История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Неверно, однако, как думали в то время, что налог для дополнения заработной платы был важной причиной быстрого роста населения. В XIX веке, как и в XVIII, рост населения был связан не с увеличением рождаемости, а с падением смертности. Не глупым мировым судьям Спинхэмленда, а хорошим врачам Великобритании страна обязана тем, что между 1801-1831 годами население Англии, Уэльса и Шотландии возросло с 11 миллионов до 16,5 миллиона человек.
Высокие цены на хлеб во время войны, обрекая сельскохозяйственного низкооплачиваемого рабочего на голод и нищету, не только приносили выгоды лендлорду и крупным арендаторам, но и приостановили на некоторое время разорение йомена-фригольдера и крестьянина-копигольдера. Однако после Ватерлоо с падением хлебных цен уменьшение числа мелких земледельцев возобновилось. Именно на них спинхэмлендская система давила в финансовом отношении особенно тяжело, так как во многих южных графствах, особенно в Уилтшире, многочисленные фермеры, не прибегавшие к наемному труду, были вынуждены платить тяжелый налог в пользу бедных, чтобы дополнить заработную плату, выплачиваемуютеми крупными фермерами, использующими чужой труд, которые были их соперниками и должны были занять их место. Мелкий земледелец страдал еще и от продолжающегося огораживания открытых полей и выгонов, и от ускоряющегося упадка домашней промышленности.
Однако мы не должны преувеличивать темпа и размера перемен. Перепись населения 1831 года показывает, что накануне билля о реформе сельскохозяйственный пролетариат был только в два с половиной раза многочисленнее, чем самостоятельные земледельцы .И оставалось еще «мелкоекрестьянство», почти столь же многочисленное, как и фермеры, которые оплачивали наемных рабочих. Но значительно большая часть обрабатываемой земли находилась теперь в руках крупных фермеров, а открытые поля и общинные выгоны большей частью исчезали.
Когда война и ее последствия были преодолены, из статистических подсчетов реальной заработной платы стало очевидно, что сельскохозяйственному рабочему в 1824 году было не хуже, чем тридцать лет назад, если взять среднюю цифру по всей стране в целом. В некоторых районах ему даже стало лучше. Но его уровень жизни снизился в тех областях сельского юга, которые находились дальше от фабрик и шахт с их конкурирующей заработной платой, особенно там, где налог в пользу бедных использовался для удержания заработной платы на низком уровне и где сельскохозяйственный рабочий зависел от фермера, нанимавшего его за глиняную хибарку, в которой батрак жил. Часто он был вынужден получать часть своего заработка плохим зерном или еще худшим пивом. В таких графствах сожжение скирд и бунты являлись следствием осознания беднотой своей безысходной нищеты. В более ранние и простые времена батрак чаще жил на ферме и ел за столом фермера. Это означало, конечно, что он так же зависел от своего нанимателя, как и в более поздние времена, когда был связан предоставлением ему хижины. Но это означало также более тесный, а часто, следовательно, более сердечный личный контакт и меньшую изоляцию классов. Коббет говорит о старомодном участии батрака в трапезе своего хозяина на равных условиях, с тем лишь исключением, что фермер мог приберечь для себя более крепкое пиво.
Зимой 1830 года голодающие батраки графств, расположенных к югу от Темзы, устроили мятежную демонстрацию, требуя установления заработной платы в полкроны в день. Месть судей была ужасной: трое из мятежников были несправедливо повешены, а четыреста двадцать оторваны от семей и переправлены в Австралию как каторжники. Такая паническая жестокость показала, насколько широка была пропасть социальных различий, отделяющих высший класс от бедноты даже тогда, когда антиякобинский дух был изгнан из политической сферы и «реформа» стала лозунгом королевских министров.
Было бы, однако, большой ошибкой рассматривать несчастное положение батраков в графствах, расположенных южнее Темзы, как характерное для всей сельской Англии. На севере, да и во всех районах, где развивалась фабричная жизнь и рудники, заработки даже сельскохозяйственных рабочих были выше, налог в пользу бедных ниже, а число людей, получающих эту милостыню, меньше. Средний уровень жизни был, конечно, выше, чем в предшествующее столетие, если учитывать все районы и все классы. Не только Коббет, но и многие другие жаловались, что фермеры, подражая более состоятельным лицам, расстаются со своими привычками к скромной жизни, употребляют веджвудовскую посуду вместо оловянной, дают образование дочерям, катаются в кабриолете или разъезжают верхом с охотничьими собаками. Хорошо ли это было или плохо – ответ зависит от точки зрения, но, во всяком случае, это явилось «повышением уровня жизни».
