Истории СССР
Шрифт:
Я так и не понял эту тайну, которая позволяла в театре совершенно легально рассаживать на приличные места приглашённых людей. Скромный от природы, я старался забиться в укромный уголок зрительного зала и оттуда следить за происходящим. Мне так не хотелось обижать моих добродушных и щедрых ребят и отказываться от кресел в первом ряду, где я чувствовал себя, как прыщ на лбу важного господина, на который, отвлекаясь от действа, смотрел весь зал в монокль и судорожно вычислял, какой чудак занял сегодня такое почётное место. И по какому, собственно, праву?!
Борис Контребинский стал директором БДТ имени Г.А. Товстоногова и много лет руководил прославленным театром. Иногда я заходил к Боре и мы вспоминали наши лучшие денёчки. Однажды он порадовал меня необычным спектаклем. Боря организовал гастроли Славы Полунина с его сказочным спектаклем «Снежное шоу».
Анатолий Геннадьевич Иксанов стал директором Большого театра России и, успешно завершив его многолетнюю и многотрудную реставрацию. Государственных денег на реставрацию не хватило и к финансированию были привлечены новые русские олигархи. Вложив свои деньги, они подумали, что могут считать Большой театр своим домашним клубом, а их жёны жарко спорили и обсуждали репертуар и исполнителей. Толя против этого восстал. Театр — это театр. Большой театр — это очень большой театр. Такого взгляда на суть вещей Толе не простили. За год до окончания его контракта, за несколько дней до премьеры «Евгения Онегина» министр культуры России Мединский снял с работы Анатолия Иксанова. Занавес падает.
Щелкунчик
Под новый год окно нашего подвала наполовину засыпало снегом. Пока дворники не расчистят тротуар, света белого не было видно. Крысы зимой наглели и лезли греться из своих нор поближе к нашей печке. Дома сидеть без родителей было страшно. Диктор по радио, заглушая скребущихся крыс, рассказывал постановления партии и правительства и от этого чувство одиночества усиливалось и мне делалось ещё страшнее.
Долгожданное счастье наступало только тогда, когда отец приносил пушистую, густую ёлку и устанавливал её посреди комнаты. Весь подвал благоухал еловым ароматом, отпугивая всякую нечисть. Бабушка готовилась к Рождеству Христову и мы шли на Андреевский рынок за вкусностями. Издалека уже слышался запах мандаринов и мы долго выторговывали их у усатых грузинов по десять рублей за килограмм. Набрав в кошёлку орехов, антоновских яблок мы шли по седьмой линии в игрушечный магазин и покупали ёлочные игрушки. Игрушечками были завалены все полки — шары, зверушки, трубы, рыбки, попугаи. Всё сверкало и переливалось разными красками. Бабушка покупала мне картонных лошадок, рыбок и солдатиков, объясняя, что стеклянные шары и игрушки быстро разобьются. Но картонные игрушки тоже были очень красивые и я торопился домой, чтобы развесить их на ёлке. Когда мы оборачивали все орехи в фольгу и бабушка с мамой продевали ловко нитки сквозь кожуру мандаринов, ёлка преображалась в сказочное дерево. На печи весь год спал и дожидался своего праздника Дед Мороз в ватной шубе, густо посыпанной слюдяными блёстками. Когда по радио били кремлёвские куранты в Новый год в шубе из простыни и с ватной бородой появлялся в дверях папа с бенгальским огнём и говорил, что он Дед Мороз. Никто в этом не сомневался и все радостно кричали «С новым годом!» Мы все заглядывали под ёлку и искали свои подарки. В Новый год мне разрешали не спать и со всеми вместе петь песни и танцевать под патефон.
Мне было десять лет, когда хрущёвские прихвостни посадили папу в тюрьму. Он обзывал Хрущёва матерными словами у пивного ларька и восхвалял Сталина. Новый год был испорчен. Мама с бабушкой принесли такую же пушистую ёлку. Мы повесили на неё мандарины и орехи в фольге, завесили серебристым дождём, прикрепили на макушке рождественскую звезду, но ничего не помогало. Дед Мороз стоял под ёлкой с поникшей головой. В доме поселилась тоска.
Мама одела меня в вельветовую москвичку с белой рубашкой и повела в Мариинский театр. В фойе на втором этаже стояла огромная ёлка, украшенная дорогими стеклянными игрушками и серебристым дождём. Дети со снегурочкой в серебристой шубке и варежках водили хоровод. Потом пришёл Дед Мороз в длинной синей шубе и повёл всех детей в зрительный зал. Театр сверкал огромной хрустальной люстрой и блестел золотом изогнутых балконов. Под звуки музыки открылся занавес, и мы увидели на сцене огромную ёлку. На ней висело много разных игрушек и ярче всех, своим красным камзолом, сиял Щелкунчик. Музыка была так прекрасна, а сказка так похожа на всё, происходящее в нашем подвале, что она стала для меня праздником на всю жизнь.
Женился я рано. Мне шёл двадцать первый год и я был спортсменом, студентом, комсомольцем и просто красавцем. Ну зачем было женится? Обнимать девчонок можно было каждый вечер, причём разных. Возлагать на свои плечи обязанности и ограничивать свою свободу добровольно — желание странное. Какая прибыль? Приданого за моей избранницей не было никакого, не говоря уже о большом. Карьерный рост по протекции тестя и тёщи не «светил». Меня завораживала атмосфера Щелкунчика. Ёлка, уютный дом и милые детки. Девочка и мальчик.
