История Хэйкэ
Шрифт:
Тем не менее Мунэкиё принес на следующее утро сто дощечек кипариса и кисточку. Ёритомо теперь занимался каждый день тем, что писал на них посмертные буддистские имена отца.
Когда Арико узнала об этом от Мунэкиё, она почувствовала острую жалость к подростку и еще больше укрепилась в стремлении спасти Ёритомо. Женщина была убеждена, что добродетель вознаграждается, а Хэйкэ ничего не потеряют от акта милосердия. Этого требовала, по ее мнению, и душа Тадамори. Убедив себя в своей правоте, Арико отправилась в поместье Рокухара. Когда Киёмори узнал о прибытии мачехи, то стиснул
Вскоре пришла служанка с сообщением, что ее госпожа хотела бы встретиться с ним в молельне.
Киёмори вновь оказался в гнетущей атмосфере и поприветствовал мачеху с сумрачным видом.
– Киёмори, во имя милосердия, выслушайте мою речь.
– О Ёритомо, сыне Ёситомо, не так ли? – откликнулся он.
– Да, прошлой ночью…
– Ёримори уже рассказывал мне об этом, но…
– Милосердие возможно?
– Невозможно. Это настолько серьезный вопрос, что я просил бы вас не вмешиваться.
Киёмори был возбужден. Фактически первый раз он возразил Арико. Когда же он увидел, как она пытается незаметно смахнуть слезу, его сердце дрогнуло. Киёмори отвел свой взгляд в смущении.
Мачеха глубоко вздохнула.
– Если это должно случиться, когда вашего отца нет в живых…
Арико так долго задерживала завершение фразы, что вывела из терпения Киёмори. Он холодно парировал:
– Вы, как всегда, несправедливы ко мне.
– Если бы ваш отец был жив, сомневаюсь, что вы бы разговаривали со мной в таком тоне. Киёмори, когда я думаю о вашем будущем, я могу испытывать только горечь.
– Повторяю, вы несправедливы ко мне. Разве я не почитал вас как свою собственную мать? Когда я давал вам повод печалиться? Я только просил вас воздержаться от вмешательства в это дело.
– И вы все еще не хотите выслушать меня?
– Подумайте сами! Предоставление свободы таким людям, как военачальник Наритика, ничего не меняет. С сыном воина, таким, как Ёритомо, поступают по-другому.
– Разве вы не сын воина?
– Тем больше оснований покончить с ним. И вот почему. Детеныш леопарда не изменит своей природы. Сегодня его холишь и ласкаешь, а завтра он выпустит свои когти и клыки.
– Он скорбит по своему покойному отцу и желает стать монахом – бедное дитя!
– Не будем говорить об этом больше. Ступайте в женские покои. Лучше позаботьтесь о вашей внучке.
– Вы, разумеется, любите своих детей?
– Люблю до безумия.
– Ёритомо – сын Ёситомо. Помните, после смерти жизнь не прекращается. Вы не боитесь той жизни?
– Опять ваши буддистские проповеди!
– Хорошо, я все сказала, – завершила разговор Арико, повернувшись спиной к Киёмори и лицом к алтарю с ихай своего мужа и что-то пробормотав себе под нос.
В тот же день Арико отбыла из поместья Рокухара в сторону Долины карликовых сосен, недалеко от которой жил Сигэмори. Она осталась там до вечера, чтобы поговорить с ним.
В отличие от отца Сигэмори всегда ладил с мачехой, которая обожала его с детства.
– Сигэмори, ты попробуешь переубедить отца?
Сигэмори с готовностью согласился помочь бабушке. Следующим вечером он тайком посетил Мунэкиё, попросив поговорить с Ёритомо.
Парнишка
Сигэмори показалось, что на лице мальчика отразилось беспокойство. Он подошел к подростку и ласково спросил:
– Что ты делаешь, Ёритомо?
– Это ихай для моего отца.
– Ты скучаешь по нему?
– Нет.
– Должно быть, ты мечтаешь отомстить за него?
– Нет.
– Даже этого не хочешь?
– Нет.
– Почему?
– Когда я занимаюсь своим делом, меня ничего не беспокоит.
– Значит, ты готовишься к смерти, чтобы встретиться со своим отцом? Говорят, в потустороннем мире мы можем встретиться со своими близкими.
– Умирать я не хочу. Меня пугают мысли о смерти.
– Но разве ты не участвовал в сражении?
– Я был тогда с отцом и братьями и так волновался, что мысли о смерти у меня не возникали.
– Тебе снятся сны?
– Какого рода сны?
– Я имел в виду, видишь ли ты во сне отца и братьев?
Ёритомо покачал головой:
– Нет, никогда.
В его глазах блеснули слезы и покатились по щекам. Потом он потупил взор.
Неожиданно Сигэмори почувствовал себя глубоко растроганным. Придя к отцу, он стал ходатайствовать с большой страстью и тщательно выстроенными аргументами, чтобы Киёмори уважил желание Арико. Но это только разозлило отца.
– Ты не больше чем мальчишка! Как смеешь ты говорить со мной об этом – да еще с таким глубокомысленным видом! Ты еще слишком молод, чтобы впадать в религиозные фантазии! Достаточно болтовни твоей бабушки о буддизме, карме и прочих премудростях – ни одна из них не разрешила современных проблем! Подумай сам о разложении духовенства в монастырях Нары! Разве эти бродяги с горы Хиэй более святые, чем нищие не улицах? Мы – создания из плоти и крови, живем в мире, где люди, как звери, пожирают друг друга! Мы не щадим себе подобных. Имеет значение лишь одно – победители мы или проигравшие. Если ты собираешься посредничать таким образом – мямлить о милосердии или добрых делах, проливать слезы по пустякам, – тогда отправляйся в какой-нибудь храм или к своей бабушке! Я не позволю тебе приходить ко мне с такими мелочами, когда проблемы куда более серьезные занимают мое внимание.
Хотя Сигэмори излагал свои доводы спокойно, Киёмори отвечал ему гневным, непримиримым тоном. Под влиянием эмоций заявили о себе привычки его беспризорной молодости, он говорил с сыном непристойным языком, которому научился у негодяев и проходимцев на рынке. Временами, однако, высмеивая «слезы попусту», Киёмори едва мог удержаться от собственных слез.
Вопрос о судьбе Ёритомо перестал быть политическим вопросом, он превратился в семейный конфликт, в котором против Киёмори ополчились мачеха, единокровный брат и даже собственный сын. Киёмори столкнулся с тем, что его обвиняют, хотя и не слишком явно, в крайней жестокости и бессердечии.