История болезни
Шрифт:
Это зрелище, которое я была вынуждена несколько раз наблюдать, всегда вызывало во мне затейливую смесь чувств, как будто я нечаянно подглядела что-то запретное, для чужого глаза не предназначенное и вместе с тем смущающее-интересное. Оно нравилось мне своей неприкрытостью, подлинностью и казалось весьма живописным. Я веселилась, глядя на это, как веселись, наверное, в Средневековье, наблюдая на площадях, за выступлением кукольников и циркачей, пока однажды не увидела Ивана, который сидел один за столиком в дальнем углу на возвышении и, как всегда грея в огромной ручище бокал любимого размера с любимым же напитком, наблюдал ту же картину, что и я. Я осторожно приблизилась, долго стояла позади него,
– Видела, как из людей скотов делают?
– вдруг прохрипел он.
– А ты все по образу и подобию, по образу и подобию.
– Сонечка, проснись, по чьему образу? По чьему подобию? Да у нас за такое… - это было так сильно, так неожиданно серьезно, как отодвинувшаяся внезапно заслонка в адской печи, за которой мрак и темный пламень. Я замерла, боясь не то что словом, движением, нарушить хрупкое равновесие, на котором уже с трудом балансировал этот страшный и неординарный человек.
В тот раз он почти силой бесцеремонно уволок меня из зала, хрипя, что-то неразборчиво угрожающее, крестясь и проклиная, продолжая решать какую-то мучительную задачу, по всей вероятности давно и неотступно жившую в нем. Я сдала его с рук на руки «мальчикам», и он как-то на удивление покорно пошел к дверям, деликатно направляемый своим эскортом. Но на самом пороге остановился, тяжелый страшный, как подраненный медведь и такой же, как медведь непредсказуемый:
– Он кровь свою в вино превратил, чтобы нас напоить, а мы вино свое в чужую кровь превращаем… А ты говоришь: по образу и подобию.
Он нас создавал, а мы его. Он нас из огня и света, а мы его из суеты и невнятицы; он нас из любви, а мы его из страха. И живут в нас два разных мира, отгороженные стеной, и не знают друг о друге. И мы то веселы и счастливы, то в горе и печали, то стыдно нам вдруг неведомо чего, то горько, то как по реке тихой плывем, то омут закружит, то летим куда-то, то стылость болотная одолевает. И называем мы все это жизнью своей и душой своей, и чувствами, и памятью. И часто так в неведении и уходим.
Но случается, то ли стена тонка, то ли сила велика, и происходит катаклизм, в сравнении с которым, что те цунами, что землетрясения. И рушится стена, трещит, под напором рвущихся друг к другу творца и творения, и сверкают зарницы, и высекаются молнии, и то свет возобладает, то тьма и хаос, то огнем полыхнет, то льдом скует до полной недвижимости. И мечется человек, как раненный зверь, и тянет его к огню и свету, и страшится он и жаждет. И сеет вокруг себя, то страх и боль, то любовь и молитву.
Но уж если пройдет этот ад, и не сгорит в огне, и не ослепнет от света, то обретет бессмертие, ибо не умрет, пока будет жив.
Все это разом промелькнуло у меня в голове, пока я смотрела, как он идет сквозь сверкающий огнями и стеклом холл, бесчисленное количество раз отражаясь в огромных зеркалах, окруженный своей охраной, как черными ангелами. Не то на казнь, не то на крест.
– Шах и мат, господа, шах и мат, - дребезжащее хихиканье было едва различимо в гуле жрущей, звенящей ножами и вилками, крикливой и самодовольной толпы.
После того случая я никогда больше не ходила на такие мероприятия. Я не совсем была согласна с Иваном, но веселиться, глядя на этот бесплатный цирк, мне расхотелось. Да и с Иваном я после это некоторое время старалась не пересекаться.
Толпа неожиданно схлынула, как видно концерт очередной «звезды» начался. Я обнаружила себя одиноко стоящей посреди холла и долго не могла понять, кто наблюдает за мной так пристально из дальнего угла холла. Женщина показалась мне симпатичной и
– Простите, я могу чем-нибудь помочь?
– вышколенный секьюрити развеял наваждение, как дым.
– Нет, нет, все в порядке. Спасибо.
– женщина напротив слегка подмигнула. «Да, Сонечка, совсем ты милая, заигралась. Там зеркало в углу. Себя не узнаешь. Распрягай, приехали».
Как там оно звучало в великой новогодней сказке всех времен и народов? «Есть не хочу, пить не хочу», но и уходить, честно говоря, не хочу, да и не получится: «Мосты встают ночной преградой…» Ну, где вы еще найдете огромный город, распорядок жизни жителей которого полгода прочно завязан на расписание разводки мостов. Это же не сибирская деревня, где живут от ледостава до ледохода. Это наша обожаемая культурная столица, а стиль жизни здесь испокон веку поздневечерний, если не сказать ночной. Так и живем, предупреждая друг друга: «На мосты не опоздаешь?»
Оглядываясь вокруг в надежде как-то себя занять, я увидела, что столь заинтересовавший меня господин, ужиная, продолжает беседу со своим гостем. Заказав совершенно ненужную сто какую-то на сегодняшний день чашку кофе, я со всей доступной мне деликатностью поглядывала на них, раздираемая желанием и понаблюдать, но и сохранить приличия.
На них было вкусно смотреть. Ресторан при казино славился своим аристократизмом. Стол был сервирован в лучших традициях. Белые хрустящие скатерти, хрусталь, серебро, фарфор - все настоящее, тяжелое, граненое, посверкивающее благородно в пламени зажженной свечи. Набор блюд на столе выглядел в этой оправе, как натюрморт моих любимых старых голландцев. Густое темное вино в настоящих огромных винных бокалах, тончайшие лепестки темно-багрового «карпаччио», присыпанные крупно молотым перцем и нежно желтыми крошками пармезана, черная икра в кубе льда с вмороженными в него травами и цветами, блинчики, накрытые серебряной полусферой, чтобы не остыли, гора свежей зелени, огромная тарелка с французскими сырами, разнообразного вида и оттенков от слоновой кости до покрытой патиной бронзы. Аромат сыров смешивался с запахом трав и витал над столом, распространяя запах благополучия и несомненного умения наслаждаться и радоваться жизни.
Но это было не все.
Пространство вибрировало сильно и ровно. Вибрация, центром и производителем которой был тот, кого я про себя решила пока тоже называть «Артист», захватывала собеседника, но не поглощала, как часто бывает, когда энергетически более сильный человек общается с более слабым, а как-то необыкновенно усиливала и раскрывала собственные вибрации собеседника. Казалось, что он вырастает, обретает силу и мощь, что делает его практически равным. Параллельно с пространственным восприятием, я с удивлением увидела, что и в плотной реальности молодой человек, показавшийся мне в начале несколько суетливым и беспокойным, обрел вальяжность и спокойную уверенность взрослого мужчины.
– У меня нет никакого повода вам не верить, но все, что вы предлагаете, абсолютно противоречит тому, чему я всю жизнь учился, - раздумчиво произнес молодой собеседник, отодвинул тарелку и как-то весь подобрался, словно в ожидании чего-то очень важного для себя.
– Ты просто слишком серьезно ко всему относишься. Только начинающий игрок разыгрывает партию, мучительно вспоминая, что же там, в учебниках, советовали.
– Артист неспешно прихлебывал вино и его очень внимательный, цепкий, какой-то равнодушно холодный взгляд совершенно не вязался с расслабленностью позы, мягкостью голоса и плавностью жестов.