Истории СССР
Шрифт:
Приняв грех на свою душу, я исполнил обещанное. Евгений Александрович широко открыл глаза, сказав, что помнит мало исполненных обещаний, сделанных людьми даже по трезвости. А по его мнению мы вчера расстались, плохо осознавая происходящее. Он принял мои обещания за пьяный бред. Немного смутившись, он спросил меня, чем он может меня отблагодарить. Без ложной лести я уверил его, что он уже со мной расплатился сторицей. Мы распрощались и не встречались больше никогда.
Дали мне за мой подвиг два года… условно. Ихняя честь в чёрном пеньюаре долго меня стыдила, а когда в своём последнем слове посетовал на грабеж и развал страны ударила молоточком. Я обещал исправиться. Но как только я слышу в эфире его голос, меня переполняет чувство гордости. Не стыда, не желания раскаяться, а гордости. И только его строки соединяют нас незримо в пространстве. Он жив и я жив. И мы друг друга вспоминаем иногда.
Идут белые снеги, как по нитке скользя.
Жить и жить бы на свете, но наверно нельзя.
Идут белые снеги, аж до боли светлы.
И мои и чужие, заметая следы.
Высокий Абдулов в чёрных ботинках
Было это летом. Жарким летом 1982 года. Никитка приехал на свою творческую встречу во Дворце молодёжи. После выступления перед зрителями приехали ужинать в «Асторию». ««Астория»» у артистов была любимой гостиницей. Жилось там веселее и вольготнее. Артисты практичные и занятые селились в «Октябрской», что напротив Московского вокзала. А гуляки предпочитали «Асторию». Ментура и таптуны там были покладистей. Главный администратор, Анна Григорьевна, встречала артистов в холле лично и, расцеловавшись с ними как с близкими родственниками, безобразничать позволяла по полной программе. После того, как директор отваливал по своим делам, она оставалась в отеле полновластной хозяйкой. Когда в полночь ресторан «Зимний сад», истощив запасы еды и питья, закрывался, остатки гуляк переползали в валютный бар. Даже там кадровый бармен из КГБ опускал свои веки и позволял народным и заслуженным артистам расплачиваться неизвестно откуда взявшимися долларами, а то и вообще брал у них в уплату русские рубли.
В тот вечер, недавно вернувшийся из Финляндии Никита, решил удивить компанию и вальяжно протянул бармену золотую пластиковую карту VISA, объявив, что сегодня он всех угощает. Бармен долго тёр картой по своей кассовой машинке, но денег на счёте Михалкова не появлялось. Никита сделался возмущённым и косо мне подмигнул. В те времена пластиковые карты были большой редкостью и, чтобы не опозориться, бармен, убеждённый Никитой в том, что его машинка сломана, списал всё на счёт заведения. А Никита, торжествующе поднял тост за систему Станиславского и Немировича-Данченко! Когда бармен Паша в половине четвёртого утра закрыл за нами дверь своего питейного заведения, гулким эхом разнесся по коридорам «Астории» его отчаянный стон «Не верю!»
Компания спившихся в клубок друзей потащилась в номер самого хлебосольного и продолжала пир. Тут важно было запастись горючим. Самым верным источником огненной воды в те времена в СССР были таксисты. У них всегда и без проблем можно было прикупить бутылку водки. В тот приснопамятный вечер сидели у Абдулова. Саша сетовал, что на парижских гастролях недоумок-продюсер подарил ему, премьеру театра, авторучку с золотым пером, а Коле Караченцову вожделенный для Саши видик. Его одноместный номер на втором этаже «Астории» выходил окнами на сквер у Исаакиевского собора и из окна приятно тянуло ночной прохладой. За стол, стоявший посреди комнаты, уселись человек шесть. Двое из них, Саша Адабашьян и Серёжа Соловьёв, едва торчали из-за стола. Росточка они были невеликого, да ещё уселись на диван.
