История Хэйкэ
Шрифт:
Асатори согнулся и подставил Сутоку спину.
Густой туман окутал вершины гор, но в отдалении небо над столицей мира и спокойствия все еще светилось алым цветом от пожара, поглотившего часть столицы. Ближе к рассвету, пока Сутоку еще спал, Асатори удалился. Он вернулся позже с едой, которую выпросил у отшельника, жившего по соседству.
Иэхиро, который всю ночь стоял на страже, сказал:
– Здесь нельзя готовить пищу, потому что дым от огня может привлечь врагов. Мне показалось, что я слышал голоса неприятельских воинов как раз над нами. Очевидно, его величество хочет удалиться в монастырь, но здесь нет никого, кто совершил бы обряд выбривания тонзуры. Вы можете раздобыть носилки, чтобы мы могли нести экс-императора, пока не найдем
Захватив с собой другого оставшегося с прежним императором придворного, Мицухиро, Асатори спустился в деревушку и вскоре вернулся со старыми ветхими носилками.
Иэхиро и Мицухиро сняли свои доспехи и другое оснащение, подвернули рукава курток и подвязали их таким образом, чтобы как можно больше походить на слуг. Они понесли Сутоку по горам в направлении столицы. Вести о том, что сражение закончилось, побудили беженцев возвращаться с гор в столицу и свои деревни. Носилки с экс-императором затерялись среди стариков и молодых, идущих домой.
Иэхиро и Мицухиро, занятые непривычным делом, пропотевшие, брели, шатаясь, по пыльным улицам в поисках особняка госпожи Авы. Когда они нашли его, то обнаружили, что ворота особняка закрыты и внутри его не наблюдается признаков жизни. Оттуда они пошли дальше к дому советника Норинаги и обнаружили его дом также пустым. Норинага, как сообщил прохожий, как раз перед началом войны постригся в монахи, и никому неизвестно, куда он ушел. Затем они постучали в ворота фрейлины, которая служила при дворе Сутоку, но и там никто не ответил на стук. Беглецы заметили только котенка, свернувшегося калачиком у ограды. Путники в поисках убежища пересекли столицу с востока на запад, но не обнаружили подходящего места. Снова и снова они проходили мимо домов знати, откуда доносился шум ликования победителей. Сгустились сумерки, когда Иэхиро вспомнил о небольшом храме, где их могли принять. Придворные снова взвалили на плечи носилки и отправились в путь. Они нашли старого монаха, родственника одного из слуг Иэхиро, который поднес Сутоку миску просяной каши и затем обрил его голову при тусклом мерцании светильника.
На следующий день Иэхиро и Мицухиро привели Сутоку в храм Ниннадзи, настоятелем которого был младший брат экс-императора. Настоятель был в отъезде, а послушники отказались их принять, хотя, по настоянию Сутоку, позволили устроиться на ночлег в одной из внешних построек монастыря. Там спутники Сутоку расстались со своим господином. Каждый из них еще не представлял себе, куда приведет дорога, которую он выбрал.
После гибели в пожаре дворца в пригороде Сиракава стали поджигать дома тех, кто поддерживал экс-императора. Четверо суток воздух столицы был наполнен едким запахом дыма. На вторую ночь, однако, начало моросить, а на третий день пошел ливень. На следующую ночь лодка, груженная дровами для растопки печей, плыла по реке Кацура и остановилась у устья, поджидая ослабления ветра и дождя. Несколько дрожащих в ознобе фигур, полузакрытых бамбуковыми циновками, сгрудились на дне лодки, одна из них, лежавшая ничком на досках, стонала.
– Мы уже в Удзи?.. Сколько можно ехать? – спросил Ёринага отчетливым шепотом.
Последней волей умирающего Ёринаги было еще раз повидать в Удзи своего отца.
Ничего более примечательного, чем большие бакланы по берегам реки, пристально глядевшие бусинками глаз, во время медленного продвижения в направлении Удзи не попадалось. Время от времени Ёринага стонал, когда слуга прикладывал к ране на его горле жгучую горькую полынь. Такое лечение помогало лишь останавливать кровотечение и не позволяло мухам откладывать личинки в открытой ране. В воздухе распространялся резкий запах от курения фимиама и горькой полыни. Ёринага, вышедший из оцепенения, плакал от боли.
