История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Было трудно собирать средства для поддержания зданий даже существующих церквей путем принуждения прихожан уплачивать церковный налог, который уже второе поколение продолжал быть темой ожесточенных местных споров всюду, где были сильны диссиденты, особенно в промышленных районах севера. В Рочдейле в 1840 году, когда производилось голосование по вопросу о том, следует ли взимать церковный налог, страсти так разгорелись, что в город были посланы войска, чтобы поддержать порядок при помощи штыков.
Для дальнейшего развития и расширения своей деятельности церковь, следовательно, должна была рассчитывать на деньги, собранные по добровольной подписке, как всегда делала сектантская церковь. Содержание англиканских школ, являвшихся в то время основным элементом в системе первоначального образования в стране, также почти целиком зависело от добровольных сборов.
Вигское правительство также избавило церковь от величайшей непопулярности, связанной с системой десятины, которая с незапамятных времен вызывала вражду со стороны не только диссидентов, но и всего сельского общества. Десятина очень часто взималась с арендатора натурой: десятый молочный поросенок шел на стол священника; десятый сноп свозился в его амбар. Задолго до Реформации это было причиной трений и озлобления. Еще Чосер расхваливал доброго священника, который не «проклинал из-за своей десятины», то есть не отлучал от церкви упорных неплательщиков десятины.
Закон 1836 года прекратил уплату натурой. Десятина заменялась периодическими платежами за землю. С 1891 года их должен был уплачивать землевладелец, а не арендатор. Сквайры, которые социально и политически были близки к священникам, не так энергично сопротивлялись уплате десятины, как их арендаторы. Только в наши дни, когда после 1918 года многие фермеры купили обрабатываемые ими земли и, став землевладельцами, столкнулись с необходимостью уплачивать десятину непосредственно, поднялось новое волнение, приведшее к новым уступкам за счет церкви.
Другое бедствие было исправлено законом 1836 года о браке. По закону 1753 года, предложенному лордом Хардвиком, брак без участия англиканского священника не признавался законным, что было невыносимым оскорблением для религиозных чувств протестантских диссидентов и, особенно, для католиков. Закон 1836 года разрешал совершать в местах католического и протестантского богослужения религиозные церемонии, которые становились законными в присутствии гражданского чиновника-регистратора. Поэтому закон учредил институт гражданских чиновников ,называемых регистраторами рождений, смертей и браков. Сама по себе это была замечательная реформа, созвучная новой эпохе статистики и точной информации. Религиозный брак в англиканской церкви сохранялся в прежнем виде при условии, что священник посылает гражданскому чиновнику копию документа о вступлении в брак, составленного в ризнице. Этот типичный английский компромисс между современным светским государством и старым религиозным миром и до сих пор еще является законом страны.
Эти разнообразные реформы спасли церковь от серьезных атак на нее, которые предсказывались как ее друзьями, так и врагами. Тем не менее политические и социальные различия по-прежнему носили в большой мере религиозный характер. Влиятельные консерваторы в каждом городе и деревне обычно были пылкими англиканами, тогда как их наиболее активные противники, виги и либералы, были диссидентами или антиклерикалами. Мелкая буржуазия и трудящиеся классы посещали одни и те же церкви и занимались одной и гой же религиозной деятельностью. В XIX веке политические убеждения были в такой же степени вопросом религиозным, как и классовым. Религиозный раскол в обществе сохранился в значительной мере потому, что вигам после 1832 года не удалось удовлетворить требования диссидентов о церковных налогах, похоронах и допущении в Оксфорд и Кембридж.
В более старомодных частях Англии духовенство еще находилось под покровительством и влиянием высшего класса. Но в других ее районах многие священники обслуживали приходы, где было очень мало или совсем не было представителей высших слоев общества, что связано с географическим разделением классов, произведенным промышленным переворотом. Появился «священник трущоб», человек с идеями и функциями, отличными от тех, которыми обладал церковный властитель старой английской деревни.