Пропустив по рюмочке, начали мерить их ростом, приставляя спиной друг к другу. Двери номера были открыты и время от времени коридорные развозили по номерам погруженных в коляски для чемоданов, пьяных финнов. Отмерив высоту Адабашьяна и Соловьёва без каблуков и накатив по сто граммов, Саша Филипенко предложил приступить к замерам высшей касты. Михалков припал спиной к Абдулову и в воздухе повисла тишина. Их головы маячили на одинаковом уровне. Быстро взглянув на каблуки, заставили снять чёрные ботинки и остаться в носках. Приём не принёс желаемого финала. Рост был равный. Тогда Абдулов прыгнул на стол и заорал, что он выше. Дружный хохот разбудил всех интуристов, строго придерживавшихся распорядка дня. Пришла Анечка и вежливо попросила смеяться потише. Абдулов обнял её за талию и усадил на диван. Через две минуты она сама ржала громче пожарной сирены, забыв про чопорных англичан и фривольных французов. Между тем, водка закончилась. Разойтись по номерам и забыться сном бунтующая мысль советской интеллигенции ещё не позволяла. Решили послать гонца за бутылочкой. Пока спорили, кому отправиться на закупку на ночные улицы Питера, Никита забрался на шкаф и лежа на боку лукаво улыбался Абдулову. Крыть было нечем. Под дружный смех друзей поверженный Саша вышел из номера и отправился за водкой. Аня принесла нам на закуску домашних пирожков с капустой. Адабашьян запер их в холодильнике и стоял на стрёме, чтобы их не съели раньше времени. А время медленно текло под аккомпанемент анекдотов. Вдруг в окне появилась люлька автокрана, в которой с гордо поднятой головой стоял Саша Абдулов, поддерживаемый электромонтёром. Они медленно проплыли вверх и спускаясь вниз остановились на уровне окна. Споры о его победоносной высоте были неуместны. Даже с учётом каблуков чёрных ботинок.
Было это летом. Жарким летом 1994 года в Москве проходил Международный Московский кинофестиваль. Бассейн «Москва» зиял на месте храма Христа Спасителя, взорванного в 1931 году по приказу И.В. Сталина, огромной мутной хлорированной лужей. Я работал в студии ТРИТЭ Никиты Михалкова его заместителем и судорожно искал деньги для проектов и замыслов Мастера. Никита отмокал в банях Нижнего Новгорода после изнурительных съёмок «Утомлённых солнцем». Нижегородская братва принимала его с должным радушием. За время съёмок, большая часть которых проходила в Нижегородской губернии они с Михалковым стали корешами. Александр Абдулов подружился с Отариком, Шабтаем и много лет был президентом Московского кинофестиваля и рулил большими деньгами. На первый взгляд бредовую идею Никиты прислать в Нижний Новгород гостей кинофестиваля на прогулку по Волге, Саша поддержал и заплатил нам за это огромные деньги — тысяч четыреста зелёных. Студия ТРИТЭ облегчённо вздохнула. Выплатили людям долги по зарплате за три месяца. Никита заказал колокол для церкви в Аксинино, на Николиной горе от семьи Михалковых.
