Историки Рима
Шрифт:
66. От всех волнений Нарцисс внезапно заболел и уехал в Синуессу, 550 ибо рассчитывал, что свежий воздух и вода целебных источников быстро восстановят его силы. Агриппина давно уже решилась на последнее злодеяние, и теперь ей важно было не упустить удобный случай. Помощников у нее было достаточно, и, посоветовавшись с ними, она решила отказаться как от быстродействующих ядов, ибо внезапная смерть принцепса могла навлечь на нее подозрения, так и от ядов, исподволь подтачивающих здоровье, — чувствуя приближение конца, Клавдий мог разгадать, что произошло, и любовь к сыну вспыхнула бы в нем с новой силой. Ей нужно было средство, которое бы медленно разрушало здоровье человека и в то же время лишало его рассудка. Мастер, способный изготовить такое средство, нашелся. То была женщина по имени Локуста, незадолго до того осужденная как отравительница и с давних пор выполнявшая поручения властителей. Она составила зелье, поднести же его поручили Галоту — евнуху, который обычно подавал к столу кушанья и отведывал их.
550
Синуесса— на границе Латия и
67. Все это стало вскоре настолько широко известно, что писатели того времени рассказывают со всеми подробностями, как Клавдию подали яд, налив его в особенно красивый и вкусный белый гриб, как он, то ли по своей тупости, то ли потому, что был пьян, не сразу ощутил действие зелья, как его внезапно прослабило, и он, казалось, освободился от яда. Страх охватил Агриппину. Она думала лишь о смертельной опасности, ей угрожавшей, и, не обращая внимания на присутствующих, подала знак врачу Ксенофонту, заранее вовлеченному в сговор. Тот знал, что идти на крупное преступление опасно, но довести его до конца — выгодно; как рассказывают, он сделал вид, будто хочет облегчить охватившие Клавдия рвотные судороги и ввел ему в горло перо, смоченное мгновенно действующим ядом.
68. В созванном между тем заседании сената консулы и жрецы возносили молитвы о здравии принцепса, тогда как он уже лежал бездыханный, весь перевитый повязками и укутанный одеялами, а Агриппина торопливо принимала меры, чтобы закрепить за Нероном императорскую власть. Прежде всего, как бы ища утешения в своей скорби, она обняла Британника, прижала его к себе и, то называя вылитым отцом, то придумывая разные другие уловки, не давала выйти из комнаты. Она задержала также сестер его, Антонию и Октавию, расставив стражу, закрыла доступ в покои и, дабы успокоить солдат и дождаться часа, который по исчислению звездочетов был благоприятен для осуществления ее плана, все время распускала слухи, будто принцепс чувствует себя лучше.
69. Но вот, в третий день перед октябрьскими идами, в полдень, внезапно распахнулись ворота Палатинского дворца. Сопровождаемый Бурром Нерон появился перед солдатами дежурной когорты и, встреченный приветственными криками, которыми по знаку префекта разразились преторианцы, сел в носилки. Рассказывают, будто часть солдат сначала растерялась; они оглядывались, спрашивали, где Британник, но, видя, что никто не пытается воспрепятствовать происходящему, подчинились ходу событий. Доставленный в лагерь, Нерон сказал несколько приличествующих случаю слов, пообещав преторианцам денежный подарок, щедростью не уступавший подаркам Клавдия, и был провозглашен императором. Отцы-сенаторы скрепили своим постановлением выбор, сделанный солдатами, провинции без колебаний последовали за ними. Клавдию решено было воздать божеские почести, похороны его проходили столь же торжественно, как похороны божественного Августа, и Агриппина постаралась затмить великолепием свою прабабку Ливию. Завещание, однако, оглашено не было, дабы злобная несправедливость, с которой отец отдавал пасынку предпочтение перед собственным сыном, не вызвала возмущения черни.
1. Началом моего повествования станет год, 551 когда консулами были Сервий Гальба во второй раз и Тит Виний. События предыдущих восьмисот двадцати лет, прошедших с основания нашего города, описывали многие, и, пока они вели речь о деяниях римского народа, рассказы их были красноречивы и искренни. Но после битвы при Акции, когда в интересах спокойствия и безопасности всю власть пришлось сосредоточить в руках одного человека, эти великие таланты перевелись. Правду стали всячески искажать — сперва по неведению государственных дел, которые люди начали считать себе посторонними, потом — из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним. До мнения потомства не стало дела ни хулителям, ни льстецам. Но если лесть, которой историк пользуется, чтобы преуспеть, противна каждому, то к наветам и клевете все охотно прислушиваются; это и понятно — лесть несет на себе отвратительный отпечаток рабства, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде. Если говорить обо мне, то от Гальбы, Отона и Вителлия я не видел ни хорошего, ни плохого. Не буду отрицать, что начало моим успехам по службе положил Веспасиан, Тит умножил их, а Домициан возвысил меня еще больше; но тем, кто решил неколебимо держаться истины, следует вести свое повествование, не поддаваясь любви и не зная ненависти. Старость же свою, если только хватит жизни, я думаю посвятить труду более благодарному и не столь опасному — рассказать о принципате Нервы и о владычестве Траяна, о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает.
551
Стр. 310. …станет год…— 69 г. н. э.
