Историк
Шрифт:
Я снова лег. Не стоило будить Георгеску, когда опасность уже миновала, но мне заснуть не удалось. Снова и снова передо мной — в воображении — вставал пронзительный понимающий взгляд зверя. Наверно, дремота все же подкрадывалась ко мне, когда из темноты леса донесся смутный шум. Одеяла больше не грели, и я опять встал и прошел через заросший кустами двор, чтобы выглянуть за край стены. К Арджешу гребень под стенами, как я уже говорил, обрывался отвесно, но налево склон уходил более полого, и оттуда долетал гул множества голосов. В лесу виднелись огни — словно кто-то еще развел костры у крепости. Я подумал, не заходят ли в эти леса цыгане, — утром надо будет спросить Георгеску. Словно на зов моей мысли мой новый друг вдруг вынырнул из темноты рядом со мной. Он завернулся в одеяло и сонно шаркал ногами.
— Что-то не так? — Археолог заглянул вниз. Я указал рукой, куда смотреть.
— Не
— Едва ли. Слишком далеко от цивилизации, — он выговорил это, зевая, но глаза уже проснулись и настороженно блестели. — Вообще-то странно. Давайте подойдем поближе, посмотрим.
Мне его предложение совсем не понравилось, но через минуту мы уже натянули сапоги и тихонько крались по тропе в сторону, откуда неслись голоса. Теперь я слышал их переливы отчетливее: не волчий вой, а словно бы пение мужских голосов. Только бы не наступить на сухую ветку. Георгеску опустил руку в карман. Я с облегчением вздохнул: у него действительно есть пистолет! Вскоре между стволов мы увидели отблески света, и он знаком приказал мне пригнуться, а потом и присесть рядом с ним в кустарнике.
Перед нами была поляна, и на ней, вообрази, — толпа мужчин. Они двумя кольцами окружали высокий костер. Один, по-видимому предводитель, стоял в центре у огня, и, когда пение достигало высшей точки, каждый из поющих приветственно протягивал к нему руку, другую же опускал на плечо стоящего рядом. Лица в багровых отблесках огня были жесткими и суровыми, а глаза блестели, как драгоценные камни. Собравшиеся были одеты в какую-то униформу: темные куртки поверх зеленых рубашек с черными галстуками.
— Кто это? — шепнул я Георгеску. — Что они поют?
— Все для отечества! — прошипел он мне в ухо. — Не шумите, если хотите жить. По моему, это «Легион Михаила-архангела».
— Что за легион?
Я едва шевелил губами. Трудно было представить менее ангельское зрелище, чем эту толпу мужчин с напряженно воздетыми руками и каменными взглядами. Георгеску поманил меня прочь, и мы беззвучно прокрались дальше в лес. Но перед тем я успел заметить движение на дальней стороне прогалины и с возрастающим изумлением разглядел высокого человека в плаще. Взметнувшееся пламя на мгновение осветило бледное лицо и темные волосы. Человек стоял за кругом людей в униформе, и на лице его была радость — нет, мне показалось, что он хохочет! Потом он скрылся из виду — должно быть, за деревьями, а Георгеску утащил меня вверх по склону.
Когда мы вернулись в безопасность руин — представь, теперь они казались мне надежным укрытием, — Георгеску сел к огню и с облегчением раскурил свою трубочку.
— Господь всемогущий, дружище, — выдохнул он. — Еще немного, и нам бы конец.
— Кто они?
Он швырнул спичку в огонь и ответил коротко:
— Уголовники. Их еще называют Железной гвардией. Шляются по здешним селам и учат молодежь ненависти. Особенно ненавидят евреев и мечтают избавить от них мир. — Георгеску свирепо затянулся. — Нам, цыганам, известно, что где убивают евреев, там и цыганам приходится худо. И другим тоже достается.
Я заговорил о странной фигуре, которую заметил на краю поляны.
— Ну, ясное дело, — пробурчал Георгеску, — такие, как они, привлекают очень своеобразных поклонников. Очень скоро каждый пастух в горах будет на их стороне.
Нам не скоро удалось снова уснуть, хотя Георгеску заверил, что легион, занятый своими обрядами, не станет обшаривать горы.
Кое-как мне удалось задремать, и я с трудом дождался рассвета. К счастью, в нашем орлином гнезде он наступил рано. Утро настало тихое и туманное: ни ветерка в кронах деревьев. Как только свет стал достаточно ярким, я отправился к развалинам склепа и часовни поискать волчьи следы. К стене намело земли, и там виднелись ясные глубокие отпечатки тяжелых лап, но была в них одна странность: следы вели только наружу — прямо из провала, и непонятно было, каким образом волк попал в свое логово. Впрочем, может быть, я просто недостаточно искусный следопыт и не сумел отыскать следов в зарослях у наружной стены. После завтрака я еще долго рассматривал отпечатки и сделал несколько набросков, а потом мы спустились вниз.
