История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума
Шрифт:
Не будучи никогда в окрестностях города, Розенбаум спросил у Дымэка, не может ли тот проводить его туда, чтобы ознакомиться с местностью, но Дымек ему в этом отказал, сославшись на то, что будет очень занят оповещением приглашаемых на собрание рабочих. Правда, уже уходя, он посоветовал шефу обратиться с этой же просьбой к господину Модзылевскому, который хорошо знает это место.
На следующий день утром Розенбаум позвонил Янеку Модзылевскому и, попросту говоря, напросился к нему в гости, поставив перед собой цель, побывать на месте намечаемого собрания. Школьный товарищ искренне откликнулся на просьбу о встрече и назначил ее импрессарио на время обеда. В ходе его последний рассказал Янеку о своей просьбе, и тот удивительно охотно откликнулся прогуляться на Кэмпу, что называется, на сытый желудок. Осмотрев лесную поляну, Розенбаум пришел к выводу, что всех без исключения участников собрания здесь вполне возможно взять, надо лишь изначально продумать, как расставить сильное полицейское оцепление, а для этого необходимо, подумал импрессарио, побывать у местного шефа госбезопасности и ротмистра Александровича.
На обратном пути Янек спросил Эдуарда, где он думает быть на Пасху, на что последний ответил: «Точно даже не
В свою очередь Розенбаум поделился с агентом возникшими у него планами по ликвидации революционной организации в Дро-гобыче и попросил собеседника откровенно высказать свое мнение на сей счет. Тот ответил, что поступил он бы также, но «только к арестам сочувствующих коммунистов прибег на их квартирах, а на Кэмпе бы их не трогал». На этом разговор их закончился: Ковнацкий, чувствуя себя усталым с дороги, пошел к себе в номер спать, пообещав утром явиться к шефу, а последний принялся за чтение письма от Корвин-Пиотровского. Содержание письма было следующим: полковник благодарил Розенбаума за работу как от своего имени, так и от имени генерала Розвадовского. Одобрял последние мероприятия доверенного лица и предписывал ему поступать так же, как и раньше, т. е. пресекать с самого начала раскрывамое зло. Предлагал в первой половине мая быть в Варшаве с последующими поездками в Жирардов и Сандомир. Прочтя это послание, Розенбаум еще раз убедился, что с арестами не следует тянуть, дожидаясь выборов в комитет, с тем, чтобы до Пасхи в Дрогобыче с революционерами было покончено.
На следующее утро, т. е. в Великую среду, к Розенбауму в номер зашел Ковнацкий, который еще раз высказал свое согласие с необходимостью начала арестов уже сегодня, мотивируя это тем, что ничего нового собрание не даст, как только конкретизирует имена активистов, но они так или иначе будут все равно арестованы. Найденное же при обысках даст дополнительную информацию о степени участия в революционных делах их владельцев, и это станет ничуть не меньшим обвинением, чем избрание последних в комитет. Подготовив в двух экземплярах уточненные списки, Розенбаум сразу же отправился к ротмистру Александровичу, предложив ему приступать к арестам немедленно, причем просил его начать их с Пржецецкого Антония как главного организатора революционного движения. Согласился с новым поворотом дела по отношению к рабочим активистам и Дымэк, появившийся в гостинице после обеда. Его мотивация была следующей: «Арест лиц, виновных в сочувствии к революционному движению уже сейчас отрезвляюще подействует на остальных рабочих, отобьет у них охоту к объединению…». Когда позднее вечером Розенбаум пришел к ротмистру Александровичу, то выяснилось, что аресты и обыски идут полным ходом, и что утром можно будет ознакомиться с их результатами. Речь, разумеется, шла о так называемых вещественных доказательствах размаха и тайных пружин движения, и упустить такую возможность Розенбаум не мог себе позволить. Утром он вместе с Ковнацким начал эту работу с просмотра бумаг, обнаруженных у Антося. В них среди брошюр, газет, прокламаций и фотографий видных деятелей коммунистического движения (Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Троцкого и Ворошилова) были обнаружены постановления ЦК организации «Власть Трудящемуся Классу» в Варшаве с указанием ряда районных организаций, в том числе Кракова, Львова, Станиславова и др., воззвания к рабочим, а также небольшая по формату газета «Владза роботничо-влосьценьска») (Рабоче-Крестьянская Власть»), напечатанная типографским способом. Пока Ковнацкий, с разрешения местного шефа, делал копии нужных для разведки документов, Розенбаум и Александрович беседовали о деталях начатой в Дрогобыче операции. Ротмистр, в частности, не переставал удивляться и негодовать по поводу «упорной склонности рабочих к идеям коммуны», продолжающим, несмотря на репрессии со стороны властей, «лезть очертя голову прямо на рожон». Как и большинство чинов госбезопасности, главной причиной происходящего в Польше он считал местных евреев, находящихся на постоянных услугах у Москвы, «не жалеющей денег на пропаганду мировой социалистической революции».