Пять лет мы жили в своё удовольствие. В её удовольствие. Театры, гости, турпоездки. Расскажите что-нибудь весёленькое! Щекотать их надо с утра до вечера. Больше всего они любят статных мужчин, пирог с яблоками имя Ролан. Когда мы закончили институт, отступать ей стало некуда. Мальчик родился первым. Родился под Новый год, как подарок Деда Мороза, 21 декабря 1973 года, в разгар предновогодней суеты. Весь Питер зеленел ёлочными базарами и благоухал хвоей. Витрины магазинов сверкали ёлочными игрушками. Мы жили на Конногвардейском бульваре в своей отдельной комнате с видом на Исаакиевский собор. Я поставил посреди комнаты огромную, пушистую ёлку, украсил её орехами, мандаринами, игрушками и повесил самодельного, сверкающего золотыми галунами красного камзола Щелкунчика.
Жена от слабости не вставала с постели, а я осваивал газоотводящие трубочки, чтобы облегчить страдания своему сыночку Тимофею и стирку пелёнок в машине Эврика-3. За окном трещал мороз, выла вьюга, далеко в подвале пировал Мышиный король, а в окно нашей тёплой, уютной комнаты, благоухающей хвойным ароматом, заглядывала луна и стучались снежинки.
Когда рождается ребёнок, жизнь становится другой. Его нельзя оставить одного, а самому уйти по своим делам, его нельзя оставить голодным, запихнув весь кусок в свой голодный рот, его нельзя не покрыть одеяльцем. И это без перерывов на обед, без очередного отпуска в Сочи, это продолжается по-сто-ян-но. Когда Тима ползал по полу в ползунках, мы с женой спорили о том, по какой системе его воспитывать. Её воспитывали в семье полковника ОГПУ и полковничьей жены, с помощью бабушки-училки. Меня тоже воспитывала бабушка, мама и папа, но работающие в больнице и на стройке. Во дворе вместо офицерских детишек меня окружала василеостровская шпана и система Макаренко мне была понятнее, чем воспитание на комсомольских и партийных собраниях.
Три года под моим покровом жена сидела дома, растила сына, гуляя с ним по набережной Невы и Александровскому саду. Я приносил еду. Кушать почему-то всем хотелось каждый день. Каким-то ветром занесло новую моду воспитания по методу доктора Спока, основанную на пофигизме к детским просьбам и жалобам. Мои родственницы горячо подхватили идеи Спока и отпихивали сына при малейшей возможности. Я с удовольствием проводил время с подрастающим сыночком, возил его в зоопарк, гулял по парку, разбирал с ним головоломки и читал ему книжки. Правда, времени между тремя работами, чтобы погулять с сыночком, было мало. Но зато через два года я купил отдельную квартиру и мы переехали на окраину Ленинграда, на Светлановский проспект. Весной там пели жаворонки. Во дворе дома был детский сад и жена пошла на работу инженером. Но каждый вечер мы собирались в своей двухкомнатной квартире и разбредались по своим углам, копошась с любимыми безделушками. Я на коленке писал диссертацию о методах регистрации параметров движения человека на удалённом расстоянии.
Послал нам Бог и доченьку. 17 мая 1977 года родилась Оля. Она была спокойней Тимы и по ночам не кричала. Жена снова ушла в отпуск и сидела с детьми. Если бы они ещё не ели каждый день или хотя бы еда в магазинах продавалась регулярно, на них можно было бы не обращать много внимания. Но они ели, снашивали одежду и просили с ними играть и забавляться. По выходным их брали к себе мои родители, гуляли с ними в Сосновке, кормили птиц и белок орешками.
Летом мы выезжали на дачу, которую я строил на пару с дядей Женей на берегу Мги в Павлово. Там детям было привольно с мамой и бабулей. В огороде росла клубника и смородина, зрели яблоки. Деревенские дети собирались большой ватагой и играли на поляне, ходили в лес по грибы и ягоды. В день Святой Равноапостольной княгини Ольги я собирал всех ребят у самовара и мы праздновали Олины именины. На реке мы ловили рыбу и учились плавать. А вечером, забравшись в уютный уголок на мансарде, читали сказки. Когда подружкам-старушкам было нечего делать они тешили себя, забавляясь с детьми ласками и играми. Лаяли собаки, пели птицы, неторопливо текла река жизни.
Жить на окраине города трудно, скучно и бесперспективно. Отрадой для детей была школа рисования в Клубе. Иногда мы выезжали в кукольный театр и зоопарк. Но чаще всего оставались дома и играли в игрушки. В Новый год я одевался Дедом морозом и устраивал с детьми импровизированный спектакль. Вечерами я читал им книги и рассказывал о тех фильмах про «Трёх мушкетёров», «Шерлока Холмса», «Остров сокровищ», «Робин Гуда», на которых зарабатывал деньги на еду, одежду, дачу и квартиру.
Наконец пятилетний марафон завершился, я защитил диссертацию, устроился на работу в Театральный институт, обменял восемь раз с доплатами свою квартиру и мы переехали в центр Питера, в свой новый дом напротив Петропавловской крепости. Тиме было четыре года, а Оле два. Теперь у них появилась огромная детская комната, цветной телевизор в гостиной у камина, столовая и большая ванная комната. А ещё огромные окна на парк, где над вершинами деревьев в небе парил золотой ангел на шпиле Петропавловского собора. Можно было спокойно расти, наполнять свою голову знаниями и гулять по берегу Невы в Петропавловской крепости.