История частной жизни. Том 1

Арьес Филипп

Античность прославляла положение рантье с тем же бесстыдством, с которым королевский строй унижал простых людей, считая всех их нищими оборванцами. Класс зажиточной знати, более или менее образованный и желающий сохранить политические рычаги, преподносил свою праздность и богатство как необходимое условие для участия в культурной и политической жизни. Люди, живущие своим трудом, говорил Аристотель, не смогли бы управлять городами, и добавлял, что они не умеют, да и не должны этого делать, впрочем, они об этом вовсе и не помышляют. На самом деле, по словам Платона, есть слишком много богатых людей, которые никак не занимаются политическими делами и заботятся лишь о развлечениях и умножении собственного имущества. «Богатые, — напишет мистик Плотин, — слишком часто разочаровывают. Но, как бы то ни было, они достойны того, чтобы не работать, и именно они принадлежат к той особой породе людей, которая обладает реминисценцией, неким воспоминанием о добродетели»; что же касается «работяг, так эта презренная

толпа предназначена лишь для того, чтобы производить предметы, необходимые для жизни добродетельных людей».

Вне всякого сомнения, богатые работать не должны, однако, пишет Платон, к сожалению, они все–таки работают: в угоду собственной жадности. Их любовь к богатству «не оставляет им не единой свободной минуты для того, чтобы заняться чем–то иным, кроме заботы о своей собственности; душа каждого нынешнего гражданина подвешена на его страсти к обогащению, и он не мечтает ни о чем другом, как только о том, чтобы новый день принес ему новую прибыль; каждый готов освоить любое умение и научиться любому делу, если это сулит выгоду, ни на что другое не обращая внимания».

Борьба классов

Наши историки слишком часто рассматривают античные представления о труде как некие теории производительной Деятельности, изложенные в трудах мыслителей или юристов. В действительности же они являли собой результат путаных общественных представлений, которые были связаны с пониманием того, что собой представляет социальный класс. Понятия эти не принимали форму принципов и предписаний, не было, например, установлено, что трудом могла бы считаться работа на кого–то другого либо работа за определенную плату: они касались низших социальных групп в целом, которые были вынуждены работать за плату или же поступать к кому–либо в услужение. Они не претендовали на установление общих правил поведения, приемлемых для всех и для каждого, а всего лишь прославляли один социальный класс и принижали другой, и всякая высказанная в рамках этих представлений истина была более или менее правдоподобна: для одних трудом было пребывание в прислугах, для их собратьев по классу — работа по найму. Римляне осуждали труд, изливая свое презрение на сам класс тружеников, а не наоборот: они не презирали тружеников за то, что те работают. Класс знати, богатый, образованный, взявший на себя функции управления, римляне прославляли, невозмутимо утверждая, что только он достоин того, чтобы не работать на город, которым руководит. Античные «представления о труде» являли собой скорее общую оценку классов — позитивную для власть имущих и негативную для класса обездоленных — чем собственно идеи, более или менее концептуально оформленные. Важна была именно оценка, детали и аргументация значения не имели.

2. Чтобы доказать превосходство одного класса над другим, в ход шли любые аргументы. Ксенофонт объясняет, что физический труд изнеживает тех, кто им занимается, поскольку «они вынуждены постоянно сидеть где–нибудь в тени, а иногда весь день проводить возле огня. Кроме того, у ремесленников «нет времени на общение с друзьями и на то, чтобы бодрствовать сутки напролет во время общегородских празднеств». Возделывание полей, наоборот, заставляет переносить и жару, и холод, рано вставать и оберегать землю–кормилицу.

Если согласиться с тем, что в истории классовые интересы играют значительную роль, можно легко разрешить одну историческую загадку, а именно: почему вплоть до индустриальной революции XIX века почти везде и всегда занятие коммерцией не пользовалось в обществе уважением. Ключ к разгадке в том, что богатство торговцев было богатством нуворишей, тогда как исстари богатство наживалось на земле. С давних времен богатство старается отмежеваться от торговли. Торговцу приписываются все грехи, какие только возможны: это человек, не имеющий корней; все, что он делает, он делает только ради наживы; он несет в себе зачатки всех зол, порождающих излишества, изнеженность и всяческие извращения человеческой натуры, потому что он приезжает из–за морей, из дальних стран, от которых нас отделяют естественные границы; он привозит оттуда плоды, которые по воле природы у нас не растут. Эти идеи, начиная с Греции и Древней Индии, оставались в ходу вплоть до Бенжамена Констана и Морраса. В Риме каждый гражданин занимал вполне определенное место в строгой гражданской «классификации» (простые граждане, декурионы, всадники, сенаторы), и классификация эта была основана на богатстве. Однако при учете уровня достатка в расчет принималась только земельная собственность: разбогатевший торговец не мог подняться по социальной лестнице, если не приобретал землю. Если купец, пишет Цицерон, уставший от погони за богатством, решит вернуться в свою гавань и распорядиться своим капиталом, вложив деньги в землю, то его уже не за что будет презирать, наоборот, он станет достойным всяческого одобрения.