Когда они прибыли наконец в Удзи, то узнали, что Тададзанэ бежал в провинцию Нара. Затем туда же направился Ёринага со спутниками. Они оказались там ночью 14 июля. Ёринагу понесли
Двое придворных, которые остались ухаживать за раненым Ёринагой, постучали в ворота храма Кофукудзи. Изнутри последовал вопрос: «Кто там?» – затем появились два воина в полном вооружении и монах. После короткого разговора шепотом внутрь храма был впущен один Тосинари. Отец Ёринаги еще не спал и скоро показался собственной персоной. Тосинари рассказал ему скороговоркой о том, что произошло, и как был доставлен к храму Ёринага. Кроме слабого дрожания подбородка, обросшего седой бородкой, ничто не выдало его сострадания к сыну, которого он так слепо любил.
Наконец он произнес:
– Можно было предвидеть, Тосинари, что твоего господина ожидал такой конец! В подобных печальных обстоятельствах наша встреча вряд ли будет полезной. Тосинари, прошу тебя, унеси своего господина туда, где никто и никогда не увидит и не услышит его.
Закончив говорить, Тададзанэ зарыдал, дрожа всем своим тщедушным телом. Предоставив укрытие сыну, он поставил бы под угрозу жизни жены, детей и родственников Ёринаги.
Тосинари вышел из храма в подавленном состоянии. Носилки с Ёринагой стояли в густом тумане там, где он их оставил. Он склонился над стонущим министром и тихим голосом передал ему свой разговор с Тададзанэ.
– Что? Мой отец?
Носилки накренились, когда Ёринага попытался сесть. Он произнес несколько слов приглушенным голосом, затем последовал гортанный звук. Носилки еще раз накренились, и затем наступила полная тишина. Тосинари и его спутник попытались окликнуть Ёринагу, но он не отозвался. Когда они заглянули в носилки, Ёринага был уже мертв. Он откусил свой язык. Опасаясь разоблачения, двое придворных несли носилки в темноте через холмистую местность Нары, затем вышли в поле, где вырыли яму и опустили в нее носилки с Ёринагой. Прежде чем засыпать могилу, Тосинари срезал прядь волос со своей головы и бросил ее на тело покойника в знак отречения от мира. Другой придворный последовал его примеру. Затем они расстались и разошлись каждый своим путем.
Столица быстро возвращалась к нормальной жизни, хотя охота за изменниками продолжалась с прежней силой. Путники, прибывавшие в Киото из провинции по семи главным дорогам и не ведавшие о недавних событиях, были встревожены обилием тщательно охраняемых сторожевых постов и введением комендантского часа. Когда стало известно, что Сутоку подстригся в монахи, а Ёринага скончался от ран, по столице поползли разные слухи. Говорили, что те, кто немедленно сдастся властям, будут считаться несознательными участниками мятежа и прощены. Лишь руководители заговора получат легкие наказания. Обещания, исходившие из неизвестного источника и не подтвержденные официально, побудили многих придворных и сановников высокого ранга выйти из укрытий. Военные и другие приверженцы Ёринаги ежедневно сдавались властям в больших количествах и заточались в тюрьмы, из-за высоких стен которых доносились наружу крики узников, подвергавшихся пыткам водой и огнем.
Корэката был назначен главным судьей и председательствовал на судебных заседаниях, рассматривавших многочисленные дела обвиняемых. Многие придворные и военные покрывались смертельной бледностью, когда на судебных процессах звучали свидетельства, не только обличавшие мятежников, но и бросавшие тень подозрения на тех, кто попустительствовал смерти императора-ребенка Коноэ.
Выяснилось наконец, что идеологом государственной политики стал советник Синдзэй. В конце концов он занял положение государственного деятеля, близкого к трону. Именно Синдзэй санкционировал неустанное преследование изменников. От него исходили слухи об амнистии, а когда пришло время составлять списки отличившихся при подавлении мятежа, то суждения Синдзэя в этом деле имели большой вес.