Гости прилетели на двух самолётах и устроились в каютах, подготовленных мною и Володей Седовым, теплоходов. Плыли мы по Волге до Макарьева монастыря, пели песни и пили огненную воду. На отдельном пароходе плыл Ричард Гир со свитой. У Макарьева монастыря, на берегу Волги накрыли столы и подали стерляжью ушицу. Никита спел с Митей Бузылёвым песню про шмеля. Чуть было не сцепился с Барри Алибасовым, но Лида Шукшина их растащила. Помериться ростом с Абдуловым тогда не представилось возможным. Он был в большом почёте у Ельцина и его командос и на гулянье не приехал. Отарик Квантришвили Абдулова сильно уважал. А вот Никитку снял с поста президента федерации тенниса и поставил Шаму. Самолюбие аристократа было сильно задето. Но надежды найти своё место в строю «Паратов» не терял. Прильнул к его противнику. Помог ему в этом один новоявленный, но длинноволосый каскадёр Саша, друг авторитетного человека. И тут пошло-поехало. Проверку на верность Никитка прошёл, положив 7 миллионов долларов от Виктора Степаныча в дар Фонду культуры на счёт банка «Новый международный валютный союз», который тут же «лопнул». Как снег на голову, свалился дядюшка Оскар. Причём Соловьёв и Абдулов, как по команде подписали ходатайство на представление «Утомлённых солнцем» от России в Оскаровский комитет. Америка, как известно, страна продажных империалистов. А русские тогда на неё здорово наехали, хотели нахрапом взять. Да и француз Сейду своего не упустил. Деньги-то в фильм вложил, права на прокат в Европе у него. Нужно думать о рекламе. Вот вам и плиз приз. К золоту потянулись разные люди. Нет, столпотворения не было. Владислав Резник даже страховать приз отказался на случай пропажи во время гастролей. Но умный ловец поймает свою рыбёшку. Михалков уцепился за лацканы Коржакова. Не то сам хотел в президенты баллотироваться, не то предлагал свою помощь Борису Ельцину. Они любили париться в банях. Ну, конечно, без девушек. А тут ещё мода появилась ракетками махать. Матчи по теннису в околоельцинских кругах стали чем-то вроде причастия святых ельцинских тайн. Я подыхал от хохота, наблюдая теннисные поединки Михалкова с Борей Немцовым или Олегом Сосковцом. Снобизм бывших красных товарищей не давал им согнуться и присесть на подачах. Они отбивали мячи с важным министерским видом, не сгибая рук в локтях. Но смех это вызывало только у меня. Михалков в промежутках между матчами успевал пропарить партнёров в баньке и, отбив чечётку на коврах, получить гектары нижегородской землицы на берегах Оки по бросовой цене и заказ на агитацию голодного народа за своего кормильца Ельцина. Новый премьер перевёл стрелку с Отарика и Шабтая на Славу. А Никита со Славой уже с 1994 крепко дружил. К тому времени в Отарика попала шальная пуля, пролетавшая прямо мимо бани, в которой он с друзьями парился. И вот пока Саша Абдулов накрывал хлебосольные столы на кинофестивале, в большом кремлёвском окне появился новый президент Московского Международного кинофестиваля Никита Михалков. Высокий и в чёрных ботинках, в чёрном смокинге и белом кашне. Поднимаясь по лестнице, по синей ковровой дорожке и, глядя на Никиту, Саша тихо бормотал себе под нос «Не верю! Не верю!» Споры о взятии им победоносной высоты были не уместны.
Кабуки
Питерским спортбанщикам посвящается.
Когда в Питере наступала зима и сугробами заваливало все сады и скверы, когда дворники с лопатами и машины «хап-хап» с трудом расчищали проезды по улицам, жизнь в городе не замирала. Трамваи и троллейбусы перевозили граждан от одного муравейника по строительству коммунизма к другому, а потом доставляли их в парк культуры и отдыха имени С.М. Кирова. Там трудящиеся проводили свой досуг, занимаясь зимними видами спорта. Кто-то скользил на коньках и лыжах, кто-то катался на финских санках по льду замёрзших прудов, а кто-то мог промчаться и на тройке вороных лошадок. Но и любители летнего многоборья не бросали своих увлечений. Для этого под чутким руководством родной коммунистической партии в центре города Ленинграда в бывшем Михайловском манеже, где при царе конногвардейцы оттачивали мастерство верховой езды, устроили Зимний стадион. Мороз ни мороз, а там вечная весна. Молоденькие девушки с прыгающими во все стороны сиськами бегали по дорожкам, а парни с истошными криками метали копья и толкали ядра. А в самом торце манежа устроили площадку для баскетбола, волейбола, борьбы и бокса. Приходи, товарищ! Готовься к труду и обороне СССР!
