Истории СССР
Шрифт:
Сам я провёл своё детство в подвалах. Но я хотел подняться на достойный человека уровень. Визит в профсоюзные комитеты тех предприятий, где мы с супругой работали как молодые специалисты, поставил все точки над «И». Оказалось, что очередь на жильё в Ленинграде превышает полмиллиона желающих, а темпы строительства дают надежду получить жильё лет через двадцать. Оказалось, что эти сроки могут растянуться на всю жизнь. Я это предвидел и направился в управление жилищно-кооперативного строительства, где за свои деньги можно было построить жильё. Не тут-то было. Там тоже были низкие темпы и недостаток кирпичей. Поэтому и туда ставили в очередь только особо нуждающихся. Тех, у кого жилое помещение было меньше шести метров на человека. И длилось бы ожидание пять-семь лет. Оставался единственный выход — погрузиться в процесс обмена жилплощади с нелегальной доплатой за лишние метры или качество. Можно было бы ещё бросить жену с ребёнком, как сделали многие мои товарищи. И зажить лёгкой и красивой жизнью обеспеченного холостяка. На алименты ребёнку я бы, конечно, попал. Четверть официальной зарплаты. Но я был честным и любящим отцом. Я хотел видеть счастливые лица своего сына с его матерью.
Начался пятилетний обменно-жилищный марафон. Лучшие годы жизни были положены на алтарь семейного счастья, строительства красивого и уютного дома.
Советский народ к середине семидесятых начал понемногу наглеть. Неудовлетворённые работой жилищных агентств по обмену, люди тусовались по вечерам в определённых местах и искали подходящие для обмена варианты сами, лишая государство пошлины с этой деятельности. Менты разгоняли такие толкучки, но люди всё равно рисковали. Рисковал и я. В лучшем случае я мог получить выговор по работе или исключение из аспирантуры. В худшем отсидеть в ментовке пятнадцать суток, выходя каждый день на работу остриженным наголо. Самые злачные обменные толкучки были на Маклина, на Светлане и у Львиного мостика. Туда-то я ходил пять лет по вечерам, когда был свободен от работы, тренировок и съёмок в кино. Чаще всего я туда забегал до или после этих работ. Толкучка собиралась на пару часов, с шести до девяти вечера. Собирались там одни и те же люди, приценивались к своей жилплощади, искали выгодные сделки. Вскоре я стал опытным маклером и вычислял пустышек мгновенно. Но всё-таки определяющим оказалось предельное трудолюбие, когда не ленишься наклониться даже к фальшивке. Она может оказаться золотой.
Первая удача меня поджидала у тестя, Петра Васильевича. Приехав по его зову на очередное избиение его пьяницы-соседа, я понял, что примирить мне их не удастся. Сосед бил тестя по идейным соображениям. За то, что тот полковник ОГПУ в отставке, погубил его отца и миллионы таких же честных сограждан. Я предложил им разъехаться навсегда, разменяв их квартиру. Они оба выдвинули немыслимые претензии, учитывая, что их квартирка находилась в убогой хрущобе на Новоизмайловском проспекте, вдали от метро и транспортных потоков. Но я принял их условия и взялся за размен. Одно обстоятельство было положительным — разъехаться было проще, чем съехаться в отдельную квартиру. Поэтому целая отдельная квартира стоила трёх разных комнат в коммуналках.
Спустя три месяца, соблазнённая мною, начальница обменного агентства на 16 линии Васильевского острова, украшенная неизменной халой на голове, предложила мне вариант, от которого мои клиенты не смогли отказаться. Тестю выпадала комната в центре на Фонтанке, д.121 кв.9 площадью 25 метров с балконом в трёхкомнатной квартире с двумя милыми старушками. И это вместо 18-ти метров в хрущобе?! Сосед поканал в 15 метров в Купчино, поближе к своей любовнице. А мне, то есть моей супруге с сыном выпала комнатка 9 метров в трёхкомнатной квартире № 32 на проспекте Ветеранов, 105. Доплатил я 300 рублей, деньги по тем временам не малые. Но деньги можно заработать, а комнату — никогда.
