История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Владение рудниками и получение прибыли от их разработки не считалось унизительным для наиболее крупной земельной знати, так как в Англии, в отличие от большинства других стран Европы, все полезные ископаемые, кроме золота и серебра, считались собственностью владельца земли. В числе шахтовладельцев-аристократов того времени был, например, лорд Дортмут, которому принадлежали многие шахты Стаффордшира, расположенные около его имения в Сендвелле. Его соперником был некий Уилкинс, сельский джентльмен, про которого говорили, что он «захватил в свои руки угольные разработки Лестершира».
Для поддержки свода шахты тогда обычно оставляли угольный столб, вместо того чтобы употреблять деревянные подпорки. Были заложены шахты глубиной до 400 футов и даже больше, а в Ланкашире инженеры изобрели в 1712 году специальную машину для откачки воды из шахты, которая была описана как «первая настоящая паровая машина». В Тайнсайде для спуска тележек с углем к реке, где они грузились на специальные плоскодонные суда, предназначенные для перевозки угля, применялись деревянные рельсы. В окрестностях одного только Ньюкасла для перевозки угля использовали двадцать тысяч лошадей. С тех пор как шахты стали делаться более глубокими, чем в Средние века, участились взрывы, вызываемые рудничным газом, как это было в 1705 году в Гейтсхеде и в 1708 году в Честер-ле-Стрит, когда погибли сотни углекопов и был причинен «большой ущерб многим домам и людям на несколько миль вокруг. Один человек был выброшен из шахты, которая имела в глубину 300 футов, и найден на значительном расстоянии от места взрыва». Два года спустя, во время другого взрыва в Беншеме в том же северном Дареме, погибло еще восемьдесят человек. Но было еще довольно значительным и число поверхностных разработок угля; на западе было много мелких угольных разработок, каждая из которых производилась двумя-тремя углекопами, а иногда даже и одним человеком.
Наличие всякого рода горняков и рабочих каменоломен является важным исключением из общего положения, по которому в старой Англии существовала лишь домашняя промышленность. Были и другие исключения, которые, правда, труднее уточнить. Многие мастерские имели столь обширные помещения и держали так много учеников и наемных рабочих, что их уже можно считать стоящими на полпути между домашним и фабричным способом производства. Основой промышленности все еще было ученичество – единственный легальный путь к ремеслу для мальчиков и девочек. Жестокие хозяева и хозяйки часто злоупотребляли системой ученичества и с бедными учениками обращались так же плохо, как обращались с детьми в худшие времена наступившей за этим фабричной системы. Не было ни инспекторов, ни какого-либо контроля, препятствующего плохому обращению. Но, с другой стороны, ученик был членом «семьи» хозяина, а обычно человек не любит видеть у себя за столом и в доме несчастные лица. Кроме того,система ученичества была очень полезной, так как она приучала к дисциплине и давала полезные знания как раз в период того «послешкольного» возраста, который в наши дни находится в пренебрежении. Ученичество вполне компенсировало недостаточность школьного образования. Ученичество было старой английской школой ремесла и характера.
Маленьких детей, которых по возрасту еще нельзя было отдать в ученики, нередко заставляли работать дома с такого же раннего возраста, как и фабричных детей в более поздние времена. Особенно часто их использовали для прядения шерсти. Дефо с одобрением отмечал, что в Колчестере и Тонтоне ком текстильном районе «ни в городе, ни в окрестных деревнях нет ни одного ребенка старше четырех лет, который, если только его родители позаботились о том, чтобы обучить его, не был бы в состоянии зарабатывать свой хлеб». В долинах Уэст-Райдинга, где также было развито суконное производство, он также встречал детей, «едва достигших четырех лет, которые могли содержать себя своим трудом». Бедные крошки! Но по крайней мере, когда родители разрешали им играть, они могли играть в поле, а не в грязных трущобах.
Прядильным ремеслом занимались главным образом женщины и дети в деревенских коттеджах, а ткацким – по преимуществу мужчины, в селах и в городах. Оба процесса, хотя и происходили в домашних условиях, требовали капиталистической организации и наблюдения или со стороны предпринимателей, или со стороны посредников, которые скупали товары, произведенные коттерами. Организация суконного производства имела различные формы в разных районах Англии.
Суконное производство являлось наиболее распространенной отраслью промышленности того времени. Две пятых английского экспорта составляло сукно, произведенное в Англии. Многие мероприятия в нашей внутренней, экономической и иностранной политике были направлены к достижению великой национальной цели – увеличению производства сукна и расширению его продажи как в самой Англии, так и за границей. В этом заключалось для нас действительное преимущество перед нашими соперниками голландцами при ведении мировой торговли, так как мы имели свою промышленность, продукцией которой и нагружали отплывающие корабли, а голландцы мало что могли экспортировать, за исключением сельдей, и действовали главным образом как перевозчики чужих товаров.
