История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Социальные и экономические бедствия вызвали восстание Кета в Норфолке (1549); восставшие осадили Маусхолд-Хиз, вырезали 20 тысяч овец – в знак протеста против засилья лендлордов, державших непомерно много своих овец на общинных землях. Но огораживание пашен под пастбища не было общим бедствием в Норфолке, где поколение спустя Кемден отмечал, что почти все земли графства были «сплошным полем», то есть неогороженными, хотя он также упоминает и об «огромных стадах овец» лендлорда.
Закрытие монастырей не обострило сколько-нибудь значительно бедственное положение сельского хозяйства. Но, как мы сейчас увидим, это положение было обострено финансовым экспериментом Генриха – произведенной им «порчей денег». Причина бедствий лежала глубже, в нарастающих страданиях, которыми сопровождаются исторические перемены. Общество переходило от системы широкого распределения земли среди крестьян при низкой ренте, установившейся во времена недостатка рабочих рук в XIV и XV веках, к постепенному отмиранию крестьянских держаний и к их укрупнению в большие (капиталистические) фермы с высокой арендной платой. Это значило дальнейшее сокращение натурального сельского хозяйства и расширение производства для рынка. Это могло быть или не быть переходом от лучшего уровня жизни к худшему; несомненно, однако, что это был процесс превращения страны из бедной в более богатую. И такая перемена в этом направлении была необходима для того, чтобы кормить увеличивающееся население Англии, приумножать национальное богатство и сделать возможным повышение общего уровня жизни, который был создан новыми условиями за счет исчезновения старого жизненного уклада.
После отмены крепостной зависимости крестьян Англия XVI столетия шла впереди Германии и Франции; в царствование Генриха VII от этой зависимости осталось мало следов, и фактически никаких следов уже не было при Елизавете. Но аграрные перемены этой эпохи повлекли за собой другой медленно и отнюдь не в интересах крестьянства развивающийся процесс: в течение XVII и XVIII столетий постепенно крестьянин как таковой исчезает, превращаясь или в арендатора, или в йомена, или в безземельного рабочего, работающего на крупной арендованной ферме, или в городского рабочего, совсем оторванного от земли. Волнения в деревне эпохи Тюдоров были протестом против ранней стадии этого длительного процесса. Обстоятельства, при которых начался этот процесс, требуют дальнейшего исследования, и о них скажем ниже.
В давно прошедшие времена, в ХIII веке, в Англии царил «земельный голод»: было слишком много людей и недостаточно обрабатываемой земли – конъюнктура, весьма выгодная для лендлордов. Но, как уже указывалось, на протяжении двух последующих столетий, в значительной степени вследствие «черной смерти», появился избыток земли и нехватка рабочих рук для ее обработки – к выгоде для крестьянина, который при таких благоприятных для него условиях освободился от крепостной зависимости, а теперь, в XVI веке, снова ощущался острый земельный голод. Мел ленное повышение процента деторождаемости по сравнению с процентом смертности наконец восполнило опустошение, произведенное «черной смертью», хотя местные вспышки эпидемии все еще время от времени брали свою дань в Лондоне и в других городах. Лишь богачи получали медицинскую помощь, сколько-нибудь стоящую, но даже и у них смертность детей была так высока, что привела бы ужас современных родителей, хотя тогда она считалась вполне естественной. Тем не менее, несмотря на «пляску смерти» – излюбленный сюжет художника того времени, – население Англии все же медленно росло, достигнув, вероятно, 4 миллионов. Таким образом, при Тюдорах снова ощущался избыток рабочих рук по сравнению с имеющейся землей. Так как у Англии еще не было колоний и промышленное развитие было незначительным, то промышленность не могла поглотить избыток людей; отсюда «закоренелые нищие», отсюда уничтожение лесов и захват пустующих земель и использование их под сельскохозяйственные культуры – процесс, почти приостановившийся в XV веке; это также создавало для лендлорда благоприятную экономическую возможность поступать с землей (на которую был столь большой спрос) так, как он пожелает, и взимать более высокую ренту, поскольку это допускал характер аренды его земли.
В то время как спрос на землю позволял лорду не изменять размер ренты и плату за сельскохозяйственную технику, рост цен вынуждал его к этому, иначе он разорился бы. Между 1500 и 1560 годами цены, которые лендлорд должен был уплачивать за предметы, покупавшиеся лично для себя и для своих домочадцев, поднялись больше чем в два раза; цены на продукты питания возросли почти в три раза. Лендлорды вынуждены были, если они не хотели разориться, повышать ренту, когда кончались сроки аренды, и эксплуатировать землю наиболее выгодно – отводить ее под пастбище, а не под пашню.
Но эти обстоятельства, оправдывающие землевладельцев, вряд ли принимались во внимание озлобленным народом, находящимся во власти религиозных чувств. Католики и протестанты все еще применяли к экономическим явлениям средневековые мерила оценки этического порядка. Например, закон и общественное мнение все еще пытались запретить, как ростовщичество, получение каких-либо процентов за ссуду денег, несмотря на то, что это давно было принято среди деловых людей. Законодательство настолько отставало от жизни, что даже еще в 1552 году парламентский закон запрещал всякое взимание процентов «как порок, наиболее гнусный и ненавистный». Наконец в 1571 году этот закон был отменен, и доходы заимодавцев, не превышавшие десяти процентов, перестали считаться противозаконными.