Я предполагал обменять две комнаты на однокомнатную квартиру в центре, но знающие люди у Львиного мостика сочли этот вариант непростым. Тогда я решился свою комнату на бульваре поменять с доплатой на однокомнатную квартиру, и уже с той однокомнатной и комнатой найти приличную квартиру в центре. Решение такого замысла растянулось на годы. Во-первых, из комнаты 19 метров меня не ставили на очередь в ЖСК. Слишком много у меня было площади. Шикарно оттопырился, парень. «Наши люди в булочную на такси не ездят». Вторая проблема возникла с комнатой 9 метров, в которую по гуманным соображениям не прописывали жену с сыном. Чтобы не ущемить гражданские права, их можно было прописать только в комнату 18 метров. А кто же её даст? А это не наше дело, заявляли в Исполкоме. Пришлось пойти на гражданский подвиг — поменяться комнатами с женой и сыном. Так я уехал на проспект Ветеранов, а жена с сыном прописались на бульваре. Дом № 17 на бульваре Профсоюзов отличался незаурядной красотой фасадов, высотой потолков и удобством планировки квартир. Ходили слухи, что его собирались расселять под предлогом ветхости и отдать газодобытчикам. Но слухами полон город, а жизнь проходит быстро. И иногда — мимо тебя.
Я разыскал свою подругу по институту Валю Осипову, которая распределилась на завод в Колпино. Самой Вале мой замысел не подошёл, а вот её подруга Таня согласилась не раздумывая. У неё была льгота на постановку в очередь на ЖСК, но не было денег. Я предложил ей свою, то есть теперь уже жены с сыном, комнату на бульваре получить бесплатно, за услугу покупки на её имя однокомнатной квартиры. Таня с радостью согласилась. Кинуть она могла меня элементарно. Через свою подругу Наташку Наумову я влез в доверие к инспектору ЖСК Лизе, и, всучив ей небольшой презент, поставил свою Таню на очередь в ЖСК. Ждать пять лет я не собирался. Очередной презент предназначался за то, что Лиза моментально нашла освободившуюся однокомнатную квартиру в построенном и сданном доме № 72 на Светлановском проспекте. Это было далеко, но быстро. Я внёс две тысячи рублей за Таню и через несколько дней она стала полноправной обладательницей однокомнатной квартиры с телефоном на седьмом этаже девятиэтажного дома престижной серии Л-137. Таня спокойно могла послать меня по широко распространённому на Руси адресу и спокойно жить в подаренной мною квартире всю оставшуюся жизнь. Но не сразу. В те времена последующий обмен можно было совершать только спустя полгода. Власти таким приёмом боролись со спекуляцией квартирами. Полгода я жил в напряжении, плохо спал и постоянно дёргался. Иногда звонил Тане, спрашивал как её здоровье. Ведь она могла и умереть. А моя квартира? Мои треволнения никто не разделял. Всем было по фиг веники. И жене, и сыну. Жизнь полна повседневными заботами. Пока я учился в аспирантуре, проводил научные изыскания, преподавал в Театральном институте, тренировался и выступал в соревнованиях, снимался в БЛОКАДЕ и Тиле Уленшпигеле, Таня страстно обнималась в моей квартире со своим новым мужем. Сынок встал на ноги и сказал «МАМА».
Когда я позвонил Тане, напомнил ей, что прошло полгода и уже можно меняться, она протяжно сообщила мне в трубку, что они с мужем решили остаться в своей квартире, а деньги выплатить мне в рассрочку, лет за пять. Я потерял дар речи. Запрыгнув в такси я примчался на Светлановский и, обгоняя лифт, взлетел на седьмой этаж. Дверь я просто вырвал с французским замком и бросился на опешивших молодожёнов. Зубодробильным ударом я уложил жениха и побежал за невестой по её следам на улицу. Когда все выдохлись, соглашение об обмене моей жилплощади было восстановлено. Через неделю мы оформили все документы и, получив ордера, расстались навсегда. Скажу по секрету, что через два года дом № 17 на бульваре расселили и Таня с мужем и ребёнком получили двухкомнатную квартиру на Васильевском острове. А мои мытарства только начались.
Перед новосельем хотелось обновить квартирку. Сделать косметический ремонт. Ни мастеров, ни обоев, ни краски достать тогда, а тем более просто купить в магазинах было невозможно. Через каких-то друзей отца достали не советские обои, мел для побелки и всякую всячину. Возле строительного магазина я нанял маляра, который мне показался приличным. Дав ему червонец аванса, я спокойно уехал на работу. Красть в квартире было нечего и это успокаивало душу. Через пару дней я поехал принимать работу. Стёпа лежал на полу, как убитый. Под ним была разостлана газета. Руки мои опустились. Опустились и размозжили Стёпе нос. Он вскочил и убежал. На другой день я уговорил приятеля из аспирантуры помочь мне за харчи и мы с ним и побелили потолки, и поклеили обои. Новоселье было весёлым. Из мебели удалось перевезти старые тахтушки и сыночкину кровать чешского производства. Дружки-приятели, привыкшие заходить ко мне на бульвар, отводили глаза, произнося слова восторга и радости за мою обнову. Жена приготовила в духовке гуся, но на крутом повороте из кухни гусь у неё выскользнул и поплыл по полу. Воха приехал в гости, естественно, голодный. Церемониться не стали и, обдав гуся горячей водой, разорвали его на части. Стола ещё не было, поэтому накрыли на подоконнике. А ля фуршет. Подоконник был широкий, потому что дом кирпичный.
