Истории простых вещей
Шрифт:
Но главное — эта страсть, страсть к игре. Она — в крови. И проявляется часто как наглядная иллюстрация к посылкам классического психоанализа: многие, даже мнящие себя хорошими игроками, на самом деле испытывают тягу к смерти и проигрывая в карты тем самым находят социально приемлемый способ для реализации своих подсознательных влечений. А уж те, кто выигрывает! А уж те, для кого карты настоящий источник существования! Словом, карточная игра из изобретенных человечеством игр самая человечная. И всему человеческому удовлетворяющая.
Наследие гуннов
По наиболее распространенной версии, игральные карты впервые появились в Китае и были сделаны из слоновой кости. Именно такими играли на жизнь и смерть воины
Лишь в начале прошлого тысячелетия, скорее всего — после Крестовых походов, китайские карты, но уже бумажные, вновь попали в Европу. Тем не менее и они поначалу были слишком дороги, и в основном играли картами на пергаменте. Кроме того, требовалась определенная адаптация. Китайские разделялись на четыре масти, символизирующие времена года, а общее число карт было 52, по числу недель в году.
Первые подлинно европейские карты, по преданию, сделал придворный художник Жакомин Грингонер для развлечений слабоумного французского короля Карла VI. Однако еще раньше, во времена Людовика Святого, в 1254 году, уже был издан указ, грозивший кнутом за карточную игру. Следовательно, начиная с XIII века карты были распространены достаточно широко. В колоде того времени тоже было 52 карты, и лишь в XV веке в Италии появилась колода из 56 карт.
Итальянские масти носили названия «мечей», «кубков», «динариев» и «жезлов». Французы переделали итальянские карты, получив вместо «мечей» — «пики», вместо «кубков» — «черви», вместо «динариев» — «бубны», вместо «жезлов» — «кресты», или, что более грамотно, «трефы» (по-французски — «лист клевера»). У всех карточных «картинок» имелись ныне забытые старинные, реальные или легендарные, прототипы. Короли — это Карл Великий («черви»), царь Давид («пики»), Юлий Цезарь («бубны») и Александр Македонский («трефы»). Дама «червей» — Елена Троянская, «пик» — богиня войны Афина, «бубен» — «царица денег», обокравшая собственного отца библейская Рахиль, «треф» — Аргина, анаграмма латинского Regina — королева. Слово «валет» вначале означало слугу, позже — не всегда честного, но храброго искателя приключений. Ведь таковыми были реальные прототипы валетов — французский рыцарь Ла Гир по прозвищу Сатана («черви») и Ожье Датчанин («пики»), и легендарные герои эпосов — Роланд («бубны») и Ланселот Озерный («трефы»).
До XVI века и сами карты, и карточные игры были довольно сложными. Играла преимущественно аристократия, колоды расписывались вручную, а простой люд довольствовался игрой в кости. Наступление Нового времени потребовало упрощения карточной игры и карт.
Унификация привела, во-первых, к созданию карт почти таких же, в которые играют и сейчас: три картинки и туз в каждой из мастей, «фоски» от двойки до десятки плюс — два «джокера», или шута. Во-вторых, к формированию как минимум двух типов игр — международных (например, нынешний покер) и местных (например — немецкий скат). В-третьих, разделению карточного времяпрепровождения на игры коммерческие, где денежный интерес может или присутствовать, или отсутствовать вовсе (например — бридж), азартные, в которые крайне редко играют без интереса (например — очко) и так называемые «народные» (например — все разновидности игры в дурака), что, правда, не мешает игрокам просаживать немалые суммы денег.