Поэтому не удивительно, что проповедники, авторы памфлетов и поэты осуждали огораживания как противоречащие нравственности, а повышение ренты – как вымогательство. В некоторых случаях это, несомненно, так и было, но в общем лендлорды действовали под давлением финансовой необходимости. Правда, во многих случаях «экономическая необходимость» сделалась оправданием для тирана, угнетающего народ, и ею пользовались слишком необоснованно в последующих веках, когда «неумолимая наука» – политическая экономия – внушила людям мысль о железном законе необходимости. Но многие сочинения Тюдоровской эпохи, написанные по этим вопросам, были повинны в обратном, ибо они недостаточно учитывали экономические причины. Осуждалась только злая воля отдельных лиц, вместо того чтобы искать основные причины и способы их исправления.
Однако были и исключения. В одном замечательном диалоге, написанном в самый разгар социальных волнений при Эдуарде VI и озаглавленном «Трактат об общем благе», автор сумел вскрыть действительную причину, оставаясь справедливым ко всем сторонам; он понял неизбежное воздействие, какое рост цен должен был оказать на ренту, а также главную причину этого роста цен: «порчу» металлических денег Генрихом VIII.
Но гораздо чаще раздавались огульные обвинения против всякого огораживания. Эти осуждения было бы лучше приберечь для случаев действительной несправедливости, когда лорды маноров «огораживали от бедных их же собственные общинные земли». Точно так же необоснованны были нападки на сельское дворянство, как на «обжор и жадных плутов», потому что они «повышают выплачиваемую нами ренту». Однако вследствие роста цен сами крестьяне и арендаторы продавали свои продукты в два-три раза дороже, чем прежде, и лендлордам также приходилось платить относительно больше за все, что они покупали. Как же в таком случае можно было не повышать ренту? Но в представлении общества, все еще остававшегося в основном средневековым по своему кругозору, правильной основой социальной экономики являлась не конкуренция, а с незапамятных времен установленный обычай, причем этот обычай считался правильным даже тогда, когда падающая ценность денег и быстро растущие цены делали его с каждым днем все более и более нестерпимым и несправедливым.
Главной причиной социальной болезни было случайное и неравномерное действие, оказываемое на разные слои общества ростом цен. Одна часть крестьянства, имевшая долгосрочные аренды, которые по закону нельзя было расторгнуть, пользовалась всеми выгодами от этого быстрого роста цен на их продукты, потому что их ренту нельзя было повышать. Так как лорды не могли поэтому повысить ренту повсюду равномерно и умеренно, они вознаграждали себя, взимая непомерно высокую ренту и тяжелые штрафы за возобновление аренды с другой, менее счастливой части крестьянства и с фермеров, арендные контракты которых возобновлялись ежегодно или прекращались в случае смерти держателя или через определенный срок. В результате одна группа крестьян копила деньги, не платя ни гроша дополнительной ренты, в то время как на другую группу – социально не отличимую от первой, исключая лишь сроки их аренд или юридические формы их держаний, – нажимали все больше, чтобы получить компенсацию за то льготное положение, в котором находились другие. Между тем йомен, который не платил лендлорду манора никакой ренты или лишь чисто символическую, продавал свое зерно и скот в три раза дороже той цены, по которой мог бы продать его дед. Таким образом, в то время как некоторые люди чрезмерно наживались и процветали, другие, включая многих лендлордов и сквайров, оказались в поистине бедственном положении во время царствования Эдуарда VI и Марии в значительной степени в результате бессовестных махинаций их отца с чеканкой монет. По этой же причине безземельный рабочий также страдал вследствие отставания заработной платы от цен. Но безземельные рабочие тогда составляли значительно меньшую часть рабочего класса, чем в настоящее время. Так как до известной степени труд безземельного рабочего оплачивался натурой, то ущерб, наносимый рабочему падением ценности денег, часто был не очень велик. С другой стороны, ремесленник, организатор мануфактурного производства и купец выигрывали от роста цен столько же, сколько и крестьянин, рента которого не могла быть повышена. В общем рост цен, разоривший одних и обогативший других, явился стимулом для развития торговли, производства и коммерческих предприятий как в городах, так и в деревне. Он был одним из факторов, обусловивших развитие новой Англии – Англии смелого предпринимательства и конкуренции, – сменившей старую Англию неизменных обычаев и незыблемых прав.
Еще до исхода XVI столетия было на время достигнуто равновесие. В последние годы царствования Эдуарда VI было начато проведение настоящей финансовой реформы, которое продолжала Мария и завершила Елизавета. Уже на второй год своего царствования (1560-1561) великая королева смогла восстановить полноценность металлических денег. На время цены были стабилизированы. Постепенно, по мере того, как сроки все большего числа аренд истекали, устанавливались справедливые размеры ренты, и во времена Шекспира, за исключением годов плохого урожая, в деревне воцарялся мир, общий высокий уровень благосостояния и общее довольство.
К тому времени, когда установилось это «новое» равновесие, произошли важные перемены, вызванные плохими урожаями. Число арендаторов в современном смысле слова – людей, распоряжающихся значительным количеством пахотной земли, которую они держали на условиях аренды на определенный срок, – возросло по сравнению с прежним, и теперь гораздо реже встречался типичный средневековый держатель. Но все еще много было мелких крестьянских хозяйств, и большую часть лучшей пахотной земли в центральных районах Англии все еще составляли полосы открытых полей и крупные или мелкие наделы держателей.