После новоселья мы стали приспосабливаться к новой квартире. Жена сидела с сыном, а я ездил на работу и заходил на обратном пути в магазины. Добывал пищу. Я не очень обратил внимание на тот факт, что квартира была оформлена на жену, а я теперь был прописан на Ветеранов в, якобы, её комнате. В один прекрасный день, вернувшись с работы, я открыл форточку, чтобы проветрить кухню. Жена доставала селёдку из банки, по случаю купленной мной в Океане. Она сообщила, что мама не рекомендует открывать форточки, так как летит много пыли, которую потом придётся вытирать. На что я предложил её маме командовать у себя дома. Я ещё не успел закрыть рот, как захлебнулся селёдочным рассолом. Рассол фейерверком полетел по стенам с новыми обоями, по белёному потолку, по моим новеньким джинсам LEVI’S и проливным масляным дождём покрыл весь пол. Пол, между прочим, был из дубового паркета.
Роковую ошибку я совершил, позарившись на комнату 9 метров в трёхкомнатной квартире на проспекте Ветеранов. Две смежные комнаты под 30 метров занимала энергичная бухгалтерша Алла со своей мамой и дочкой. Муж накрылся Алкиным медным тазом. Мне показалось простым и очевидным разменять всю квартиру, выменять соседке двухкомнатную, а мне комнату побольше. Но не тут-то было. Аллочка оказалось непростой штучкой. Получив от неё принципиальное согласие на обмен, я вложил всё своё время и деньги в поиски различных вариантов. Этот 1975 год я запомнил на всю жизнь. А мог бы запомнить на две. Алка и не думала меняться. Ей было хорошо и в этой трёхкомнатной квартире. Она, практически, жила там только своей семьёй. Мужа она отселила, выделив ему именно эту комнатку. И тех несчастных одиночек, которых только и могли подселить в эту комнату, Алка быстро сдавала ментам и они уносили ноги, куда глаза глядят. Я второй год обучался в аспирантуре ЛНИИФК по педагогической специальности. Заработал денег на съёмках «Романса о влюблённых» у Кончаловского и на «Стрелах Робин Гуда» у Тарасова и мог вложить средства в доплату за большую жилплощадь. У Львиного мостика я подкупил двух тёток, которые искали для меня варианты. Вариантов было много и среди них очень приличные. И для меня, и для Алки. Но она отказывалась от любой двухкомнатной квартиры, неизменно возмущаясь тем, какие хорошие комнаты в этих вариантах должны будут достаться мне. Когда я это понял, то решил переехать всей семьёй в эту комнату и пожить с Алкой как сосед. Чтобы ей жизнь мёдом не казалась. Тем более, что в доме напротив жили наши, как я тогда думал, друзья с маленьким сыночком Антоном. К ним мы ходили в гости и коротали мучительное время коммунального жития. Но мёдом жизнь не показалась мне. Каждый вечер, как только мы укладывали сыночка спать, Алка начинала греметь под нашей дверью кастрюлями, распевать песни и воспитывать свою препротивную кривляку. Как-то раз я не выдержал и гаркнул на Алку своим звероподобным рыком. Через пять минут явился участковый мент с дружинниками и отвели меня в отделение, оформив «привод». На другой день Алка пришла к директору института и тот в её присутствии приказал отчислить меня из аспирантуры. Мотив был понятен всем — хулиган не может носить гордое звание советского педагога. Жизнь выворачивалась наизнанку. Вот и сходили за хлебушком, рассуждал мужик, держа в руках отрезанные трамваем ноги. Спасла меня наша профкомовская мама — Катя Ершова. Она пришла ко мне домой на следующий день с представителями профкома, просидела до вечера и, когда Алка начала орать под дверью, записала всё на мой магнитофон. Директора института прижали к стене правосудия. Ему проще было меня отчислить и сломать мне жизнь, чем ждать неприятностей от Алки по партийной линии. Но он сдался общественности. Катя Ершова, в прошлом чемпионка мира по баскетболу, кандидат педагогических наук, спасла мою карьеру. Просто из чувства справедливости. И когда, спустя много лет, я благодарил её за этот поступок, она не могла припомнить эту историю. Мгновенно я нашёл алкаша из огромной коммуналки на Фонтанке, 103 и, приплатив ему сотку, поменялся с ним. Такой получился подарок Алке. Но не удивлюсь, если узнаю, что они поженились и счастливо прожили всю жизнь.