Историки Рима
Шрифт:
37. «Если бы среди всех удач я сумел не только быть богатым и знатным, но также остаться трезвым и умеренным, то сейчас, наверное, как друг, а не как пленник вступал бы я в этот город, и ты не счел бы для себя зазорным заключить союз с человеком, происходящим от славных предков и повелевающим многими народами. Положение, в котором я нахожусь сейчас, — свидетельство твоего величия и моего позора. Я владел конями и воинами, оружием и деньгами — надо ли удивляться, что я не хотел их отдавать? Вы стремитесь покорить себе все народы; отсюда не следует, что все согласны стать рабами. Сдайся я сразу, без борьбы, это не принесло бы славы ни тебе, ни мне — я был бы казнен и обречен забвению. Но если теперь ты даруешь мне жизнь, память обо мне, а тем самым и о твоем великодушии сохранится на века». Выслушав эту речь, цезарь даровал прощение самому Каратаку, его жене и братьям. С них сняли оковы, и они с теми же словами хвалы и благодарности, какими только что славили принцепса, обратились к Агриппине, находившейся тут же, на другом помосте. Женщина, стоящая во главе боевых значков римской армии, — то было странное зрелище, чуждое нравам наших предков, но Агриппина хотела, чтобы в ней видели соправительницу империи, созданной ее дедами и прадедами.
38. Вскоре сенаторов созвали на заседание, где они долго и возвышенно рассуждали о пленении Каратака и сравнивали его с подвигами Публия Сципиона, захватившего Сифака, Луция Павла, полонившего Персея, и других полководцев, приводивших в Рим и выставлявших на обозрение народа
39. Осторий бросил против врага легковооруженные когорты, однако и это не остановило бегства; только когда в дело вступили легионы, ход битвы выравнялся; вскоре победа начала склоняться на нашу сторону, но наступившие сумерки позволили противнику ускользнуть, отделавшись незначительными потерями. Теперь сражения завязывались чуть не каждый день; чаще всего, правда, они походили на стычки разбойников — противники, движимые то слепым случаем, а то и жаждой славы, сгоряча или по заранее обдуманному плану схватывались в лесах и болотах, стремясь дать выход своей ярости или захватить побольше добычи, действуя иногда по приказу командиров, а иногда и без их ведома. Особенно упорно сражались силуры; римский командующий как-то сказал, что это племя должно быть стерто с лица земли, подобно тому как некогда были уничтожены или переселены в Галлию сугамбры; 533 слова эти дошли до силуров, и ненависть их разгорелась еще пуще. Они неожиданно напали на две вспомогательных когорты, бойцы которых, подстрекаемые алчными префектами, увлеклись грабежом и не приняли нужных мер предосторожности. Захваченную здесь добычу и пленных силуры принялись щедро раздавать по соседним племенам, стремясь увлечь на путь мятежа и их, как вдруг Осторий, измученный делами и заботами, все более его угнетавшими, неожиданно умер. Враги были весьма обрадованы тем, что столь незаурядный полководец погиб, если и не в бою с британцами, то все же во время войны с ними.
533
Стр. 294. Сугамбры— германское племя, в 8 г. до н. э. было частично уничтожено римлянами, частично переселено — собственно, не в Галлию, а на левый берег Рейна.
40. Узнав о смерти легата, цезарь, дабы не оставлять провинцию без наместника, послал в Британнию Авла Дидия. Несмотря на быстроту, с которой Дидий проделал весь путь, он застал дела в еще худшем состоянии, чем прежде, ибо тем временем произошла битва, где был разбит легион под командованием Манлия Валента. Враги распространили преувеличенные слухи об этом сражении, дабы запугать новоприбывшего командующего, он же, в свою очередь, раздувал их, рассчитывая, что это поможет ему в случае победы стяжать больше славы, а в случае неудачи легче оправдаться. Это поражение нам опять нанесли силуры; набеги их захватывали все новые земли, пока поспешно прибывший сюда Дидий не заставил их отступить.
После того как Каратак попал в плен, самым сведущим в военном искусстве у британцев оказался Венуций из племени бригантов. Как я уже говорил, пока он был мужем царицы Картимандуи, он неизменно хранил верность римлянам и пользовался их вооруженной поддержкой. Впоследствии он расстался с царицей, между ними вспыхнула война, и Венуций обратил оружие также и против нас. На первых порах, однако, они враждовали только между собой; в этой борьбе Картимандуя сумела хитростью и коварством захватить брата и родных Венуция, что вызвало ярость ее противников; одна мысль о возможности попасть под власть женщины казалась им нестерпимой. Они отобрали самых крепких среди своих молодых людей, дали им оружие, и те устремились ко дворцу царицы. Наши предвидели это и выслали ей на помощь когорты, вступившие в ожесточенный бой, который сначала шел с переменным успехом, но к концу принял более благоприятный для нас оборот. Неплохо показал себя в этом сражении и легион, которым командовал Цезий Назика: обремененный годами и почестями, Дидий предпочитал действовать через доверенных лиц и их руками наносить поражения врагу.
