда, до появления первых иероглифов уже существовали системы предписьменности. И не только в Междуречье, Египте и в других очагах человеческой цивилизации. Такой системой вполне могло быть квипу (от испанского «узел»), с помощью которой, завязывая узелки на хлопковых или шерстяных нитях разного цвета, инки могли не только вести бухгалтерский учет, но и посылать письма. Самые древние дошедшие до нас квипу датируются второй половиной первого тысячелетия нашей эры. Но исследователи считают, что в квипу заложен похожий на двоичную систему код и что квипу и есть подлинная письменность или, если угодно, знаковая система, предназначенная для формализации, фиксации и передачи тех или иных данных; расположение узелков на нитях разной длины и цвета позволяло «диким индейцам» передавать и абстрактные понятия. Скорее всего, инки были единственными, кто «писал» письма с помощью квипу, хотя узелковое письмо использовалось и в Древнем Китае для напоминания о важных делах, и в Древнем Израиле, Египте. Но для подлинных писем узелки оказались все же менее удобными, чем возникшая примерно в те же времена «седой древности» письменность пиктографическая.

Писать пиктограммами вроде бы просто. Это набор мнемонических символов, причем написаны они — точнее, нарисованы — должны быть так, чтобы адресат понял их однозначно. Скажем, солнце — круг с точкой посередине, вода — волнистая линия, река — две линии, море — три, и так далее. Главное — договориться, выработать общую систему. Но как отобразить личные имена, абстрактные понятия, цвета? Некоторые глаголы еще годятся для пиктограммы (например, древние египтяне хорошо справлялись с пиктограммой «плакать», изображая глаз со слезой), но и с ними непременно возникнут сложности. Классическим примером соединения речи письменной и устной является египетская пиктограмма «большой»: одинаковое звучание в древнеегипетском языке слов «большой» и «ласточка» позволило через рисунок ласточки отобразить понятие. Дальнейший путь упрощения пиктограмм привел к тому, что письмо стало понятно всем — и писцам, и получателям-отправителям посланий, а пиктографическое письмо преобразовалось в иероглифическое.