История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Разумеется, была и оборотная сторона всего этого, как бывает во всякой картине человеческого благополучия иповедения. Жестокие нравы прошлых столетий не могли быть изжиты легко и быстро. Заокеанская деятельность англичан Елизаветинской эпохи не считалась с правами негров, которых они увозили в рабство, или с правами ирландцев, которых они грабили и убивали; даже некоторые из благороднейших англичан, такие, как Джон Хокинс на Золотом Береге и Эдмонд Спенсер в Ирландии, не отдавали себе отчета в том, посеву каких семян зла они способствовали. Да и в самой Англии женщине, преследуемой соседями, считавшими ее ведьмой; иезуитскому миссионеру, четвертуемому живым на эшафоте; унитарианцу, сжигаемому на костре, и пуританину-диссиденту, которого вешали или «заковывали в железные оковы в страшных и отвратительных тюрьмах», – всем им мало радости принесла эта великая эпоха. Но в елизаветинской Англии такие жертвы были не так многочисленны, как в других местах Европы. Мы избежали пучин бедствий, в которые были ввергнуты другие народы: испанской инквизиции, массовых мученичеств и убийств, которые обратили Нидерланды и Францию в место кровавой бойни, совершаемой во имя религии. Наблюдая все это через Ла-Манш, англичане радовались, что живут на острове и что мудрая Елизавета – их королева.
Как некогда исследователь старины Леленд объехал Англию Генриха VIII и записал свои наблюдения, так величайший из всех наших исследователей Уильям Кемден объездил счастливое королевство Елизаветы и увековечил его в своей книге «Британия». Незадолго до него священник Уильям Гаррисон и после него путешественник Файнс Морисон оставили нам картины английской жизни своего времени, которые можно с удовольствием сопоставить с еще более живыми и блестящими образами Шекспира.
По всей вероятности, численность населения Англии и Уэльса к концу царствования королевы превышала четыре миллиона, то есть равнялась одной десятой части ее современного населения. Более четырех пятых населения жило в сельской местности, но значительная часть его была занята в промышленности, поставляя деревне почти все необходимые ей промышленные товары или работая на более широкий рынок в качестве ткачей, горнорабочих, рабочих каменоломен. Большая часть населения обрабатывала землю или разводила овец.
Даже многие из городского населения, составлявшего меньшую часть населения страны, уделяли земледелию хотя бы часть своего времени. Провинциальный город средней величины имел до 5000 жителей. Города не были перенаселены, и в них было много красивых парков, фруктовых садов и хозяйственных построек, перемежающихся с рядами мастерских и лавок. Некоторые небольшие города и порты находились в состоянии упадка. Отступление моря, занесение илом русла рек, увеличение размеров кораблей, требующих более обширных гаваней, продолжающееся перемещение суконной и других мануфактур в деревни и хижины – все это было причинами упадка некоторых старых центров промышленности и торговли.
В целом население в городах все же возрастало. Йорк – столица севера; Норидж – крупный центр торговли сукном, ставший убежищем квалифицированных мастеров, бежавших из Нидерландов от герцога Альбы; Бристоль с его меркантильной системой и внутренней торговлей, совершенно независимый от Лондона, – эти три города были городами особой категории, с 20 тысячами жителей в каждом. Новые океанские условия морской торговли благоприятствовали развитию и других портовых городов на западе, вроде Бидефорда.
Но из всех их Лондон, все более и более сосредоточивавший в себе внутреннюю и внешнюю торговлю страны, росший за счет многих малых городов, был уже по своей величине чудом не только в Англии, но и в Европе. Когда умерла Мария Тюдор, в Лондоне было приблизительно 100 тысяч жителей, а когда умерла Елизавета, число жителей в нем достигало уже 200 тысяч. Еще более быстрым был рост населения в городских «вольных округах», за старыми стенами города; в центре Сити имелись небольшие открытые площади и дома с садами, дворами и конюшнями. Несмотря на периодические посещения чумы («черной смерти») и появление нового лихорадочного эпидемического заболевания – «потогонной болезни», Лондон Тюдоров был сравнительно здоровым и число смертей в нем было меньше числа рождений. Он еще не бы таким перенаселенным, каким сделался в начале XVIII столетия, когда его разросшееся население стало ютиться в трущобах, все более оторванное от деревни и более нездоровое, хот чума к этому времени уже исчезла, уступив место оспе и тифу.