Принижение богатства, нажитого не с собственных земельных угодий, означало активное неприятие парвеню. Долгое время обрабатываемая земля была основным богатством, а сельское хозяйство — главным источником доходов, поэтому быть богатым собственно и означало — владеть землей: земля была универсальным объектом для капиталовложений.

Торговля служила лишь одним из способов разбогатеть, и наследуемая земельная собственность отличала законного наследника от безродного выскочки. Торговля была средством что–либо приобрести, земля — приобретенным богатством. Следовательно, наследник, человек уже богатый и владеющий землей, кроме прочего, вполне мог заняться коммерцией и не прослыть при этом торговцем — важно, чтобы он не с торговли начинал. Чуть позже мы сможем в этом убедиться.

Что значит работать?

Торговля — занятие грязное, повторяет Цицерон, «если речь идет о мелкой торговле, то всегда покупают что–либо с единственной целью тут же перепродать; однако когда мы имеем дело с крупной торговлей, большой коммерцией — не стоит относиться к этому занятию с чрезмерным презрением». И если всякое ремесло есть занятие по определению неподобающее порядочному человеку, то свободные профессии, такие как архитектор или врач, напротив, достойны всяческого уважения. Конечно, недопустимо, чтобы этим занимались первые лица, однако для персон, не обремененных высокими общественными должностями, практиковать подобные занятия вполне уместно.

3. Были ли эти свободные профессии «работой»? Что вообще должно было означать это слово? Ему нет точного эквивалента ни в латыни, ни в греческом. Является ли работником писатель? Министр? Домохозяйка? Раб не «работал»: он подчинялся своему хозяину и делал все, что тот прикажет. К слову сказать, а у нас — можно ли считать солдата «работником»? Он подчиняется приказам. Платоновские «Законы» утверждают, что настоящий гражданин работать не должен, но двумя страницами ниже мы читаем, что даже гражданин должен бодрствовать несколько часов ночью, чтобы закончить свои политические дела, если он занимает государственную должность, или же, если он ничем другим не занимается, — свои дела экономические, то есть, собственно, дела по управлению имением, где рабы обрабатывают его землю. Врач и философ Гален рассказывает об одном из своих учителей, который был вынужден отказаться от преподавания философии, «потому что у него не оставалось на это свободного времени: по воле сограждан ему пришлось заняться политическими делами»; ни то, ни другое не было работой.

Обратим внимание на «философов, риторов, музыкантов, грамматистов», о которых говорит Лукиан, «всех тех, которые нанимались в какой–либо дом и давали уроки за определенную плату» под тем предлогом, что они люди бедные (то есть, в античном понимании, люди, не имеющие достаточного собственного состояния): можно ли назвать то, чем они занимались, работой? Нет. В зависимости от настроения о них говорили, что это «либералы», которые занимаются уважаемой профессией, достойной свободного человека, или же, что они «друзья» господина (определение весьма учтивое), который им платит, или, наконец, что это просто бедолаги, доведенные до того, что вынуждены зарабатывать себе на хлеб и по существу вести жизнь раба: так же как и домашние рабы, они не могут распоряжаться своим временем, они подчиняются звону колокола, который во всех благородных семьях дает сигнал к началу или окончанию работ по дому. Странная «дружба, требующая много работы и вызывающая усталость!». Она не позволяла им стать по–настоящему свободными людьми, другими словами — накопить достаточное состояние. «Они получали такую зарплату, что даже при условии, что ее платят, и платят в полном объеме, вынуждены были рассчитывать свои расходы до последнего гроша; они не могли отложить впрок ни одной монетки». Свободные профессии, дружба или работа по найму? Бессмысленно спрашивать себя, какую из этих ипостасей римляне — или даже профессиональные римские юристы — считали основной: основной ипостаси попросту не было, римляне воспринимали все три эти состояния одновременно, удивляясь как парадоксу, что какого–то бедолагу, не имеющего собственного состояния, занятия свободной профессией, такой же свободной, как и просто ученость (или «грамматика»), и впрямь могли возвеличить. Они одновременно уважали и презирали своего домашнего грамматиста, наставника их детей. Друг он или наемный работник? При тогдашнем общественном устройстве работников вообще не было: основу любых взаимоотношений составляли понятия дружбы и подчинения.

Остается еще деятельность, связанная с высокими постами и личной «честью» человека, то есть материями сугубо публичными, которые тем не менее представляют собой сплав предубеждений и исторических традиций. Если речь идет о сенаторе, который отправляется наместником в одну из африканских провинций, получая для этого огромные средства, здесь нет никакой двусмысленности — он занимает высокий государственный пост, что в политической жизни соответствует идеалу личной славы. Однако если речь идет о такой провинции, как Египет, то даже получая такое же содержание, наместник не будет считаться состоящим на государственной службе. Дело в том, что для управления африканскими провинциями наместники выбирались из числа сенаторов, членов реликтового коллегиального органа, тогда как в Египет направлялись наместники из аппарата высших императорских «чиновников», созданного во времена ранней Империи (вспоминается то презрение, с которым Сен—Симон, причислявший себя к старому дворянству, относился к министрам Людовика XIV).