История частной жизни. Том 1
Шрифт:
Состояли ли чиновники, как мы бы назвали этих людей, на службе государства и своего государя? Их противники утверждали, что это были пусть всемогущие, но все–таки рабы своего господина, императора, который прибегает к помощи собственных слуг, чтобы управлять Империей, как управлял бы своими собственными владениями. Однако один из этих высших чиновников, писатель Лукиан, который нажил огромное состояние в Египте, возражает от имени всех чиновников императора, утверждая, что между ними и наместниками–сенаторами нет никакой разницы. Он был прав, но вовсе не правота определяет общественное мнение. Врач Гален, когда лечил одного из императорских чиновников, видел в нем лишь раба, поскольку этот человек работал на своего господина весь день напролет и «лишь с наступлением ночи становился самим собой, обособленным от своего хозяина». Даже положение управляющих, игравших в те времена значительную роль, было довольно двусмысленным: большие фамилии предпочитали доверять обязанности управляющего отпрыску древнего разорившегося рода. Плутарх с сочувствием называет такового младшим братом.
Классификация извне
4. Является ли наместник в Египте государственным деятелем или всего лишь наемным работником? Чем это определяется? Его должностью? Нет. Его «образом жизни», тем,
У нас и по сей день, если герцог владеет металлургическими предприятиями, он продолжает оставаться герцогом, который занимается еще и металлургией, тогда как другого владельца аналогичных предприятий, не являющегося герцогом, будут отождествлять именно с тем, что, в первую очередь, он владеет металлургическими предприятиями. Во времена Античности знатного гражданина не называли судовладельцем или землевладельцем: он был самим собой, человеком, и (если прибегнуть к анахронизму) не писал ничего больше «на своей визитке». Поскольку управление собственными землями, по общему мнению, было всего лишь неизбежной прозаической необходимостью, об этом не говорили, как не говорят о необходимости одеваться по утрам. Если бы мы могли оказаться в Древнем Риме и спросить любого прохожего, что он может сказать о самой известной в его городе династии судовладельцев, он бы нам ответил: «Это знатные люди, могущественные и богатые; они занимаются государственными делами и оказывают огромную услугу нашему городу, делают много добра людям и устраивают прекрасные зрелища». Чуть позже, в течение разговора, мы бы, несомненно, узнали, что эти знатные люди снарядили немало кораблей, то есть, собственно, что речь все–таки идет о судовладельцах. Один из историков недавно указал, что Античность не признавала доходов, полученных от торговли, считая их продуктом порока и алчности, но ставила в заслугу знати ее умение обогащаться любым путем, включая коммерцию; презирала торговцев за их профессию, знатных людей же считала политическими деятелями и праздными людьми. Есть ли здесь противоречие? Да, с точки зрения логики. Но римляне были не слишком восприимчивы к противоречиям. Знатный человек, занимающийся торговлей, не воспринимался в качестве торговца, он считался представителем особого вида — вида могущественных людей, знатным человеком. Разумеется, был закон, запрещающий сенаторам заниматься морской торговлей, однако его без особых колебаний нарушали, поскольку важным считалось не быть в деле, сенаторы вполне могли вести дела, сохраняя при этом внешние приличия.
