Истории СССР

Ващилин Николай Николаевич

В 1971 году Советское правительство под давлением «прогрессивной международной общественности» разрешило иммиграцию евреев в Израиль, на свою исконную Родину. Вот тут-то и началось.

Ярким примером для понимания этой ситуации был побег советского военного лётчика Александра Беленко на сверхсекретном самолёте МиГ-25 П. Вся страна работала годами на секретных заводах, а сделав готовое оружие, какой-то подлец отвез его врагу. Так и евреи, которые жили и учились среди нас, уезжали и увозили с собой все свои знания, полученные в наших институтах, занимая в них студенческие места, которые могли бы быть заняты верными патриотами Родины. Да, с них брали какие-то компенсации, создавали им трудности с отъездом, но факт оставался фактом — они нас предавали.

Гипотетические споры тех времён о безнравственности их поступка с особой ясностью проступили после прихода к власти Михаила Горбачёва в 1985 году и второй волной отъезда евреев на Запад, а в 1991 и в 1993 году, когда вся материально-техническая база коммунизма была приватизирована по сговору с президентом России Ельциным Б.Н. кучкой лукавых предпринимателей с их авангардом — Семибанкирщиной (Березовский Б.А., Смоленский, Гусинский, Ходорковский, Фридман, Авен, Потанин, Смоленский, Виноградов, Малкин и примкнувший к ним Абрамович). Эта свора доброжелателей контролировала более половины состояния страны и принимала с Ельциным Б.Н. все политические решения. Когда труженики и интеллигенция СССР были унижены и опущены в нищету, власть их в России стала безграничной. С этой перспективой тогда в 1970 годы боролся КГБ СССР, и я был убеждён, что помогать им в этом мой святой долг.

В те годы КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградскойй области возглавлял Данила Павлович Носырев, а вопросами разведки на территории идеологического противника занимался молодой генерал Олег Калугин, не так давно вернувшийся из длительной командировки в США. Рутинная работа оперативников Пятой службы КГБ заключалась в вербовке информаторов и регулярном письменном опросе их с последующим анализом всего написанного. Потом принимаются решения по дальнейшей разработке врагов народа и иммигрантов. Именно так и работал со своими товарищами лейтенант Владимир Путин, вербуя и опрашивая регулярно на конспиративной квартире на площади Искусств, 5 своих агентов из области спорта, искусства и церкви. Поэтому-то я не очень удивился вопросу старого большевика «Верю ли я в Бога?» на приёме в партию в Дзержинском РК КПСС в 1980 году.

В конце восьмидесятых мой приятель Валера развёлся с женой и женился во второй раз на Маше. Реакция КГБ СССР последовала мгновенно. Его уволили из органов и перевели в транспортную милицию. Тогда очень строго следили за морально-нравственным обликом офицеров КГБ и разводы или пьянки были смертельным приговором. Валера не запил, не озлобился, а спокойно работал на благо Родины в транспортной милиции, в 1992 году был избран депутатом Ленсовета. В расцвете сил и таланта Валера погиб в дорожной аварии и мы, его товарищи Илья, Алёша, Володя, храним светлую память о нём.

Гулял на воле я недолго. Меня вербонули по второму разу его товарищи из пятой службы (борьба с антисоветчиной и инакомыслием), где служил и Вова Путин. Видимо он мне дал положительную характеристику. Вообще примечательно то, что при опросе сексотов о моей персоне пятьдесят процентов ответили положительно, а пятьдесят — резко отрицательно. Моими наставниками стали майоры Игорь Полищук, Володя Шлёмин и Витя Минаков. С ними бок о бок мы проработали долгие годы. Главной угрозой стали те агенты влияния запада, которые добившись успехов и славы, склоняли мало смыслящих граждан к капитализму и империализму. Самиздат, критиканство, нажива, идолопоклонство процветали в среде диссидентов. Вербовали, раскрывали, подставляли дезу, отмывали опороченных. Прекрасные были ребята. У кого-то, как у Володи Путина вербовать помощников получалось отменно (Вася Шестаков, Дима Мамот, Аркаша Ротенбег и много спортсменов, артистов и священников), а Коля Патрушев по этому показателю сильно отставал и ему приходилось помогать. Володя курировал спорт, религию и искусство и, общаясь с этим народом, умел найти среди них своих единомышленников. Способность разговорить и убедить собеседника даётся человеку от природы. Как теперь принято говорить — от Бога. Ляпнуть бы такое в КГБ или в РК КПСС в те времена и с карьерой можно было бы попрощаться. А Володя, по рассказам его друга Виктора Борисенко (книга «Владимир Путин» Олег Блоцкий, ISBN 5-7133-1121-X), мог и винца выпить с товарищем, а потом и за руль сесть. Это подкупало советских людей, привыкших жить не по правилам, а по понятиям. Все офицеры КГБ, с которыми мне приходилось работать, были замечательными, искренними и преданными людьми, цветом нашей нации. Впрочем, знал я и морских офицеров, и лётчиков, и танкистов, которые строй гвардии не искривили бы и Родине были преданы беззаветно. Преданными идеалам справедливого социалистического строя, труженикам и патриотам. Они беспощадно отлавливали спекулянтов, барыг и предателей нашей Родины, мечтавших завладеть её богатствами. И я с радостью им помогал. У нас не было ощущения, что мы продолжаем дело Ленина и его братков. Мы жили совершенно другой, простой и честной жизнью. Но хотелось жить ещё лучше и ещё честнее.

