История Бориса Годунова и Смутного времени
Шрифт:
– Почему все учатся грамоте годами, и то никак не могут выучиться, а я освоил ее меньше, чем за пару месяцев? Почему у всех вокруг почерк, как курица лапой написала, а я с малых лет пишу на загляденье? Почему, чтобы сочинить житие святого у некоторых монахов уходит вся жизнь (и то только половину напишут), а у меня они вылетают, как горячие пирожки из печки, чуть ли не каждый день. Почему патриарх почти ничего не помнит даже из того, что было на прошлом заседании Боярской думы, а я помню все, включая сложные статистические данные, о которых говорили мельком несколько
Надо сказать, что при Годунове опять обострились слухи о том, что жив младший сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий, который когда-то давным-давно наткнулся на нож в Угличе в эпилептическом припадке. Измученный голодом народ обвинял во всех своих бедах нового царя и мечтал о восстановлении прежней династии.
– Годунов – царь ненастоящий! – размышляли между собой люди. – Господь гневается на нас, что мы по гордыни своей усадили его на трон. От того мы и живем, как собаки! Надо срочно возвращать на престол настоящего царя.
Почти все население страны ностальгировали по временам Ивана Грозного, а по умершему в малолетстве царевичу Дмитрию просто сходили с ума.
– Он жив! – уверяли друг друга мужики. – Борис Годунов подослал к нему убийц, но не таков наш царевич Дмитрий, чтобы им так просто поддаться. Нате. Выкусите. Он их всех перехитрил. Они тогда убили совсем другого мальчишку, а наш царевич Дмитрий живехонек и прекрасно себя чувствует. Живет сейчас где-то в тайне от всех и, может, даже сам не знает, кто он такой.
Эти разговоры, которые широко циркулировали по стране, болезненно повлияли на психику Отрепьева, который, как многие талантливые люди, кроме выдающихся способностей, обладал расстроенной нервной системой, болезненным воображением и большими тараканы в голове.
– А вдруг царевич Дмитрий – это я? – подумал он как-то, зябко кутаясь под одеялом в холодной монашеской келье. – Раннее детство свое я почти не помню. Вполне возможно, что я сын царя.
Дальше-больше. Мысль эта настолько привязалась к нему, что Отрепьев стал помаленьку свыкаться с ней.
– Такой блестящий ум, как у меня, не мог передаться мне через папу-офицера или деда, глупого монаха. Мои гены явно другого качества. Во мне безусловно течет голубая кровь.
Отрепьев навел справки и выяснилось, что царевич Дмитрий одного с ним года рождения. Это окончательно добило его.
Вначале Отрепьев хранил свой секрет в тайне, однако вскоре молчать ему стало невмоготу. Поделиться своим открытием он решил с монашеской братией. Однажды за общей трапезой (несмотря на близость к патриарху, он ел и спал среди рядовых монахов) он начал судьбоносный (как в последствии оказалось) для страны разговор:
– Есть у меня, друзья, одна тайна, которой хочу с вами поделиться.
– Не надо нам этого! – проворчал кто-то из монахов.
Надо сказать, что Отрепьева в монастыре не любили, считая выскочкой. Многие из братии жили в монастыре десятилетиями, однако никогда не разговаривали с патриархом. А тут появился молодой нахал, который
– Как это так?! Мы учимся писать годами и все равно пока научились только нескольким буквам, а этот молокосос знает уже весь алфавит. Ясно, как день, что тут не обошлось без дьявола!
– Я все-таки расскажу вам свой маленький секрет! – не обращая внимание на протесты, продолжил Отрепьев. – Дело в том, что мною недавно установлен подлинный факт, что я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете. На самом деле перед вами – царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного.
При этих словах несколько монахов одновременно уронили плошки, из которых кушали, еще один громко крякнул, а самый глупый, Леонид, дико заржал, как конь.
– А чему вы удивляетесь? – продолжал Отрепьев. – Во-первых, вы все знаете о моих литературных способностях. Стоит мне начать писать, и строки сами ложатся на бумагу и слагаются в великолепную книгу. Разве такими способностями может обладать обычный заурядный человек? По себе можете судить, что такого не бывает. Во-вторых, я бываю в Боярской думе, и, поверьте, что и там мои мозги работают гораздо лучше, чем у любого боярина. Теперь позвольте вам задать вопрос, который давно мучает меня. Откуда во мне такие гениальные задатки? Молчите. Но и это еще не все. Самое главное, что я родился в один год с царевичем Дмитрием. В один!!! Представляете, что это значит? Я как только про это узнал, так у меня в голове все прояснилось и встало на свои места.
– Послушай, щенок! – вскипел один из старейших монахов. – Если ты сейчас же не заткнешься, то я не посмотрю, что ты патриарха знаешь. В момент инвалидом сделаю!
– Какой скромный мальчик. Почему царевич Дмитрий? Говори уже сразу, что ты и есть Иван Грозный! – засмеялся монах Леонид. – Представляете, мужики, мы оказывается с самим Иваном Васильевичем в монастыре живем. Мы же теперь до самого гроба будем гордиться, что нас с таким человеком судьба свела! Можно у вас попросить автограф, месье Грозный?
– Чего вы ржете? У человека крышу снесло, а они ржут! – возмутился еще один монах. – Сходи к врачу, Гриша. У меня деверь был, так он возомнил себя птицей. Я тогда еще казаком был. Пришлось несколько раз стукнуть его рукоятью сабли по башке, чтобы там немного прояснилось.
– Почему вы мне не верите? – удивился Отрепьев (сам он уже давно свыкся со своими бреднями). – Все ведь один к одному: и талант у меня великий, и ум выдающийся, и в один год с царевичем родился!
– Слушай сюда, придурок! – к самозванцу подошли трое накаченных монахов (все они раньше были стрельцами, которых загнал в монастырь голод). – Сегодня постираешь нам рясы. Понял?! И не вздумай патриарху бегать жаловаться. Мы тогда царю Борису донесем, кем ты себя возомнил!