Весь вечер и следующий день ушел у Розенбаума на составление донесений Корвин-Пиотровскому, а на собеседования со своими агентами по поводу текущей работы и планов на ближайшее будущее, а также на инструктаж и проводы Ковнацкого в Варшаву. Когда последний возвратился в Дрогобыч, то передал Розенбауму ответный пакет от полковника, сообщив при этом, что «их деятельность получила у варшавского начальства положительную оценку, включая и решение Розенбаума не ждать собрания, а сразу приступить к задержанию бунтовщиков».
Официальное
В канун Светлого Христова Воскресения Розенбаум чувствовал себя настолько утомленным, что опасался, как бы прямо в гостинице не слечь, но приглашение на праздничный обед, полученное от Янека Модзылевского, немного приободрило его. Сам обед прошел великолепно, о политике в присутствии супруги Янека никаких разговоров не велось, зато много было воспоминаний об ушедшей молодости. Правда, уже прощаясь, Эдуард попросил Янека прислать к нему завтра в гостиницу Дымэка сразу после окончания работы на нефтяном промысле. Утром Розенбаум зашел в номер Ковнацкого и предупредил его, что вечером, когда придет Дымэк, он намерен провести совещание по вопросу устройства в Дрогобыче надежной системы политического сыска. Вечером таковое состоялось, что позволило детально расписать как обязанности и подчиненность каждого из них в новой ситуации, так и потребность в новых агентах. В заключение совещания доверенный госполиции вручил Дымэку копию приказа о его зачислении в штатные агенты, специальный знак, который привез Ковнацкий, а также приличное денежное вознаграждение. Уже расходясь, агенты вспомнили о предстоящем дне 1 мая, что означало, что нужное бдительное к нему отношение у них уже сформировалось.
Имея предписание Корвин-Пиотровского прибыть в Варшаву к 10 мая, Розенбаум решил Первомай «встречать» в Дрогобыче и посмотреть, как он здесь пройдет. В один из дней, предшествующих празднику рабочих, доверенный госполиции узнал от ротмистра Александровича, что правительство вынужденно пошло на разрешение местным организациям ППС устраивать рабочее праздненство, включая шествие по городу и маевки. При этом Александрович добавил, что имеет соответствующее распоряжение, с одной стороны, обязывающее не чинить препятствий празднику, но, с другой стороны, требующее быть наготове на случай так называемых эксцессов. По словам того же ротмистра, еще вчера у него и у старосты уже побывал руководитель местной организации ППС доктор Маргулис с информацией о том, что члены ее вполне официально готовится к своему празднику с шествием рабочих, а затем к организованному отдыху на природе. В тот же день к Розенбауму пришел Дымэк и доложил, что на промысле были представители ППС, призывавшие рабочих к празднованию Первомая. Они раздавали листовки с программой праздника, кроме того, и в городе оказалось расклеенным большое количество афиш с призывом ко всем трудящимся праздновать «свой рабочий праздник», много кругом и объявлений с программой праздника за подписью местного лидера ППС Маргулиса. По словам Дымэка, рабочие достаточно равнодушно относились к этим призывам и решили, по примеру прошлых лет, не принимать участия в шествии, но на работу тоже не выходить.
Тем не менее праздник состоялся. Было и шествие (демонстрация) рабочих, хотя и весьма незначительное. Участие в нем принимали преимущественно городские рабочие и ремесленники, нефтяники остались верны своему решению, и действительно, они в этот день не работали. По мнению доверенного госполиции и его агентов, среди демонстрантов преобладали евреи. Рабочих-поля-ков практически не было среди демонстрантов. Дымэк полагал, что всего их было не более двадцати человек. И это при всем том, что на празднике играл «Интернационал» и «Варшавянку» прекрасно сыгранный оркестр местной пожарной команды. Спустя два дня в Дрогобыче отмечался день 3-го мая — государственный праздник в честь польской Конституции. К большому удовольствию Розенбаума и его сотрудников, в его праздновании рабочие приняли более активное участие, чем в прошлом году. Особенно активными в этот день были рабочие нефтяного промысла имени Пилсудского.
9 мая 1925 года, оставив ответственным за политическую разведку в Дрогобыче Эдмунда Ковнацкого, Розенбаум выехал в Варшаву. По прибытии в столицу он, как всегда, первым делом пошел в Главное управление госполиции, к полковнику Корвин-Пиотровскому. Здесь Розенбаум рассказал о том, в каком состоянии по линии политического сыска он оставил Дрогобыч, поделился своими наблюдениями о праздновании в городе 1-го и 3-го мая. Полковник же сообщил доверенному госполиции, что им удалось полностью обезвредить в Варшаве организацию «Власть Трудящемуся Классу» и даже захватить ее типографию. Проведенные полицией аресты и обыски в Варшаве позволили увидеть усилия ЦК этой партии, направленные на «захват влияния в Малой Польше (Львов, Станиславов и Сандомир)», но своевременные меры позволили обезвредить ячейки данной организации и в этих городах. Что же касается Лодзи, то за последнее время из этого главного очага революционного движения в Польше не получено ни одного сигнала о наличии там коммунистических организаций. «А это значит, — продолжал полковник, — что вся эта организация в целом вполне ликвидирована и ее восстановление при той агентурной сети, которую нам удалось развернуть с помощью самих же рабочих, можно с полной уверенностью считать делом невозможным».