Директором этого стадиона Областной Комитет Коммунистической Партии СССР назначил своего проверенного человека — Виктора Руденко, человека преданного делу партии, политически грамотного, женатого и скромного в быту. Виктор Георгиевич всегда ходил по стадиону в элегантном костюме с изысканным галстуком итальянского шёлка и с очень важным видом. Простым прохожим могло показаться, что здесь под землёй ракетный завод, а бегают люди в майках и трусах для отвода глаз. Но люди осведомлённые понимали, что олимпийские медали советских спортсменов — это идеологическое оружие и ковать его нужно со всей ответственностью. Я примкнул к этому бурному течению и учился в очной аспирантуре Ленинградского научно-исследовательского института физической культуры на секторе высшего спортивного мастерства старшего научного сотрудника Валентина Алексеевича Булкина и целыми днями пропадал на Зимнем стадионе, исследуя параметры подготовленности спортсменов и оказывая им посильную помощь. Спорт тогда был делом политическим, отражающим успехи социалистического строя перед ненавистным, загнивающим империализмом. Руденко с полным правом чувствовал себя причастным к когорте верховных жрецов советского Олимпа. И в этом мало кто сомневался, особенно неизменно встречая его фамилию в списке руководителей спортивных делегаций. И даже выезжающих в капиталистические страны, для чего требовалось в доказательство верности Родине разве что не оставить все свои внутренние органы. Менялся он в лице только тогда, когда приходила делегация из Обкома партии, комсомола и других властных структур. Нет, они не занимались прыжками в высоту. Они уже преодолели нужную планку и выполнили правильный норматив. Они приходили к Руденко для восстановительных процедур после тяжёлого трудового дня. Это по их высочайшему повелению, Виктор Георгиевич построил на Зимнем стадионе восстановительный центр для спортсменов-олимпийцев. По-русски этот восстановительный центр был простой баней. Баня в народе издавна читалась хорошим средством восстановления растраченных физических и моральных сил. Бань в городе Ленина было предостаточно. Известный изобретатель Массарский умудрился придумать даже баню в чемодане. Носи и мойся, где вздумается. Но Виктор Георгиевич, как дальновидный член партии, понимающий кто и зачем будет париться в этой бане, построил её на манер римских, с невиданной для советского человека роскошью. Хоть там и не было подводных горячих источников как в итальянских термах, хоть и построили её во дворе стадиона в здании старого гаража, а ещё раньше — каретника, но впечатление на отдыхающих баня производила неизгладимое. Пройдя гардеробную, вы попадали в каминный зал для трапезы, оттуда арка вела в огромный, роскошный бассейн с голубой не Невской водой и стенами из Пудоского песчаника, имитирующего горные склоны, по которым струились прозрачные ручьи. Из холла с бассейном открывались две потайные дверцы. Одна вела в жаркую преисподнюю, названную парилкой, а другая вела в уютный турецкий будуар, именуемый массажным кабинетом. Условия для разврата были превосходные.
Надо заметить, что даже обеспеченные, высокопоставленные советские чиновники не имели для секса тех условий, в которых естество раскрепощается так, что готово к яркому семяизвержению. Для этого нужна полная и безоговорочная свобода сознания. А где, простите меня, её может добыть советский человек. Тотальная слежка, доносительство, тесные квартирки, забитые хламом, тонкие картонные стены с естественной прослушкой, соседи и даже родственники, которые напрочь отбивали желание животного совокупления. Случалось, что в пылу страсти, раскричавшийся самец провоцировал соседей на вызов квартального милиционера, а тот, охраняя покой и порядок строителей коммунизма, мог и застрелить. Так и случилось с моим приятелем Юрой Каморным. Я уж не хочу унижать воспоминаниями тех советских граждан, которые зажимая друг другу рот на тахте за шкафом, чтобы не разбудить престарелых родителей, молча, без слов восторгов и признаний, в кромешной темноте, с трудом отыскав половые органы, делали советских детей, защитников отечества и продолжали род нечеловеческий.