И я снова должен прерваться, с самыми добрыми пожеланиями тебе из далекой страны… Росси».
ГЛАВА 47
«Дорогой друг!
Не представляю, что ты подумаешь о нашей странной односторонней переписке, когда она наконец попадет к тебе в руки, однако остановиться не могу. Прежде всего эти заметки нужны мне самому. Вчера во второй половине дня
Он уговаривал меня вернуться вместе с ним хотя бы в Тырговиште, но я уже решился провести в этих местах еще несколько дней, осмотреть церкви и монастыри и, может быть, узнать что-нибудь еще об окрестностях твердыни Влада. По крайней мере так я оправдывался перед самим собой и перед Георгеску, который посоветовал мне посетить несколько селений, где несомненно бывал при жизни Дракула. Но думается мне, друг мой, что у меня была и другая причина остаться: не знаю, увижу ли когда-нибудь еще место такой пронзительной красоты и столь далекое от привычного мира. Твердо решив провести здесь несколько оставшихся до возвращения в Грецию дней, я расположился в таверне и попытался склеить из своих обрывков румынского беседу со здешними стариками о местных преданиях. Сегодня я гулял по лесу и наткнулся неподалеку от деревни на старое святилище. Оно сложено из дикого камня и крыто дерном и, сдается мне, стояло здесь задолго до появления всадников Дракулы. На алтаре лежали свежие, едва начинающие увядать цветы, и под свечами у распятия натекли лужицы воска.
На обратном пути мне встретилось не менее дивное зрелище: молодая селянка в крестьянском платье встала передо мной на тропе, словно картинка из учебника истории. Она так и стояла не двигаясь, пока я не попытался заговорить с ней, и тогда, к моему удивлению, одарила меня монеткой. Монета явно старинная — средневековая, и на одной стороне выбито изображение дракона. У меня нет доказательств, но я не сомневаюсь, что это чеканка Ордена Дракона. Девушка, конечно, говорит только по-румынски, но я сумел понять, что она получила монетку от старухи, которая пришла в их деревню откуда-то с гор у замка Дракулы. Кроме того, девушка сказала, что ее фамилия — Гетци, хотя для нее это имя ничего особенного не значит. Вообрази мое волнение: столкнуться лицом к лицу с потомком Влада Дракулы! Несмотря на восторг историка, мне стало не по себе (хотя чистое лицо девушки и ее грациозная осанка отвергали всякую мысль об отвратительной жестокости). Я хотел вернуть монету, но она настояла, чтобы я оставил ее себе, и я решил сохранить подарок до другого раза. Мы договорились завтра снова встретиться, а пока я должен сделать рисунок монеты и порыться в словаре, чтобы завтра расспросить девушку о ее семье и предках».
«Дорогой друг!
Прошлым вечером мне удалось подробнее поговорить с молодой девушкой, о которой я писал тебе накануне. Ее в самом деле зовут Гетци, и свою фамилию она пишет точно так, как продиктовал мне для моих заметок Георгеску. Пытаясь договориться с новой знакомой, я поражался, как быстро она схватывает все. Кроме природной сообразительности, она умеет читать и писать и помогала мне искать в словаре нужные слова. Я не мог насмотреться на ее подвижное лицо и блестящие темные глаза, которые всякий раз вспыхивали радостью, когда ей удавалось понять мои неуклюжие фразы. Разумеется, она никогда не изучала иностранных языков, но я не сомневаюсь, что, будь у нее возможность учиться, она без труда постигала бы чужую речь. Удивительно найти такой острый ум в столь отдаленной и первобытной местности; быть может, это еще одно подтверждение, что девушка происходит от благородных, образованных и талантливых предков. Семья ее отца живет в деревне с незапамятных времен, но, насколько я понял, они числят среди предков каких-то венгров. Девушка сказала, что отец считает князя замка Арджеш своим предком и думает — кажется, разделяя уверенность всей деревни, — что в замке закопан клад. Насколько я понял, считается, что в день какого-то святого над местом, где зарыто сокровище, загораются огни, но в деревне не находится смельчаков, готовых провести там ночь. Девушка явно превосходит одаренностью своих односельчан, и, глядя на нее, я вспоминаю благородную молочницу Тесс из рода Д'Эбервиллей. Я знаю, милый друг, что ты не выходишь за пределы 1800 года, но сам я в прошлом году перечитывал «Тесс», и тебе советую иногда отвлекаться от своих изысканий. Кстати, в существовании клада я сомневаюсь — Георгеску наверняка нашел бы его.