На перемены в жизни фермера жаловались еще в период Ватерлоо, но и 30 лет спустя эти перемены еще вызывали недовольство, как показывают эти стихи, написанные в 1843 году.
Прежде:
Мужу – пахать, боронить; Жене – корову доить; Дочери – прясть руно; Сыну – блюсти гумно. И вам доход обеспечен при этом.Теперь:
Мужу – охота с борзыми; Дочери – пианино; Жене – шелка и сатин; Сыну – греческий и латынь. И о вашем банкротстве объявят в газетах.Более скромное сельское население также не было лишено счастья и известного благосостояния, меняющегося в зависимости от места, времени и обстоятельств. Жизнь деревенских детей, свободно играющих в зарослях живых изгородей, в степях и чащах, была здоровой и приятной, как рассказывали Бьюик, Вордсворт и Коббет на основании своих детских впечатлений предшествующий период, а Хоуит – в новом столетии. Рассказы Уильяма Хоуита, Джорджа Барроу и других писателей, которые общались с простым народом на проселочных дорогах, полях и в хижинах в двадцатых и тридцатых годах, создают впечатление, что здоровую и счастливую жизнь там можно было наблюдать так же часто, как и тяжкие лишения. Деревенские спортивные состязания и каждодневное соприкосновение с природой, а также еженощное соприкосновение с ней во время тайной ловли зайцев и кроликов на огороженных полях – как все эти обстоятельства должны расцениваться при определении «положения сельской бедноты»? И каким образом должно быть обобщено большое разнообразие условий жизни вразличных графствах и районах, в различных поместьях и фермах?
Еще в 1771 году Артур Юнг сожалел о том, что с улучшением дорожных удобств возросло стремление деревенских юношей и девушек посетить Лондон. Но теперь и другие города также принимали тысячи пришельцев из всех частей сельской Англии. Это было особенно заметно на севере, в районе шахт, фабрик и бумагопрядилен. Действительно, перепись показывает, что за период 1801 – 1831 годов в некоторых отдаленных приходах севера население уменьшалось с каждым десятилетием. Однако это еще не стало обычным для средней английской деревни, и в первые тридцать лет XIX века еще не было заметно снижения числа постоянных обитателей сельских приходов; тем не менее приход уже посылал многих своих юношей в колонии, или в Соединенные Штаты, или в промышленные и торговые центры самой Англии.
Постоянный рост населения сделал действительно невозможным обеспечение работой каждого жителя английской деревни. Земледелие уже поглотило всех рабочих, которые ему требовались, а многие традиционные виды сельских занятий исчезали. Крупнейшие отрасли национальной промышленности, такие, как, например, суконная, вновь перемещались в города из сельских районов, в которых развивались во времена позднего средневековья и Тюдоров. В подавляющей массе деревень земледелие становилось единственным родом занятия населения; последнее переставало вырабатывать товары для общего рынка и, кроме того, производило меньше товаров для себя.
С улучшением дорог и средств сообщения сперва леди из поместья, затем жены фермеров и, наконец, жены коттеров научились покупать в городе многие предметы, которые раньше обычно производились в деревне или в поместье. И в «деревенской лавке» теперь часто продавались городские и даже заморские товары. Деревня, сама производившая дли себя одежду и пищу, все больше и больше уходила в прошлое. Один за другим исчезали ремесленник-шорник, мастер земледельческих орудий, портной, мельник, мебельщик, ткач, иногда даже плотник и строитель – пока, наконец, в конце царствования Виктории деревенский кузнец не остался в некоторых местах единственным ремесленником, да и ему пришлось, кроме выполнения все более редких заказов по ковке лошадей, заниматься починкой проколотых велосипедных шин туристов! Уменьшение количества мелких предприятий и ремесленных мастерских сделало сельскую жизнь более скучной и приносило все меньше духовного и творческого удовлетворения жителям деревень, сужало их интересы, превратило эту жизнь из главного потока всей национальной жизни в ее тихую, поросшую тиной заводь. Жизнеспособность деревни медленно падала, так как город сотнями путей высасывал ее кровь и мозг. Этот длительный процесс уже начался в период между Ватерлоо и биллем о реформе.