Внутренняя сила церковной жизни в середине XIX столетия черпалась из различных источников. Обычный пастор, не принадлежащий к какой-либо особой школе мышления, знал, что в этот век критики он должен действовать энергично. Специфически евангелическое влияние было значительно шире распространено и более модно в церковных кругах, чем в первые годы столетия; «низкоцерковники», как теперь называли евангелистов, были достаточно сильны, чтобы принудить при помощи закона и обычая к более строгому соблюдению воскресенья, чем в предшествующий легкомысленный период. В то же время сторонники англо-католических идей, созревавших в Оксфорде в тридцатых и сороковых годах, постепенно распространили свои воззрения и практику по всей стране. В менее отдаленных графствах существовала также «либерально-церковная» школа Фредерика Денисона Мориса и Чарльза Кингсли, называемых «христианскими социалистами» вследствие их интереса к жизни и образованию трудящихся классов. Направление «либеральной церкви» никогда не имело большого числа сторонников, но их образ мыслей оказал влияние на многих более ортодоксальных священников, хотя сначала и их «ереси», и их «социализм» вызывали суровое порицание. Таким образом, церковь в Англии, после многих горячих споров и напрасных попыток изгнать обрядность или ересь, стала той многообразной корпорацией, к которой мы привыкли теперь, – корпорацией, либерально относящейся ко многим различиям вобразе жизни и мышления.
Тем временем нонконформистская сила продолжала возрастать в той же мере, в какой продолжали расти по своей численности, богатству, политической силе и социальному значению средний и трудящийся классы нового промышленного строя. В шестидесятых годах, когда Мэтью Арнольд подносил нельстивое зеркало к надменному лицу английского общества, его оксфордская душа чувствовала особое отвращение именно к нонконформистским «филистерам»; он видел в них типичных людей своего поколения, гордившихся древними английскими свободами и своим недавно приобретенным богатством, но имеющих очень слабое представление о социальных и духовных нуждах общества, которому не доставало «привлекательности и блеска». Многие из этих богатых промышленников, явившихся продуктом нового строя, присоединялись к более фешенебельной англиканской церкви и переходили в ряды высшего класса при помощи браков или благодаря своей напористости. Общество становилось смешанным.
Чудовищно возросшие богатства и производственная мощь Англии в первой половине правления Виктории и порожденные ими близнецы – новый средний класс, без всяких традиций, и необученный промышленный пролетариат – нуждались в соответствующем развитии образования, чтобы стать полезными и просвещенными. К несчастью, ни одно правительство до правительства Гладстона в 1870 году не осмелилось вызвать той битвы соперничающих сект, которая должна была возникнуть по любому предложению о государственном образовании, когда церковь и диссиденты, несомненно, напали бы друг на друга по вопросу о религиозном обучении. Все, что робкое государство рискнуло сделать, – это пожертвовать 20 тысяч фунтов в год на школьное строительство, проводимое различными добровольными обществами. Это строительство было начато в 1833 году, а затем скудные пожертвования ежегодно возобновляли. Для распределения этих пожертвований был учрежден комитет по образованию при Тайном совете с постоянным секретарем и системой инспекции школ, субсидируемых государством. Таково было скромное начало современного министерства просвещения. Требование государственной инспекции как непременного условия государственного субсидирования было принципом, предназначенным вскоре господствовать во многих областях жизни. Вслед за фабричными инспекторами, введенными фабричным законом 1833 года, появились школьные инспекторы, а вскоре и горные инспекторы. Государственная инспекция развивалась; наступало время, когда она должна была затронуть половину всех отраслей деятельности в стране.
Между тем истратить 20 тысяч фунтов в год на просвещение для самого богатого государства в мире было не так трудно. Прусское государство просвещало весь прусский народ. «Отечески заботливые» правители Германии в начале XIX века давали образование своим подданным, но отнюдь не стремились дать им политическую свободу и совершенно не допускали их участия в управлении страной. Английские государство давало простому народу большую политическую свободу и допускало некоторое участие народа в управлении, но просвещение его предоставляло частной религиозной благотворительности. Только после того как трудящиеся классы городов получили право представительства в парламенте по закону 1867 года о реформе, политики наконец сказали: «Мы должны дать образование нашим хозяевам [61] ».
[61]В английском языке употребленное здесь слово «master» имеет несколько значений, в том числе «хозяин» и «мастер». – Прим. перев.
В то время как меры, предпринимаемые для начального образования масс, были недостаточными, среднее образование состоятельных классов переживало большой подъем благодаря развитию «системы общественных школ.
В начале столетия существовало три типа школ среднего образования: во-первых, фешенебельные «общественные школы» (в действительности частные), подобные школам в Итоне, Винчестере и Харроу, немногочисленные, с чисто классической программой обучения и скандально скверной дисциплиной; во-вторых, частные академии, в которых получали более серьезные и современные познания при лучшей дисциплине представители непривилегированной диссидентской средней буржуазии, и, наконец, поддерживаемые государством старые классические средние школы, многие из которых пришли в упадок из-за небрежности и продажности, характерных для общественных учреждений в XVIII веке.