Лондон во времена королевы Елизаветы по своим размерам, богатству и мощи был самым крупным центром королевства. Его влияние в социальном, культурном и политическом отношениях было велико и обеспечило успех протестантской революции в XVI столетии и парламентской революции в XVII столетии. Территория лондонского Сити была теперь твердыней чисто гражданского и торгового общества, которому в его границах не угрожало никакое соперничающее влияние. Крупные мужские и женские монастыри средневекового Лондона исчезли, миряне взяли верх и перестраивали свою религию в городских церквах и в собственных домах по протестантскому или какому-либо другому образцу, в соответствии со своими желаниями. Ни монархия, ни аристократия не имели никакого оплота в пределах Сити. Королевская власть расположилась вне Сити, в Уайтхолле и Вестминстере, с одной стороны, и в Тауэре – с другой. Высшая знать также оставила свои средневековые кварталы в Сити и перебралась в дома на Стрэнде или в Вестминстере, по соседству с двором и парламентом. Власть и привилегии мэра и горожан с их грозной милицией создали государство в государстве – чисто буржуазное общество внутри обширной Англии, которая все еще оставалась монархической и аристократической. Пример Лондона действовал на всю страну.
Проблема снабжения Лондона продовольствием во времена Тюдоров играла решающую роль в аграрной политике графств страны; влияние этой проблемы ощущалось – в разной степени – даже далеко за ее пределами. Продукты питания требовались в столицу в большом количестве для населения и лучшего качества для столов богачей. Кент с его огороженными полями, уже называвшийся «садом Англии», был специально лондонским фруктовым садом; он был «богат яблоками без счета, а также вишнями». Ячмень Восточной Англии, идущий через города, изготовляющие пиво, вроде Ройстона, удовлетворял ежедневную потребность лондонцев в питье; между тем Кент и Эссекс учились возделывать хмель для придания вкуса и запаха своему пиву. Наконец, пшеница и рожь, из которых в Лондоне пекли хлеб, выращивались во всех юго-восточных графствах.
Таким образом, большой рынок столицы способствовал изменению аграрных методов обработки, вынуждая области, более пригодные для какой-нибудь особой культуры злаков, специализироваться именно на ней. Как отметил топограф Норден, «близ Лондона иной тип земледельца, или, вернее, йомена, который трудится на пустырях джентльменов… и который, имея много корма для скота», продает жирный скот в Смитфилде, «где он сам запасается тощим скотом. Имеются также и такие, которые живут перевозкой продуктов для других и с этой целью держат повозки и фургоны и отвозят в Лондон молоко, муку и другие предметы, извлекая из этого хороший доход». В областях, так благоприятно расположенных, стимул для огораживания земли был силен.
Лондон времен последних Тюдоров и первых Стюартов
Кроме Лондона, были и другие рынки для сбыта земледельческой продукции. Немногие города (если вообще такие были) могли выращивать на «городских полях» все пищевые культуры, которые им требовались, и обойтись без закупок извне. И даже в деревне, если в одной сельской области был плохой урожай, можно было закупить через посредников излишек урожая в других областях, если только по всей Англии не было неурожая, когда (может быть, один раз в десятилетие) в большом количестве импортировались продукты из-за границы. В нормальные годы некоторая часть английского зерна экспортировалась. Хантингдоншир, Кембриджшир и другие области долины реки Уз отправляли большое количество пшеницы через Кингс-Линн и залив Уош в Шотландию, Норвегию и нидерландские города. В Бристоль и в западные города шли в большомколичестве продукты питания из житницы Центральной Англии, с открытых полей юго-восточного Уорикшира, из «Фелдона», лежащего между рекой Эйвон и хребтом Эджхилл. Но другая половина Уорикшира, лежащая на северо-запад от Эйвона, как отмечают Леленд и Кемден, была лесистая, с редко рассеянными пастушескими селениями; это был Арденский лес. Таким образом, извивающийся Эйвон, перекрытый знаменитым Стратфордским мостом с «четырнадцатью арочными каменными пролетами», отделял пустынный лес от населенных пахотных областей. Уроженец этого города, лежащего на берегу реки, мог еще в юношеские годы наблюдать во время прогулок прекрасную дикую природу на одном берегу реки и наиболее характерные типы людей – на другом.
До XVIII столетия с его высоко капитализированным фермерским хозяйством было невозможно вырастить столько пшеницы, чтобы прокормить все население страны. Овес, пшеница, рожь, ячмень– все произрастало в большей или меньшей мере в зависимости от почвы и климата. Овес преобладал на севере; пшеницу и рожь сеяли во многих частях Англии, за исключением юго-запада, где ржи было мало. Повсюду изобиловал ячмень, и большая часть его шла на изготовление пива. На западе, богатом яблоневыми садами, пили сидр, а из груш Вустершира приготовляли грушевку, которую Кемден осуждал как «поддельное вино, холодное и в то же время вызывающее брожение в желудке». Во всех частях Англии деревня выращивала различные злаки для собственного потребления, и ее хлеб часто был смесью различных видов зерна. Фаине Морисон, хорошо знакомый с главными странами Европы, писал вскоре после смерти Елизаветы: