История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Но английская деревня в первую половину XIX века еще была в состоянии поставлять прекрасных колонистов в новые земли за океаном. Люди, привыкшие к лишениям и долгим часам работы на воздухе, были готовы взяться за рубку леса, заниматься земледелием или грубым ремеслом. Женщины были достаточно выносливы и трудолюбивы, чтобы рожать и воспитывать большие семьи.
Вся обстановка послевоенной Англии помогала великому движению колонизации. Перенаселение, экономические и социальные беспорядки, негодование, вызываемое в сердцах умных и свободолюбивых людей господством сквайра и фермера, – все это были факторы, способствовавшие созданию второй Британской империи, заселению Канады, Австралии и Новой Зеландии мужчинами и женщинами, говорящими на английском языке, воспитанными на английских традициях. «В Канаде, – писал один иммигрант, – мы можем жить свободной жизнью и не бояться говорить о своих правах». «Здесь нет лесничих, и у нас больше прав», – писал другой. Шотландцы, как горцы, так и жители долин, открыли пути в Канаду. Там вырубались леса, поднимались бревенчатые хижины и обширные дикие просторыстали превращаться в возделываемые поля и заселялись людьми. В Австралии в первые десятилетия XIX века капиталистические «скваттеры» развели в больших количествах рогатый скот, построили овечьи фермы и создали для отважных душ заманчивое поле деятельности. Поселения Новой Зеландии появились немного позднее, главным образом между 1837и 1850 годами. Британец ганноверской и ранневикторианской эпохи оставался сельским жителем или отошел от него только на один шаг: он еще не стал настоящим горожанином, неспособным возвратиться обратно на землю или избрать более чем одну профессию. Он еще мог привыкнуть к лишениям, которые были сопряжены с жизнью пионеров, и к разнообразию нужд и случайностей этой жизни. Поэтому-то Британское содружество наций и было основано именно в этот период.
В то время когда многие английские сельские жители пересекали океан, другие устремлялись в промышленные районы самой Англии. В течение Наполеоновских войн это перемещение на самом острове было особенно заметно. Век «угля и железа» действительно наступил. Началась новая жизнь, и обстоятельства, при которых она началась, вызвали и новые тревоги.
Иммигранты в горнорудные и промышленные районы, недавно покинувшие старый сельский мир, весьма консервативный по своей социальной структуре и моральной атмосфере, рассматривались как его отбросы, представляли собой презираемую массу, которая легко возбуждалась, становясь опасным горючим материалом. Очень часто их пища, одежда и заработок были здесь лучше, чем на покинутых ими фермах или в тех деревнях, откуда они пришли. У них было здесь больше независимости, чем у сельскохозяйственных рабочих, заработок которых дополнялся пособием по бедности. Однако поступавшие на фабрики теряли при этом не меньше, чем выигрывали. Красота полей, лесов и живых изгородей, древние, как мир, обычаи сельской жизни – деревенская лужайка с ее развлечениями, праздник урожая, праздник десятины, обряды Майского дня, спортивные развлечения – всего этого уже не было на руднике или фабрике или в стандартных кирпичных жилищах, которые воздвигались, чтобы приютить рабочих. Правда, в отношении бытовых условий старые сельские домишки, откуда они пришли, были часто худшим местом для жилья, хотя и живописным, но губительным и нездоровым. Однако нельзя было не чувствовать некоторой симпатии к шаткому окну, обрамленному цветущей жимолостью, или к протекающей крыше, на которой зеленым ковром разросся мох и гнездились голуби!
Наихудшими в новых городских районах были те трущобы, в которых жили ирландские иммигранты. Они приходили из сельских трущоб, значительно худших, чем самые худшие в английской деревне, и приносили с собой соответственные скверные привычки. Обращение Англии с ирландским крестьянином постоянно приносило свои горькие плоды. Однако худшим периодом в отношении санитарных условий промышленных районов была скорее середина XIX столетия, чем его начало, так как многие из новых домов превратились за это время в трущобы, потому что в течение многих лет их никто не ремонтировал.
Фабричные рабочие, как и шахтеры, теперь были территориально объединены как масса наемников, противостоящая нанимателю, который жил отдельно от них в своем собственном доме в совершенно иных социальных условиях, в то время как при прежней деревенской системе они были рассеяны по фермам по 1-2 или самое большее по 5-6 человек на каждую ферму и находились в тесных и, следовательно, часто в дружеских личных отношениях с их хозяином-фермером, за столом которого холостые рабочие получали свою пищу, приготовляемую женой фермера.
Масса людей, оставляемых на фабриках и шахтах без всякого внимания, еще не имела никакой социальной помощи или развлечений современного типа, которые могли бы заменить им прелести и обычаи деревенской жизни. Они были вне поля зрения церкви и государства; единственной роскошью, которую они могли себе позволить, было пьянство; никто не говорил друг с другом о чем-нибудь, кроме своих бед. Естественно, что они являлись трутом для пламени агитации. Они не имели в жизни другого интереса или надежды, кроме евангелической религии или радикальной политики. Их религиозные и политические интересы сливались воедино, так как многие нонконформистские проповедники сами усваивали иразделяли радикальные доктрины. Но политический консерватизм, с которого началось движение Уэсли, еще не был исчерпан и действовал как сдерживающий элемент. По мнению Эли Халеви, известного французского историка, написавшего для нас историю Англии XIX столетия, власть евангелической религии была тем главным влиянием, которое предохраняло нашу страну от вступления на путь революционного насилия в течение этого периода экономического хаоса и социального пренебрежения.
Но имеется и другая причина, помимо ограничений и утешений влиятельной народной религии, для объяснения умеренности характера и ограниченности успеха радикального движения у поколения, следующего за Ватерлоо. Верно, что это движение проникло в фабричные районы, но фабричные районы были еще относительно небольшой частью Англии. В 1819 году условия фабричной жизни, которые существовали в районе хлопчатобумажной промышленности Ланкашира, не были широко распространены за его пределами, и радикальное движение могло, следовательно, быть временно подавлено бойней на Питерлоо и «Шестью законами» [56] . Будущее заключалось в фабричной системе, но в настоящем значительное большинство английского рабочего класса еще трудилось при старых условиях жизни и в земледелии, и в промышленности, и в сфере домашнего услужения, и в мореходстве. Питерлоо было важным событием, так как это несчастное нападение кавалерии с саблями в руках на рабочих хлопчатобумажных фабрик Манчестера внушило подрастающему поколению англичан отвращение к антиякобинскому торизму. Но жертвы Питерлоо, хотя они были представителями класса, типичного для Южного Ланкашира, не являлись еще типичными представителями трудового населения Англии тех дней.
[56]«Битва при Питерлоо» – массовое избиение рабочих, собравшихся 16 августа 1819 года на митинг на поле св. Петра недалеко от Манчестера. Погибло 11 человек, 400 было ранено. Это событие имело большой общественный резонанс.
«Шесть законов» («Акты для затыкания рта»), принятые парламентом в ноябре 1819 года, запрещали собрания с участием более 50 человек, процессии с оркестром и знаменами, разрешали обыск в домах частных лиц, аресты и высылку в колонии опасных лиц, повышали налоги на газеты. – Прим. ред.
Мир мистера Пикквика, мир быстрых почтовых карет и первого билля о реформе был переходным миром, соединяющим старую и новую экономическую структуру общества, причем старая еще преобладала. Сельскохозяйственные рабочие и ремесленники из мелких мастерских в течение некоторого времени еще были более многочисленны, чем шахтеры и фабричные рабочие. Существовала также большая армия мужчин и женщин, находящихся в домашнем услужении. В третьем десятилетии века одной женской прислуги было «на пятьдесят процентов больше, чем всех мужчин и женщин, мальчиков и девочек, взятых вместе, занятых в хлопчатобумажной промышленности». Условия труда и оплаты для домашних слуг очень мало изучены экономистами или социальными историками; и действительно, было бы очень трудно их определить, так как они были весьма различны в разных домах, в соответствии с занятием и характером нанимателя.
Другим обширным слоем общества, равно далеким и от фабрик, и от домашней работы, была подвижная армия неквалифицированных рабочих, известных под именем «землекопов», нанимавшихся целыми группами, которые двигались с места на место, роя каналы, строя дороги, а в следующем поколении сооружая насыпи и туннели для железных дорог. На севере в их рядах было большое число ирландцев, но на юге «землекопы» состояли почти исключительно из излишней рабочей силы английской деревни, население которой в этом краю имело меньше возможностей для ухода на фабрики и шахты. Некоторые высокооплачиваемые механики являлись командирами в армии землекопов; они были особенно многочисленны и получали высокую заработную плату, когда шло строительство железной дороги и прокладывание туннелей. Но в целом «землекопы» являлись наименее квалифицированными, наиболее невежественными и наименее оплачиваемыми среди новых промышленных классов. Они были кочевниками нового мира, и их мускульная сила заложила его фундамент.
На противоположном фланге в строю трудового люда находились квалифицированные инженеры и механики. Люди, которые создавали и ремонтировали машины, шли в авангарде промышленного переворота и были его подлинными телохранителями. Они лучше оплачивались, чем их коллеги-рабочие, они в общем были более интеллигентны и взяли на себя руководство развитием технического образования. Они уважались своими хозяевами, которые должны были советоваться с ними и преклоняться перед их техническими познаниями. Они находились на передовых позициях прогресса и изобретательства и радовались тому, что руководят техническим развитием новой эпохи. Такими людьми труда были Стефенсоны из Тайнсайда; в происхождении человека, который изобрел локомотив после того, как самостоятельно научился читать в возрасте семнадцати лет, не было ничего буржуазного.
Просвещение взрослого населения получило свой первый толчок от промышленного переворота в результате стремления механиков к общему научному знанию и готовности более интеллигентной части среднего класса помочь им осуществить это стремление. Бескорыстная научная любознательность была сильна среди лучшей части рабочих севера. С 1823 года общества механиков, основанные в Шотландии доктором Биркбеком, были созданы по всей промышленной Англии. Новый мир не мог довольствоваться лишь классической ученостью, заботливо укрываемой от широких масс в тесной церковной корпорации Оксфорда и Кембриджа. И в жизни общества, которую в те времена нужно было прежде всего изменить таким образом, чтобы люди увидели необходимость образования, эти «полу-Соломоны, полувсезнайки», неукротимые в своем рвении и не боящиеся показаться глупцами перед ученым, если он мог помочь научить невежду, не были столь большим злом.