В России карты появились при царе Федоре Иоанновиче. В Уложении царя Алексея Михайловича от 1649 года карточные игры квалифицировались как серьезное преступление, за которое полагалось клеймение раскаленным железом и вырывание ноздрей. Послабление произошло при царе Петре, но сам Петр карт (до него — исключительно привозных) не любил и играл в них очень редко, хотя и повелел открыть производство на двух небольших мануфактурах в Москве: нужны были деньги, которые в казну приносила торговля игральными картами. Окончательно государственная монополия
Бумага, из которой изготовляли карты, была низкого качества и поэтому предварительно натиралась тальком на специальных талечных машинах. Такие карты были гладкими, хорошо скользили при тасовании и назывались «атласными». Дюжина колод атласных карт в 1855 году стоила 5 рублей 40 копеек. Немалая цена на атласные карты сохранилась и при советской власти: в 1935-м колода стоила 6 рублей. Теперь отечественные игральные карты (самые дешевые — 20рублей за колоду в 32 карты) уступили в конкурентной борьбе картам импортным. Если в последние годы СССР из сравнительно хороших карт можно было свободно купить лишь венгерские по 2 рубля 50 копеек, то теперь выбор широк…
Золотой век
Золотой век русской литературы удивительно совпал с золотым карточным. В свою очередь начавшимся тогда же, когда начался «золотой век государства Российского».
При матушке Екатерине, по свидетельству историка Пылаева, «дворяне почти только и делали, что сидели за картами; и мужчины, и женщины, и старые, и молодые садились играть с утра, зимою еще при свечах и играли до ночи, вставая лишь пить и есть; заседания присутственных мест иногда прерывали, потому что из самого заседания вдруг вызывали членов к кому-нибудь на карты; играли преимущественно в коммерческие, но много и в азартные игры…».
По наступлении века девятнадцатого страну захлестнула уже настоящая игромания. Играли все. Неудивительно, что тема карточной игры стала популярна и в литературе. Причем иногда со значительным мистическим уклоном, как в «Пиковой даме» Пушкина:
«…Направо легла дама, налево туз.
— Туз выиграл! — сказал Герман и открыл свою карту.
— Дама ваша убита, — сказал ласково Чекалинский. Герман вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как он мог так обдернуться. В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась…»
Появились и профессиональные игроки, причем — из высшего сословия, к тому же — нечистые на руку. При царице-матушке таковые были наперечет, а умением вовремя передернуть карту славился «старик» Державин. Позже шулеров стало значительно больше, что дало повод князю Петру Вяземскому отметить: «…карты нигде не вошли в такое употребление, как у нас. В русской жизни карты — одна из непреложных и неизбежных стихий». Все это нашло отражение в русской литературе. Вспомним хотя бы персонажей гоголевских «Игроков». Вот только Николай Васильевич, сам в карты не игравший, описывал в «Игроках», как и во многих других своих произведениях, не свой личный опыт, а то, о чем ему рассказывали люди знающие. Не исключено, что одним из рассказчиков был поэт-народолюбец Некрасов, и живший долгое время за счет карточной игры, и умевший вовремя с помощью шулерского приема сдать нужную карту.
Да что Некрасов! Сам Пушкин играл так увлеченно и страстно, что оставил после себя карточных долгов из общей суммы в 60 тысяч более половины. Лермонтов, однако, как гений сумрачный, в карты играл исключительно потому, что офицер не играть не мог, и переносил свои карточные фантазии на бумагу в «Маскараде» и «Тамбовской казначейше».
Но пожалуй, самым страстным игроком «золотого века» был Лев Толстой, и проигрывавшийся чаще в пух и прах, и, бывало, выигрывавший немалые деньги, но игравший всегда безукоризненно честно. Известен эпизод, когда, чтобы посветить нагнувшему за десятирублевой ассигнацией Афанасию Фету (упавшие на пол деньги поднимать считалось неприличным, они «уходили» обслуживающим господ лакеям), граф поджег от пламени свечи сторублевую купюру. Поэтому и проигрыш Николеньки Ростова Долохову описан с таким знанием дела, как и то, с какими трудами семейство Ростовых выплачивало бретеру долг чести.