История болезни
Шрифт:
– Он не похож на неопытного игрока.
– А кто сказал, что он неопытный игрок? Сам он говорит, что решил сменить казино. Мы называем его между собой «артист».
– Неужели много «выступает», с первого взгляда впечатление совсем иное.
– Да нет. Очень уж артистично играет. Я тут понаблюдал за ним немного. Если позволите… - Евгений Петрович присел за мой столик. Боявшиеся его как огня девочки-официантки материализовались буквально из ниоткуда. Вкусы моего собеседника были известны всем. Рюмка холодной водки, бутерброд с икрой, естественно черной, и обязательный стакан ледяной воды, все это мгновенно появилось на столике перед ним. «Вот это да, - подумала я.
– А барин-то
– Так вот, заинтересовавший вас господин появился здесь недели две назад. Как положено, сначала принюхивался, ситуацию пощупал. Мальчики с ним все время рядом… Нет, не то, что вы подумали, скосил он презрительный взгляд на охранников, которые, исполняя никогда не отменявшийся приказ Ивана, профессионально паслись неподалеку. Мальчики из теперешних. Играют уверенно, выигрывают с достоинством, проигрывают спокойно, но, как-то все равно чувствуется, что они не сами по себе, а при нем. Выигрыши-проигрыши на его посещениях не сказываются. И еще, я совершенно случайно узнал, он иногда просиживает за покером сутки и более. Говорит, что он так отдыхает.
Евгений Петрович все журчал и журчал, перескочив как-то с интересующей меня темы на воспоминания о своих игроцких подвигах, рисуясь слегка своими знаниями, знакомствами и победами. Да, какие могут быть претензии к стареющему ловеласу?
– журчит и журчит, даже мило как-то. Не часто встретишь человека, умеющего говорить так живо и сочно. Да и отвечать ему не надо, так, кивнуть раз другой, да глазками живой интерес и восхищение изобразить. Пусть себе покрасуется. Не это сейчас главное.
Артист некоторое время сидевший за столом один, вот кто притягивал меня и манил. Я не могла избавиться от ощущения, что за столом никого нет, этот человек был пуст и прозрачен. Казалось, на какие-то мгновения эта прозрачная пустота сгущается, и он ставит фишки, берет карты, даже как-то реагирует на удачный или неудачный расклад, что-то говорит дилеру. Но это какие-то краткие мгновения, подобные вдруг ниоткуда возникающим завихрениям и бурунам на фоне неколебимо спокойной морской глади, а точнее, на краткий миг возникающим и исчезающим в бесконечности чистого неба облакам.
В какое-то упущенное мной мгновение рядом с ним, возник неожиданно дружелюбный, и даже какой-то уважительный Иван, который приветствовал Артиста со всеми ритуалами своего мира, предназначенными для «своих» и уважаемых. И по плечу почтительно похлопал, и шуточки про выигрыши, проигрыши все необходимые выдал, и на мальчиков скосился, чтобы отодвинулись и не душили. Артист ответил на все эти танцы неожиданно сильным мужским рукопожатием и как-то вдруг уплотнился, возник, и так и остался, с видимым удовольствием принимая участие в спектакле под названием «дружеская встреча двух уважаемых мужчин». А когда Иван, откровенно никогда не любивший покер в том варианте, которое предлагало казино за его какую-то пассивность и почти невозможность повлиять на ситуацию, вдруг уселся играть рядом, я совершенно неконтролируемо напряглась, предчувствуя нечто неотвратимое и не бывалое.
– Лучшее, что вы можете в этой ситуации сделать - это сидеть тихо и смотреть.
– Я еще успела удивиться тому, откуда рядом со мной вместо Евгения Петровича оказался тот, кто совсем недавно на моих глазах преподнес неожиданный урок самому демону игры, симпатичный незнакомец, «мое испанское приключение», но в следующий момент уже не осталось времени ни для удивления, ни для слов.
Я не знала этого места, по всем приметам - это мог быть VIP-зал какого очень дорогого, но неизвестного мне казино. Зал совершенно необычной
На каждой из этих шести граней-стен освященный с четырех сторон квадрат, в каждом из которых живет своей жизнью закручивающееся в воронку пространство, и каждое из них восхитительно неповторимого цвета, своей глубины и скорости движения вместе создают ощущение абсолютной гармонии всего пространства. Я не сразу понимаю, что в действительности, - это написанные какими—то необычными красками картины, а весь потрясающий эффект - это необычная техника, безупречное чувство цвета и талантливо подобранное освещение. Но это совсем не важно, потому что эффект живущих своей жизнью миров абсолютно реален.
— А и ты тут, - обратился один из игроков, в котором я по голосу узнала Артиста, к моему собеседнику.
– Все наблюдаешь. Пора бы и тебе присоединиться.
— Благодарю. Но я никуда не спешу.
– Ну, что, господа, начнем?
– Да, мы, по-моему, никогда и не прерывались.
Раздался какой-то странный и неожиданный звук и грубая, тяжелая, со знакомым перстнем рука, выбросила на стол игральные кости.
– Знай наших. Одиннадцать.
– А ты все выиграть хочешь, и как тебе не надоест. Каре тузов, - веером легли на стол карты, только блеснула голубым сиянием на изломе бриллиантовая запонка в белоснежном манжете.
– Не заноситесь, господа, вам шах.
– Короткопалая, маленькая, с не очень чистыми ногтями, почти детская рука со стуком, скорее присущим залихватской игре в домино, передвинула фигуру на неизвестно откуда взявшейся шахматной доске.
– Что происходит, - наклонилась я к молодому человеку, невозмутимо курившему посреди всей этой фантасмагории. Я хваталась за его невозмутимость, как за соломинку.
– Пока не знаю, может дуэль, а может так, побеседовать решили.
– Я же сказал вам - молчать и смотреть - это лучшее, что вы можете сделать.
– Ну, ладно, я, мне терять нечего, давно с этим сукиным сыном связался, мне только на Бога уповать, на милость его, мне дороги обратной нет, - разве могла я не узнать рык Ивана и его напор, в котором горючей смесью слышался каприз избалованного дитяти и уверенность привыкшего к власти хозяина, - Но ты, Вадимыч, ты же - художник, ты миры творишь, людей любишь, тебе это зачем: игра, азарт, риск? Тебе-то что глушить, от чего прятаться?
– Опять, ты Иван, за свое, - тот, кого я называла про себя Артистом, а Иван назвал Вадимычем, неспешно тасовал карты, и говорил также неспешно, голосом глубоким и тихим, но низкая гармоничная вибрация, вызывающая в памяти ровное гудение колокола, делала каждое его слово не только ясно слышным, но и проникающим не через уши, а через тело, куда-то глубоко и навсегда.
– Сколько раз говорили: я ни отчего не прячусь и ничего не глушу. Я играю Иван, просто играю, помнишь, как в детстве с цветными стеклышками играли для удовольствия, для красоты.
– Где ты тут красоту нашел? Мерзость все это и грех.
– Да, брось ты, Иван, сам себе пугать, - скрипучий, подхихикивающий и одновременно елейный голос Демона был почти миролюбив, он даже попытался успокаивающе похлопать своей ручкой Ивана по запястью, но тот отдернул ладонь из круга света с такой скоростью, как будто к нему пыталась прикоснуться змея.
– Что ты злишься, все у тебя хорошо. Денег, сам не знаешь сколько, дела идут, жив, здоров, женщины какие хочешь, только мигни, - и Демон опять неприятно, с каким-то дребезжанием захихикал.