История Фридриха Великого.
Шрифт:
В Шотузицкую битву Пруссия потеряла четыре тысячи человек; урон Австрии простирался до шести тысяч. Фридрих очень хорошо знал, что этой победой обязан не столько своей распорядительности и военным талантам своих генералов, как одному из тех непостижимых случаев, которые само Провидение посылает для решения судеб мира. Не менее того он гордился ей, потому что этот новый блистательный успех приближал его к желанной цели. Среди поля битвы обнял он принца Леопольда и произвел его в генерал-фельдмаршалы. Всем генералам и офицерам был роздан орден Достоинства, солдаты получили денежные награды.
С самого поля битвы Фридрих отправил посольства ко всем своим союзникам с известием о победе. К королю французскому
"Ваше Величество! Принц Лотарингский на меня напал, и я разбил его!"
Курфюрст Баварский или император Карл VII пришел в такой восторг при этом известии, что возвел Фридрихова посланника, барона Шметтау, со всем его потомством, в графское достоинство империи. Король Август III, получив также извещение о победе Фридриха, спросил посла: "А каково действовали мои саксонцы?" -- Добрый король и не знал, что его войска совсем не участвовали в этой войне.
Мысли и чувства самого Фридриха в эту эпоху надо изучать в переписке его с Иорданом. Вот что писал он своему другу после Шотузицкой битвы:
"Итак, друг твой в течение тринадцати месяцев вторично одержал победу! Кто бы мог сказать за несколько лет перед сим, что школьник, который учился у тебя философии, у Цицерона -- риторике, у Байле -- здравому суждению, будет некогда играть в свете военную роль? Кто бы поверил, что Провидение выберет поэта на то, чтобы опрокинуть систему европейских государств и совершенно изменить все политические комбинации королей? Когда-{149}то мы опять увидимся под мирными буками Рейнсберга или под роскошными липами Шарлоттенбурга? Когда мы опять пофилософствуем на досуге о глупости человеческой и о ничтожестве нашего положения? Я жду этой счастливой минуты с большим нетерпением: испытав все на свете, человек возвращается к лучшему".
Новая победа Фридриха заставила и венский кабинет подумать о мерах к прекращению отяготительной войны. Гордость Марии-Терезии смягчилась, она увидела ясно, что борьба с юным, пламенным завоевателем завлечет ее слишком далеко -- надлежало решиться на уступку.
В лагерь при Заславле, где находилась главная квартира Фридриха, был отправлен английский посол лорд Гиндфорт как посредник и миротворец. Фридрих уполномочил своего министра, графа Подевильса, окончить дело по его усмотрению. Переговоры начались в Бреславле 11 июня 1742 года. Условия мира были следующие: Мария-Терезия уступала Пруссии Верхнюю и Нижнюю Силезию и графство Глац, за исключением городов Троппау, Егерндорфа и горной цепи по ту сторону реки Оппы. Пруссия принимала на себя австрийский долг в 1.700.000 рейхсталеров, занятых у Англии под залог Силезии.
Тотчас после обоюдных ратификаций прусские войска вышли из Богемии; часть их, через Саксонию, перешла в бранденбургские владения, другая заняла границы Силезии, чтобы защищать вновь приобретенные провинции. Фридрих объявил своей армии о заключении мира, дал офицерам великолепный обед и первый провозгласил тост за здравие и счастье Марии-Терезии.
До отъезда своего в Берлин он сперва объехал все крепости в Силезии, приказал их исправить, а некоторые города вновь укрепить.
Из Бреславля он написал к Иордану следующее письмо: "В восемь дней я кончил больше дел, чем комиссионеры дома "Австрия" наделали их в восемь лет. И почти все мне удалось довольно счастливо. Я исполнил все, чего требовала честь моего народа, теперь приступаю к тому, чего требует его счастье. Кровь моих воинов для меня драгоценна: закрываю все каналы, из которых она могла бы еще пролиться. Теперь могу снова отдать тело наслаждениям, а душу -- философии. Пока в моем мозгу одни счеты да цифры, но по возвращении я выброшу весь этот вздор из головы, чтобы на-{150}полнить ее чем-нибудь лучшим. Я написал стихи и потерял их, начал читать книгу -- ее сожгли, играл на
В Берлин Фридрих прибыл 12 июля, а 28-го мир Пруссии с Австрией был окончательно заключен и подписан. Англия приняла на себя ответственность за точное исполнение договора. В Берлине мир был отпразднован торжественным образом, и жители столицы всячески старались выказать свой восторг и любовь к победоносному своему монарху.
Вслед за тем все союзные дворы были извещены о заключении мира. Можно себе представить, какое волнение произвело это событие в европейских кабинетах. Больше всех был поражен Флери. Старый политик, не мог перенести мысли, что Фридрих, ученик в государственной науке, которого он хотел употребить только орудием для своих целей, перехитрил его. Он не верил глазам своим и несколько раз принимался перечитывать присланный рескрипт прусского короля.
"Я слишком хорошо знаю прямой и благородный образ мыслей Вашего Величества и не могу допустить малейшее подозрение, что Вы хотите нас оставить!" -- Так писал Флери к Фридриху и, действительно, он хорошо постиг характер прусского короля. Фридрих сам сознавался Иордану, что шаг этот стоил ему сильной борьбы с {151} самим собой. "Но что делать, -- прибавил он, -- где между необходимостью обмануть или быть обманутым нет середины, там для монарха остается только один выбор".
Фридрих изложил кардиналу Флери необходимость такой меры и все причины, которые побудили его к решительному шагу. Кардинал на это возразил, что пишет ответ свой слезами, и заключил письмо так:
"Ваше Величество делаетесь теперь судьей целой Европы: это самая блистательнейшая роль, какую Вы могли принять на себя".
Но Мария-Терезия была в совершенном отчаянии. Она говорила, что у нее из венца вырвали драгоценнейший камень и, если верить лорду Робинсону, то добрая королева плакала каждый раз, когда встречала силезца, но, к несчастью, почтенный джентльмен любил иногда прикрасить речь свою невинной риторической фигурой.
{152}
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Два года мира
Армия Пруссии была сильно расстроена войной. Прежде всего Фридрих позаботился о приведении ее в порядок, о пополнении и усовершенствовании своих полков. Военные действия открыли ему многие недостатки в войске, которые надлежало исправить, но в то же время они показали и хорошие стороны, которые ему хотелось развить еще более.
В одном из своих стихотворений он сказал:
Чтобы государство не теряло своей славы,
И на лоне мира должно
Заниматься суровой военной наукой.
Эту мысль старался он оправдать на деле. Неловкость и дурное устройство прусской конницы было им вполне испытано в Силезскую войну. С этой стороны Австрия имела над ним большой перевес: венгерские гусары и вообще все легкое конное войско австрийской империи почиталось тогда образцовым. Фридрих вполне оценил его достоинства во время своих битв, и зоркий глаз его тотчас постиг, в чем состояли главные его преимущества. {153}