2. Я приступаю к рассказу о временах, 552 исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью; три гражданских войны, множество внешних и немало таких, что были одновременно гражданскими и внешними; удачи на Востоке и беды на западе — Иллирия объята волнениями, колеблется Галлия, Британния покорена и тут же утрачена, племена сарматов и свевов объединяются против нас, растет слава даков, ударом отвечающих Риму на каждый удар, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим личину Нерона, готовы взяться за оружие. На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела с незапамятных времен: цветущие побережья Кампании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая жестокость бушует в самом Риме: все вменяется в преступление — знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные награды, выплачиваемые доносчикам, вызывают не
552
Стр. 311. Я приступаю к рассказу о временах…— «История» освещала события 69-96 гг. н. э. Дошедшие до нас книги (I-IV и начало V) охватывают 69 г. н. э. и часть 70.
3. Время это, однако, не вовсе было лишено людей добродетельных и оставило нам также хорошие примеры. Были матери, которые сопровождали детей, вынужденных бежать из Рима; жены, следовавшие в изгнание за своими мужьями; друзья и близкие, не отступившиеся от опальных; зятья, сохранившие верность попавшему в беду тестю; рабы, чью преданность не могли сломить и пытки; мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни, как прославленные герои древности. Не только на людей обрушились бесчисленные бедствия: небо и земля были полны чудесных явлений; вещая судьбу, сверкали молнии, и знамения — радостные и печальные, смутные и ясные — предрекали будущее. Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело — не заботиться о людях, а карать их.
4. Однако, прежде чем приступать к задуманному рассказу, нужно, я полагаю, оглянуться назад и представить себе, каково было положение в Риме, настроение войск, состояние провинций и что было в мире здорово, а что гнило. Это необходимо, если мы хотим узнать не только внешнее течение событий, которое по большей части зависит от случая, но также их смысл и причины. Поначалу смерть Нерона была встречена бурной радостью и ликованием, но вскоре различные чувства охватили, с одной стороны, сенаторов, народ и расположенные в городе войска, а с другой — легионы и полководцев, ибо разглашенной оказалась тайна, окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме. Сенаторы, неожиданно обретя свободу, радовались и забирали все больше воли, как бы пользуясь тем, что принцепс лишь недавно приобрел власть и находится вдали от Рима. 553 Немногим меньше, чем сенаторы, радовались и самые именитые среди всадников; воспрянули духом честные люди из простонародья, связанные со знатными семьями, клиенты и вольноотпущенники осужденных и сосланных. Подлая чернь, привыкшая к циркам и театрам, худшие из рабов, те, кто давно растратил свое состояние и кормился, участвуя в постыдных развлечениях Нерона, ходили мрачные и жадно ловили слухи.
553
Стр. 312. …принцепс… находится вдали от Рима.— Гальба был наместником Тарраконской Испании, и провозгласили его императором войска этой провинции.
5. Преторианцы издавна привыкли по долгу присяги быть верными цезарям, и Нерона они свергли не столько по собственному побуждению, сколько поддавшись уговорам и настояниям. Теперь же, не получив денежного подарка, обещанного им ранее от имени Гальбы, зная, что в мирное время труднее обратить на себя внимание и добиться наград, чем в условиях войны, поняв, что легионы, выдвинувшие нового государя, имеют больше надежд на его благосклонность, и к тому же подстрекаемые префектом Нимфидием Сабином, который сам рассчитывал стать принцепсом, они жаждали перемен. Хотя попытка Нимфидия захватить власть была подавлена и мятеж обезглавлен, многие преторианцы помнили о своей причастности к заговору. Немало было людей, говоривших о том, что Гальба стар, и изобличавших его в скупости. Сама его суровость, некогда прославленная в войсках и стяжавшая ему столько похвал, теперь пугала солдат, испытывавших отвращение к дисциплине былых времен и привыкших за четырнадцать лет правления Нерона так же любить пороки государей, как когда-то они чтили их доблести. Стали известны и слова Гальбы — достойные с точки зрения интересов государства, но опасные для него самого — о том, что он «набирает солдат, а не покупает»; впрочем, поступки его мало соответствовали этому правилу.
6. Положение немощного старика подрывали Тит Виний, отвратительнейший из смертных, и Корнелий Лакон, ничтожнейший из них; Виния все ненавидели за подлость, Лакона презирали за бездеятельность. Путь Гальбы к Риму был долог и кровав. Погибли — и, как полагали, невинно — консул следующего года Цингоний Варрон и бывший консул Петроний Турпилиан; их не выслушали, им не дали защитников, и обоих убили, первого — как причастного к заговору Нимфидия, второго — как полководца Нерона. Вступление Гальбы в Рим было омрачено недобрым предзнаменованием — убийством нескольких тысяч безоружных солдат, 554 вызвавшим отвращение и ужас даже у самих убийц. После того как в Рим, где уже был размещен легион, составленный Нероном из морской пехоты, вступил еще и легион из Испании, город наполнился войсками, ранее здесь не виданными. К ним надо прибавить множество воинских подразделений, которые Нерон набрал в Германии, Британнии и Иллирии и, готовясь к войне с альбанами, отправил к Каспийским ущельям, но вернул с дороги для подавления вспыхнувшего восстания Виндекса. 555 Вся эта масса, склонная к мятежу, хоть и не обнаруживала явных симпатий к кому-либо, была готова поддержать каждого, кто рискнет на нее опереться.
554
Стр. 313. …безоружных солдат…— То были солдаты I Флотского легиона, переведенные по приказу Нерона из морской пехоты. При въезде Гальбы в Рим они обратились к нему с просьбой подтвердить распоряжение Нерона, но тот, усмотрев в этом бунт, велел казнить каждого десятого; …нескольких тысяч— обычное у Тацита риторическое преувеличение.
555
Виндекс— наместник провинции Лугдунская Галлия, поднявший весной 68 г. н. э. восстание против Нерона. Виндекс погиб, но восстание его, поддержанное Гальбой, привело к падению Нерона.