Я объединил в одном рассказе события, в действительности происходившие на протяжении многих лет при двух разных пропреторах, Остории и Дидии, ибо, изложенные разбросанно и без связи, они могли бы утратить свою значительность и стереться из памяти людей. Возвращаюсь к описанию событий по порядку.
41. В консульство Тиберия Клавдия (в пятый раз) и Сервия Корнелия Орфита 534 Нерону, как бы с целью показать всем, что он уже созрел для управления государством, было до срока разрешено надеть мужскую тогу. 535 Цезарь охотно уступил также льстивым настояниям сенаторов, требовавших присвоить Нерону на двадцатом году жизни консульское достоинство, 536 а еще до того вручить ему как кандидату на эту должность проконсульскую власть вне Рима и дать право называться принцепсом юношества. От его имени солдатам роздали денежные подарки, а народу — угощение. Чтобы завоевать расположение черни, устроили цирковые игры, во время которых перед зрителями проехали Британник, в претексте, и Нерон — в одеянии триумфатора. Предполагалось, что, увидев одного в императорском облачении, а другого в детском платье, народ яснее поймет, какая судьба ожидает каждого из них. Одновременно были устранены центурионы и трибуны, с сочувствием относившиеся к Британнику, — одних, придумав какой-нибудь повод, перевели, другим предложили почетное повышение по службе. Убрали также самых неподкупных и верных его отпущенников, воспользовавшись следующим случаем. Однажды, приветствуя брата при встрече, Нерон назвал его Британником, тот, отвечая, употребил имя «Домиций». Агриппина тут же доложила мужу об этом происшествии, в котором она, горько сетуя, усматривала начало грядущей смуты. «Здесь, в нашем доме, — жаловалась она, — пренебрегают законом об усыновлении, 537 законом, который принял сенат, которого требовал народ. Все это козни наставников Британника, и если не принять против них меры, они могут стать опасны для общества». Клавдий, взволнованный ее словами так, будто перед ним раскрылся целый государственный заговор, приказал сослать или казнить лучших наставников своего сына и окружил его людьми, которые были назначены Агриппиной и больше напоминали стражников, чем воспитателей.
534
Стр. 295. Консульство Тиберия Клавдия… и Сервия Корнелия Офита— 51 г. н. э.
535
…надеть
536
…присвоить Нерону… консульское достоинство…— По закону минимальный возраст для занятия консульской должности составлял 33 года. Бывали, однако, случаи, когда юноши из императорской семьи (напр., внуки Августа Луций и Гай) объявлялись консулами в 20 лет. Назначение Нерона консулом в 20 лет, во-первых, как бы приравнивало его к внукам Августа, во-вторых, делало его уже в 14 лет кандидатом в консулы, то есть официальным лицом, могущим занимать государственные должности, в частности, командовать войсками в провинциях.
537
Стр. 295-296. …пренебрегают законом об усыновлении…— При усыновлении Домиций принял имя Нерон Клавдий Друз Германик.
42. О свершении самых далеко идущих своих замыслов, однако, Агриппина не смела помышлять до тех пор, пока преторианскими когортами командовали Лузий Гета и Руфрий Криспин, ибо она полагала, что оба до сих пор помнят о Мессалине и преданы ее детям. Поэтому она убедила мужа, будто соперничество префектов ведет к распрям в когортах и будто дисциплина станет строже, если сосредоточить власть в руках одного человека. Командование преторианцами было передано Афранию Бурру, который славился как выдающийся военачальник и при этом хорошо понимал, кому он обязан своим возвышением. Еще больших почестей добилась Агриппина для себя — она в колеснице поднялась на Капитолий, присвоив себе право, с древних пор принадлежавшее лишь жрецам и изображениям богов; имя ее теперь оказалось окружено подлинно религиозным поклонением: она и доныне остается единственной женщиной, которая, родившись от императора, была также сестрой, женой и матерью верховных правителей империи. При всем том главный ее защитник, Вителлий, осыпанный милостями и на склоне лет, едва не попал в число государственных преступников — таким уж превратностям подвержена судьба людей, находящихся на вершине власти. Сенатор Юний Луп донес на него, обвинив в оскорблении величия и стремлении к захвату власти. Цезарь готов был прислушаться к этим обвинениям, но Агриппина скорее угрозами, чем просьбами заставила его изменить мнение и лишить доносчика воды и огня. 538 На большем Вителлий не настаивал.