Когда в 1989 зашаталась Берлинская стена у меня случилась увлекательная командировочка в Европу. Начал вояж я с Западного Берлина, где навестил своих старых фарцовщиков Валеру Абашкина и Аркашу Ротенберга, которые там уже обосновались на ПМЖ (постоянное место жительство). Михаил Сергеевич Горбачёв, хоть и генсек, ещё ни ухом, ни рылом не чуял ничего о падении Берлинской стены и СССР, а генералы из Западной группы войск уже полным ходом наводили мосты с капиталистами по распродаже военного имущества. Жил я у Валерки и мы каждый день мотались по злачным местам Западного Берлина, обжираясь баварскими колбасками и пивом. Посланный мною отчёт привёл моих товарищей в дикий восторг. Об этом я узнал много позже, когда вернулся из Италии. А наслушавшись грубой немецкой речи я отправился в Париж, насладится грассированием и воркованием французов.

В Париже меня приютил старинный приятель, отъехавший в отпуск, и я жил там больше месяца, насладившись им сполна. Авиасалон в ля Бурже я посещал так часто, что вызывал нездоровый интерес у охраны. Ждал, что меня арестуют за сверхестесственное любопытство, но всё как то обошлось. Обслуга музеев и магазинов Парижа к концу второй недели начали здороваться со мной на подходе, а в баре на Елисейских у рю Вашингтон мне подавали сендвич и пиво не дожидаясь от меня заказа. Первая русская эмиграция почти вымерла. Редкие встречи в храме Александра Невского на рю Дарю оставляли чувство нежной грусти. Зато артисты и художники, сбежавшие от советов в середине века были очень активны и агрессивны по отношению к красным. Устав от их подозрительности я свалил в Италию.

Все задания мне давались по ходу моих непосредственных предприятий и проектов. О некоторых без слёз трудно вспоминать. Однажды в июле 1970 года я поехал в туристическую поездку в ГДР и меня товарищи попросили заодно передать деньги одной немецкой гражданочке в магазине фарфоровых изделий и хрусталя в Ляйпцихе, давшей ценную информацию о действующих в нашей стране агентах. Купил я там стаканчики с рисунками, а на сдачу ей всучил пятьсот долларов. Вот обрадовалась фрау, если я её с кем-то спутал, но возражать не стала. В другой раз такую же посылку я передал массажисту в турецких банях Будапешта, который вывернул мне руки и ноги, прохлаждаясь там по путёвке от КМО «Спутник» со своей женой. Куда бы я ни ехал на отдых или работу, меня всегда находили товарищи и просили передать какую-нибудь посылку. И я честно выполнял эти просьбы. Ни цента не прикарманил. Это было не так просто, как может показаться. Люди там живут не слепые и видят, кто к ним приехал и зачем. Делать дела нужно было аккуратно и осторожно. Однажды в Несебре на пляже пришлось сигануть в море в плавках, набитых долларами. Показалось, что меня подставили и человек пришёл совсем не тот. Потом мы долго хохотали в баре, заливая удачу «сливовицей». Слава Богу, у меня это выходило неплохо. Придумав ещё в 1974 году стажировку в Америку, я проделал самостоятельно долгий путь и оформил её в министерстве высшего и среднего образования, но в 1980 мы ввели войска в Афганистан и штаты с нами прекратили обмен студентами и аспирантами. Чудом я перекинулся стажироваться по трюкам во Францию и получил от них добро на въезд в гости к Жану-Полю Бельмондо, а точнее в Национальной консерватории драматического искусства в Париже. В 1981 году Сергей Юткевич, у которого я работал постановщиком трюков, снимал фильм «Ленин в Париже». Когда всё было на мази и французская сторона дала «добро» на въезд во Францию, ко мне подкатили «товарищи» и попросили оказать им простенькую услугу. Я согласился. Мы были рады и предвкушали успех. Я познакомился в Москве с прекрасным человеком, Виктором Любимовым, отработавшим во Франции много лет и рассказавшим мне некоторые секреты. Но какая-то гнида, моль настрочила анонимку в ОК КПСС города Ленинграда и меня полгода перепроверяли на связь с Костей Могилой и Женей Топоровым. Женя Топоров уже чалился вместе со Славой Иваньковым (Япончик) за ограбление в Тулунской тюрьме Иркутской области за убийство и мог мне отомстить за мои строгости по отношению к нему на съёмках. Но он дал отрицательный ответ на допросе, не стал валить на меня организацию их преступлений. Друг и невозвращенец Андрей Кончаловский отрицательной роли в моей биографии тогда не сыграл.

От обиды я написал жалобу председателю КГБ СССР Ю.В. Андропову, что было равносильно самоубийству. Но не меня посадили, а уволили начальника пятой службы УКГБ по Ленинграду и области, большого друга Вовы Путина, Евгения Олейника. Перевели его заместителем начальника ОБХСС г. Ленинграда.

Правда у него образовался ещё один прокол, родственник по жене и каратист Володя Илларионов (Ларин) попал в поле зрения органов по уголовному делу (подробнее об этом написано в книге Д.А. Момот «Чёрный пояс», друга и соратника по спорту самого В.В. Путина).

Когда мне снова оказали доверие, поезд в Париж уже ушёл. Но был другой. Пришёл он позже. Нужно иметь терпение. Терпение и Веру, а ещё Надежду и Любовь. И у нас всё получится.

Как-то раз, в далёкой южной стране пограничники меня высадили из поезда и повели на допрос в свою будку в чистом поле. А точнее в чистой степи. Перед этим в одном городе я положил в тайник посылку. Смеркалось. Поезд стоит, ждёт указаний пограничников. Я сижу в будке и смотрю честными глазами в узкие глаза пограничника. Он смотрит в мой паспорт и в мои честные глаза. Через полчаса меня отпустили и я уехал на поезде. А мог бы и остаться. В степи. Навсегда.