Чем бы знатный человек ни занимался, его никогда не оценивали по виду его деятельности; бедный же гражданин, как раз наоборот, был сапожником или батраком. Чтобы иметь возможность быть самим собой, нужно иметь собственность. Если знатный человек в своей эпитафии называл себя хорошим земледельцем, это означало, что у него был талант к возделыванию своих земель, а вовсе не то, что земледелие он считал своей профессией. Когда мы говорим, что некая графиня — прекрасная хозяйка и у нее талант вести дом, мы же не хотим тем самым сказать, что она домохозяйка по профессии. Что же напишет в своей эпитафии знатный человек? Прежде всего он перечислит полученные им государственные отличия и титулы (мы увидим, что они вполне соотносятся с дворянскими титулами при нашем королевском строе); затем, в некоторых случаях, свободные «профессии», которыми он занимался в свое удовольствие, то есть те, которым он посвящал свое время, подобно тому, как позже станут посвящать себя монастырским профессиям. Знатные и знаменитые гордились тем, что посвящали себя философии, искусству красноречия, праву, поэзии, медицине и, в греческих регионах, атлетике. В ознаменование подобных заслуг в городах устанавливали их статуи: эти «профессии» были у римлян в большом почете. Свою принадлежность к подобного рода Деятельности отмечали особо, например именитый человек мог назвать себя таким образом: «бывший консул, философ». Таков смысл титула, закрепленного в истории за Марком Аврелием, — «император [и] философ». Имеется в виду, что к своему государственному титулу он добавил еще и венец профессионального философа [20] .
20
Может быть… Но Пьер Адо вполне убедил меня в том, что в случае с Марком Аврелием дело обстоит несколько сложнее, даже если тесная связь между троном и философией и не совсем такова, какой ее с легкостью рисует современная агиографическая историография Марка Аврелия.
Хвала труду
5. Социальное презрение к простым людям, которые работают, — это одно, но принадлежность к правящему классу вынуждает и в какой–то степени ценить труд народа — а это уже совсем другое. Труд представляет собой средство, обеспечивающее существование города.
Точнее, труд поддерживает социальный порядок: «В старые добрые времена, — утверждает Исократ, — простых людей направляли к возделыванию земли или торговле, поскольку понимали, что лень порождает нужду, а нужда — преступления». Античная мысль исходила вовсе не из того, что государство — это «общество», где каждый работает на благо всех остальных, она, скорее, полагала, что «город» представляет собой естественное сообщество людей, назначение которого сделать существование более возвышенным. И если было предпочтительнее, чтобы бедные работали, то вовсе не потому, что они должны вносить свой вклад в общее благо, а потому лишь, что нищета могла бы спровоцировать волнения, способные преступным путем разрушить устои гражданского общества. Здесь следует оговориться: некий античный мыслитель утверждал, что труд, или во всяком случае торговля, идет на благо всем гражданам, позволяя им распределять между собой собственность, необходимую для жизни. Он удивлялся тому
С другой стороны, для большинства людей труд был единственным источником средств к существованию. Император понимал это и, будучи «честным правителем» всего италийского народа, старался обеспечить для каждой из социальных групп традиционные средства к существованию: так, Цезарь повелел, чтобы каждым третьим пастухом был свободный гражданин (поскольку использование для этих целей исключительно рабского труда вело к безработице среди свободного населения); Август следил за тем, чтобы соблюдались интересы и земледельцев, и торговцев; Веспасиан отказался от использования механизмов при строительстве Колизея, так как это могло бы привести к голоду среди простого народа Рима. Политика Рима была направлена на решение двух основных задач: первая состояла в том, чтобы обеспечить безопасность и могущество государственного аппарата и благополучно обойти все рифы внутренней и внешней политики; вторая представляла собой cura [21] : император был «куратором» или опекуном всего римского общества или некоторой его части, он поддерживал его благополучие подобно тому, как опекун поддерживает дела своего подопечного, при этом ни во что не вмешиваясь.
21
Забота, попечение (лат.).
6. Все вышесказанное касалось отношения к труду знатных людей и политиков: они презирали и жалели низший класс; однако мнения относительно необходимости трудовой деятельности и среди самых низших социальных слоев было различным.