538
Лишить воды и огня— выслать из Рима.
43. В тот год было множество чудесных знамений. Зловещие птицы опустились на Капитолий, от частых землетрясений рушились дома, и толпа, в ужасе метавшаяся по улицам в ожидании новых подземных толчков, затаптывала увечных. Не хватало продовольствия, начался голод, и в этом тоже люди видели кару, ниспосланную богами. Недовольство перестало быть тайным — когда Клавдий вел дела в суде, толпа со злобными криками окружила его, оттеснила, угрожая расправой, в дальний угол форума, и только отряд солдат вызволил принцепса, разогнав разъяренную чернь. Было известно, что в столице осталось припасов не больше, чем на пятнадцать дней; лишь великая милость богов да мягкая зима спасли нас от беды. А ведь в старину Италия отправляла обозы с продовольствием своим разбросанным по дальним провинциям легионам, не страдает она от недородов и теперь, но мы сами предпочитаем возделывать поля в Африке и в Египте и ставить жизнь римских граждан в зависимость от случая и от воли ветров.
44. В тот год между армянами и иберами началась война, ставшая причиной серьезных раздоров также между парфянами и римлянами. Парфянами в ту пору правил Вологез, он был сыном гречанки-наложницы и сделался царем лишь потому, что братья сами уступили ему престол; иберами владел Фарасман по праву, издавна принадлежавшему его роду, армянами брат его Митридат — по милости римлян, оказывавших ему поддержку оружием и деньгами. У Фарасмана был сын но имени Радамист, благородной внешности и невиданной силы, преданный обычаям родной страны; добрая слава шла о нем также и среди соседних племен. Радамист столь часто и раздраженно говорил о своем отце, который-де, несмотря на старость, до сих пор владеет маленьким иберским царством, что вряд ли можно было сомневаться в его намерениях. Видя приближение старости, Фарасман решил привлечь к другим целям внимание юноши, внушавшего ему ужас своим нетерпеливым стремлением к власти и любовью, которой он пользовался в народе. Он стал говорить сыну об Армении, напомнил, что после изгнания парфян сам уступил этот край брату, но посоветовал до времени держать планы нападения в тайне и действовать хитростью, дабы застать Митридата врасплох. Сделав вид, будто он не в состоянии сносить ненависть мачехи и потому поссорился с отцом, Радамист бежал к дяде. Тот принял его весьма ласково, как собственного сына, осыпал наградами и почестями, Радамист же за спиной ничего не подозревавшего царя переманил самых знатных армян на свою сторону.
45. Затем он прикинулся, будто примирился с отцом, и, вернувшись, сообщил ему, что в той мере, в какой можно было действовать хитростью, сделано все и что остального можно добиться только оружием. Тем временем Фарасман нашел предлог, чтобы начать военные действия: в своей борьбе с царем альбанов 539 он хотел использовать силы римлян, Митридат воспрепятствовал этому, и теперь-де ему, Фарасману, не остается ничего, кроме как выступить против брата и заставить его смертью искупить нанесенное оскорбление. Тут же он собирает большое войско и поручает сыну командование над ним. Внезапно вторгшись в пределы Армении, Радамист вынуждает перепуганного Митридата уйти с равнины и запереться в крепости Горнах, 540 где он мог чувствовать себя в безопасности как из-за неприступного местоположения, так и благодаря находившемуся здесь гарнизону, которым командовали префект Целий Поллион и центурион Касперий. Нет искусства более чуждого варварам, чем применение военных машин и приемы осады городов, тогда как нам эта сторона военного дела известна лучше всего. Попытки Радамиста преодолеть укрепления не принесли ему ничего, кроме потерь, он начал было осаду крепости, но, убедившись, что силой здесь не справиться, решил использовать алчность префекта и подкупить его деньгами. Касперий протестовал, доказывал, насколько недопустимо, чтобы царь — союзник Рима, и Армения, полученная некогда в дар собственность римского народа, пали жертвой коварства и любви к деньгам, но ничего не мог поделать ни с Поллионом, ни с Радамистом — один ссылался на невозможность бороться с численно превосходящим врагом, другой утверждал, что не вправе ослушаться отцовского приказа. Наконец, видя, что он не может силой заставить Фарасмана прекратить войну, Касперий убедил противников заключить хотя бы временное перемирие и уехал к префекту Сирии Уммидию Квадрату, дабы доложить ему об обстановке, которая складывается в Армении.
539
Стр. 297. Альбаны— племя в современном Дагестане и восточном Азербайджане.
540
Горны— ныне Гарни под Ереваном. Развалины крепости сохранились.