Стремление сохранить открытыми для английского сукна крупные мировые рынки было главным побудительным мотивом для поднятия в 1702 году оружия против франко-испанской державы, которая в тот момент, по приказу Людовика XIV, намеревалась закрыть для наших товаров Испанию, Нидерланды, Южную Америку и Средиземное море. Захват и сохранение за собой Гибралтара в 1704 году удовлетворяли не только военное и морское честолюбие Англии: свободный вход в Средиземное море и торговля с Турцией были чрезвычайно важны и для суконнойпромышленности .Мы не только продавали там большое количество сукна, но наши купцы вывозили из Испании и Южной Америки масло, употребляемое в суконном производстве. Испанская мериносовая шерсть обрабатывалась в Англии, ивыработанное из нее сукно продавалось затем в самой Испании, национальная промышленность которой находилась на последней стадии упадка. За последние годы, когда овец стали откармливать «клевером и другими кормовыми травами», количество английской шерсти значительно увеличилось и качество ее улучшилось. Наши американские колонии являлись очень ценным рынком для нашего сукна. С начала XVIII столетия спрос на наше сукно стал возрастать и в России.
Только на Востоке было невозможно продавать тяжелое английское сукно, и это обстоятельство было наиболее опасным аргументом, с которым могла столкнуться Ост-Индская компания, защищая свое дело перед парламентом. Правда, ввозом кофе и чая компания искупала свои большие экономические преступления – то, что она не продавала английское сукно и осмеливалась вывозить золото, чтобы покупать вещи, заменяющие сукно. Напрасно купцы соперничающей компании, которая вела торговлю на турецких рынках, жаловались, что «если шелк будет привозиться из Индии, где его покупают хотя и дешево, но за золото, то тем самым будет разрушена наша торговля с Турцией, где мы покупаем шелк в обмен на сукно». Требование моды и роскоши перевешивали все доводы суконщиков, купцов турецкой компании и ортодоксальных экономистов. «Наши великолепные франты предпочитают одеваться в индийские ткани, а не в ткани, выработанные в Спитлфилдсе», говорили им. Кроме того, все дамы пили чай. Поэтому индийской торговле было разрешено процветать, но, несмотря на это, суконная торговля также процветала.
Благодаря кораблям Ост-Индской компании не только чай, но и кофе стал обычным напитком, по крайней мере среди более богатых классов. Со времен Карла и до первых Георгов лондонская кофейня была центром общественной жизни. Она способствовала ослаблению укоренившейся тогда привычки к спиртным напиткам, так как употребление алкоголя в ее помещении не допускалось. В далеко не полном списке кофеен, существовавших во времена Анны, насчитывалось около пятисот названий. Каждый почтенный лондонец имел свою излюбленную кофейню, где друзья или клиенты всегда могли найти его в определенный час.
В «Богатом лавочнике» Нэда Уорда (1706 год) день героя распределялся таким образом: в 5 часов он вставал, был в конторе до 8; затем завтракал поджаренным хлебом и чеширским сыром; проводил два часа в лавке, а затем шел в соседнюю кофейню за новостями; после этого возвращался и был дома (он жил над своей лавкой) до обеда, который состоял из «здоровенного куска филе»; в час отправлялся на торговую биржу; в 3 – в кофейню Ллойда по делам; снова возвращался на часок в лавку и затем шел в другую кофейню (уже не к Ллойду) для отдыха, который проводил с приятелями за бутылкой белого испанского вина; оттуда возвращался домой, съедал «легкий ужин» и ложился спать, «прежде чем колокол пробьет девять часов».
Высший свет собирался в кондитерской Уайта, на Сент-Джеймс-стрит, где, как горько жаловался Харли Свифту, молодых дворян обдирали и развращали светские игроки и распутники. Тори посещали кондитерскую «Кокосовое дерево», виги – кофейню на Сент-Джеймс-стрит. Кофейня Уилла, близ Ковент-гарде на, была излюбленным приютом поэтов, критиков и их патронов; кофейня Треби обслуживала духовенство, а «Греческая» – людей науки. Не было недостатка в кофейнях специально для диссидентов, для квакеров, для папистов и для якобитов. «Всеобщая свобода слова английской нации», звучащая среди облаков табачного дыма и направлявшаяся с одинаковым ожесточением как против правительства и церкви, так и против их врагов, долго была предметом удивления для иностранцев; она составляла квинтэссенцию жизни кофеен.