Истории СССР
Шрифт:
Мой папа получил места для своих внуков в детском садике Всероссийского театрального общества, где он работал шофёром. Мы ходили каждое утро в садик на Большую Пушкарскую, а вечером гуляли в Матвеевском садике. Но чаще всего я вёл ребят в Петропавловскую крепость, на берег Невы и рассказывал им историю нашего города, государства, церкви и родственников.
Три года в детском садике. Младшая, средняя, старшая группа. Каждое утро нужно было детей в садик отвести, а вечером их нужно было встретить. Ужин не в счёт. Одеть нужно было в чистое. И погулять после садика вечером. За три года — тысячу раз. Потом успеть на работу, потом с работы. Потом всех развлечь. Жену в театр, детей — на аттракционы. В Новый год я покупал ёлку, мы её наряжали и приглашали друзей с детишками. Я одевался в Деда Мороза или просил нарядиться кого-то из своих друзей, артистов ленинградских театров. Прятал его на балконе и, когда дети входили в тёмную комнату с отблесками свечей и камина, на балконе появлялся Дед Мороз с бенгальскими огнями. Дети визжали от восторга.
Весной на даче сидеть было ещё скучно. Кругом распутица, цветы ещё не распустились. Я отправлял детей с их мамой и бабулей к Чёрному морю, в Абхазию, в Новый Афон. Там на горе, усаженной оливами, оставались полуразрушенными стены православного монастыря. Там в пруду плавали огромные карпы, цвели цветы и море шуршало волнами о счастье без конца.
Три летних месяца на даче было вольготно. Особенно, когда в холодильнике полно еды. Достроив тёщину половину дома, я выкупил у хозяина вторую. Субботы и воскресения проходили в барщине. Вечером удавалось поиграть с детьми в футбол на поляне, собрав в команду всех деревенских оборванцев. Отъезд на заработки в киноэкспедиции был для меня отпуском.
Английская школа на улице Мира входила в число десяти блатных заведений города Ленинграда. Попасть туда было немыслимо. Мои дети туда попали. Решался вопрос о приёме в Смольном у второго секретаря ОК КПСС. Дроссельмейстера Ходырева. За пять лет до этого я начал искать к нему пути подхода и подкопа. Английский язык решает в жизни человека многое, но не всё. В школе совершенно не занимались спортом и музыкой. Пришлось устроить детей в музыкальную школу и в спортивные секции Дворца пионеров. Флейта, пианино, теннис, плавание, фигурное катание. Слышался слабый стон. Потом слёзы. Потом проклятия. Загородные вылазки в воскресный день в Сестрорецк, Гатчину, Петергоф или Царское село, прогулки на лодке или верхом на лошадях, приводящие в восторг детей моих товарищей, трактовались в моей семье, как каторга. Обучение и воспитание по доктору Споку были отнесены к проявлениям тирании. А что же доктор Спок? Доктор Спок рекомендовал отпустить детей во двор, в гости к товарищам, а самим «воспитательницам» собраться за чаем и обсудить новости кино.
Под новый 1982 год, когда Оле исполнилось пять, а Тиме девять лет мой папа повёз их в Москву, на Кремлёвскую ёлку. Московское начальство наградило его дефицитными билетами и папа с мамой были счастливы. Как ни странно, это встретило бурю негодования со стороны мамули и бабули. Но я проявил твёрдость. В Кремле детям показали балет «Щелкунчик». Но восторг вызвали не чудеса Гофмана, а набор шоколадных конфет и сливочных вафель в пластиковом пакете со звездой.
По воскресениям мы с детьми часто ходили в кукольный театр на Невском. Или в кино. Однажды билеты в кино купила бабуля и повела детишек в культпоход со своей подружкой тётей Таней. Пришли они с хохотом до колик в животе. Фильм про Робинзона оказался французской комедией и дети восторженно таращили глаза на голых тёток. Ну, подумаешь — невидаль. В баню-то все ходим.
Прошло три года. Ещё тысяча дней, тысяча завтраков, обедов и ужинов. Несколько смен пар обуви, пальто, штанов и колготок. Жена, поработав инженером в ПТУ, запросилась на блатное местечко. О чудесах моих Смольнинских дружков она уже была хорошо осведомлена и как старуха из «Золотой рыбки» А.С. Пушкина, лелеяла коварные замыслы. Мало ей было поездок в Венгрию и в Болгарию, мало было одеваться в Голубом зале, хочет стать «вольною царицей». Не забыла и про своего подросшего братца. По просьбе бабули я устроил братца мясником, а сестричку Наташеньку в Смольнинский учебный центр, где два дня работали, а три готовились к учебным занятиям. Оставалось время полюбоваться городскими пейзажами и посетить кружок кройки и шитья в Доме учёных.
Как гром среди ясного неба, ушли в вечность мои родители. Дети мои утрату пережили легко. Теперь, когда они хорошо бегали на своих ногах, помощь бабушки и дедушки были не так ощутимы. Тем более я, который давно чувствовал себя самостоятельным и почти всемогущим, было трудно сразу осознать, что на Земле я остался один.