В романе Петрония богатый вольноотпущенник Тримальхион сделал состояние на морской торговле, позже отошел от дел и как знатный человек жил за счет доходов от принадлежащих ему земель и от процентов с кредитов. Он не принадлежал к знати и не был человеком из народа, он гордился своим состоянием, которое нажил благодаря качествам, значимым для его социальной группы: старанию, ловкости, склонности к разумному риску. Он велел скульптору изобразить на заказанном заранее для себя надгробии пир, который он в качестве мецената устроил в своем селении и на который были приглашены все жители без исключения. Будучи много богаче других вольноотпущенников, Тримальхион хотел быть «известным» если уж не в высшем свете, то во всяком случае среди гражданского общества своего городка. Даже если знать его презирает, а бедняки за глаза поносят его на чем свет стоит, то, когда и те и другие соглашаются принять его приглашение, есть и пить за его счет, в данный конкретный день они проявляют к нему почтение и оказывают знаки уважения.
Другие люди, более многочисленные, безоговорочно верили в ценности, признанные в рамках той социальной группы, к которой они принадлежали: в активность, успех и профессиональную репутацию — не стремясь при этом к известности среди высшего света или к иллюзорному сиюминутному признанию толпы. Археологи находят надгробные камни, на которых скульптор изображает покойного в его лавке или в мастерской. Как и практически всё, что в Риме проходило по ведомству культуры, эти надгробия мастеровых были исполнены в греческом стиле; так, в Афинах уже в V веке ремесленников объединяло «классовое самосознание», отличавшее их ото всех прочих жителей города.
Некоторые факты могли бы вызвать сомнения в выдвинутом выше положении: помимо идеалов праздности и политической активности, характеризующих античное общество, существовали и более позитивные представления о труде, чему имеются документальные подтверждения. Так, в Помпеях владельцами богатых домов, украшенных картинами и мраморными статуями, были пекари, суконщики или гончары, заработавшие состояние собственным трудом. И тем не менее некоторые из них входили в состав муниципального совета. Один богатый земледелец в Африке в своей эпитафии, которую специально заказал поэту, в стихах описывает то, как он, благодаря своему труду, заработал себе состояние. Все эти богатые лавочники, ремесленники и состоятельные земледельцы (а эпитафии стоили дорого) охотно упоминали в надгробных текстах о своем ремесле; они уточняли, что покойный работал «старательно», был «известным менялой» или «знаменитым продавцом говядины и свинины». Следует заметить, что в те времена гончар или булочник занимал более высокое социальное положение, чем в наши дни (печь была серьезным вложением капитала). В «Сатириконе» Петрония одного юного эрудита быстро поставил на место купец–вольноотпущенник, который вывел жизненное кредо для себя и своих товарищей по ремеслу: «Я человек, живущий среди людей, я иду с гордо поднятой головой, я никому не должен ни гроша, меня никогда не вызывали в суд и никто никогда не говорил мне на форуме: „Верни мне то, что ты мне должен”; я смог купить клочок земли и сэкономить несколько денариев, я даю жить двум десяткам людей, не говоря Уже 6 собаке. Пойдем со мной на форум и спросим, одолжит ни кто–нибудь нам денег: ты сразу убедишься, что у меня нет долгов, несмотря на то что на пальце у меня железное кольцо простого вольноотпущенника». Поэтому на могильных камнях лавочников и ремесленников часто изображали интерьер их магазинов и мастерских, с выставленными на продажу товарами, богатый прилавок, перед которым красивая дама рассматривает отрез ткани, инструменты и механизмы, обычные для той или иной мастерской. Товары и инструменты были капиталом: их изображения на могильном камне служили свидетельством не столько принадлежности их обладателя к той или иной профессии, сколько его богатства. Скульптор, создавая изображение на могильной плите, не просто указывал профессию покойного в качестве маркера его социального статуса, он прославлял владельца лавки или мастерской. Зато никто не изображал покойного занятым обработкой земли.
Эстеты и снобы
Оставим в стороне обычных пахарей, которые составляли четыре пятых всего общества. В суровой борьбе за существование, в которой они проводили всю свою жизнь, их мораль, несомненно, сводилась к словам апостола Павла: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Это, одновременно, и напоминание для них самих, и предупреждение для лентяев, желающих получить даром свой кусок хлеба, который другие зарабатывают потом и кровью.