На свой день рождения Тима приглашал друзей и девчонок из школы, его мама пекла пражский торт и мы устраивали пир. Бальные танцы проводились в детской. Тима закончил музыкальную школу и готов был бросить секцию большого тенниса. Его тянули посиделки с дружками и иллюзорные мечтания о стране благоденствия. Оля посещала школу искусствоведения в Эрмитаже и терпела издевательства одноклассниц, уже с успехом осваивающих кальяны и шесты в саунах новых русских. В канун Нового года я вёл семью в Мариинский театр на балет «Щелкунчик» и, вдохновлённый победой добра над злом, приглашал к новогоднему столу и пылающему камину. Семейный Новый год был для меня магическим таинством. Даже в голодные годы бандитского переворота на столе в моём доме расстилалась скатерть-самобранка.
Подходил к концу 1993 год. Сынок учился в Финансово-экономическом институте, съездил в Лондон и собирался туда на стажировку. Нужно было заработать немного денег на дорогу и год проживания, но он этого ещё не умел. Его мама, как и половина разграбленного и разорённого народонаселения, сидела дома. Бандиты стреляли не только в ресторанах, но и на улицах Москвы. Стреляли из танков прямо по Белому дому. Институт, где я работал проректором, тоже собирались закрыть и месяцами не платили жалование. Я собрал какие-то доллары, чтобы отправить дочку с классом на поездку в Америку. Приехав домой, она привезла самое яркое впечатление — добрый американский папа в принимающей семье. После окончания музыкальной школы Тима забросил флейту за шкаф, стал студентом ФИНЭКа и утонул в неге перед магнитофоном. На каникулах после первого курса он с друзьями поехал в Форос на семинар Секты Муна. Там ребят абсолютно бесплатно учили отрекаться от своих отцов. Олю приняли в оркестр Дворца пионеров, который переименовали во Дворец юных. На концерты их оркестра в Филармонию слетались тётки и бабульки, гордые результатами своего труда по системе доктора Спока. Перед спектаклем в Мариинке я заехал подработать несколько лишних долларов для Тиминой поездки в Лондон к своему другу Валере Матвиенко в туристическую компанию «Инкультцентр» и провёл экскурсию для группы французов по новогоднему вечернему Петербургу. Прибежав домой, я застал вокруг ёлки холодный вихрь сквозняка. Жена с каменным лицом, снявшая стёртую до дыр маску хранительницы домашнего очага, сообщила, что ни в какой театр никто со мной не пойдёт, что она отпустила детей в компанию Крышиного короля и, что им осточертел мой «Щелкунчик».
Post Scriptum.
Моя семнадцатилетняя дочка и двадцатилетний сын провели новогоднюю ночь в компании новых русских. Потом пьяные нувориши изуродовали её в автомобильной аварии на Дворцовой площади и я лечил её два года. С помощью Божией удалось пристроить её, с переломанными ногами и лицом, в Университет. Сын, взяв у меня «несколько лишних долларов», улетел в Лондон. Их мама оформила, пользуясь смертью моих родителей и моим желанием спасти их жилплощадь, на себя квартиру и дачу, устроилась на работу секретаршей к Томазику и Бадрику, добрым и ласковым бизнесменам из солнечной Грузии. А меня, семейного тирана, вызвав милицию, они выгнали из дома. Навсегда.
Шашлыки
Лидерам грузинской диаспоры Питера и СССР.
Угольки костра изредка вспыхивали и Володя поливал их водой из бутылки, чтобы мясо не пригорало на открытом огне. Костёр мы разожгли огромный, набрав много сухих веток под соснами в Курорте и разложили его на полянке, на самом углу гранитного променада. Отсюда открывался потрясающий вид на Финский залив и форты «Тотлебен» и «Обручев». Со студенческих лет, с начала семидесятых, в моду вошло магическое действо — жарить шашлыки на берегу Финского залива. Мы с детства приезжали сюда погонять в футбол на пляже или сыграть в баскетбол на площадке в Курорте. Но жарить шашлыки на костре? Не было такого.
Чайки галдели над головами, бросаясь в отчаянное пике и пытаясь выхватить из рук кусок мяса. Людка, Наташка и Танька раскладывали на скатерть зелень, огурцы, помидорки и пирожки. Пирожки нам всегда давали с собой в Курорт наши мамы. Пирожки были основной и самой вкусной закуской на Руси. В спешке приготавливали бутерброды, отрезая кусок колбасы и сыра и укладывая их на краюшку белого или чёрного хлеба, смазанного сливочным маслом, но у хороших хозяек в доме всегда были испечённые в духовке пирожки. Слоёные с капустой, слоёные с мясом, сдобные с морковкой, с рыбкой, с грибочками. А на сладенькое пирожки с яблочками, ватрушечки с творожком, слоёные с лимонной цедрой, с вишнёвым вареньицем. На костре оставалось только заварить чаёк в котелке.