История и сага
Шрифт:
Повествование об асах и Инглингах выдержано в спокойных тонах (как, впрочем, и вся «Хеймскрингла») и в этом смысле очень далеко от нетерпимости христианской латинской средневековой литературы, враждебной всему языческому. Современник Снорри датчанин Саксон Грамматик писал о языческих богах с презрением и возмущением. Снорри не высмеивает и не осуждает веру древних скандинавов в асов, и в «Саге об Инглингах» и в последующих королевских сагах говорит о языческом колдовстве, о магии как о чем-то вполне реальном и естественном. Вспомним, что Снорри писал в эпоху, когда в Европе сжигали на костре за одно лишь подозрение в подобной практике. Так же поступали и норвежские конунги-миссионеры Олаф Трюггвасон и Олаф Харальдссон.
Создается впечатление, что Снорри и верит, и не верит в О?дина. Он относится к старым
Снорри, возможно, играет мифом, сознавая его высокую художественную ценность, но если это игра, то очень серьезная. В «Саге об Инглингах» существует определенная дистанция между повествованием и повествующим: последний дает понять, что рассказываемое им не всегда можно принимать вполне всерьез, но он не поручился бы и за то, что всего рассказанного им на самом деле не было. Миф на той стадии, на которой его застает Снорри, начинает оттесняться из области «серьезного» сознания, монополизированной им в языческую эпоху, когда он пользовался безусловной верой, в область художественного вымысла, но процесс вытеснения далеко не завершен. Миф еще остается формой осознания действительности, в том числе и исторической.
Поэтому родословная северных конунгов, изложенная Снорри в «Саге об Инглингах», отнюдь не представляется ему вымышленной, а идея о восхождении исторически достоверных конунгов Норвегии и Швеции к Инглингам — вещь для него серьезная. [27]
Снорри приводит прорицание О?дина, что его потомство будет обитать в северной части мира. Потомки О?дина, подобно ему, управляли населением и постепенно осваивали лесные и пустующие области. Так возникли королевства Швеция и Норвегия, подвластные Инглингам — роду, восходящему к Ингви-Фрейру.
27
Подобным образом и англосаксонские короли возводили свой род к Водану (О?дину). Стремясь примирить языческую генеалогию с христианской традицией, англосаксонский монах-хронист пытался связать Водана с библейскими персонажами: Водан оказывался потомком Ноя и в конечном счете Адама. От такой попытки «привязать» языческую генеалогию скандинавских конунгов к христианскому мифу Снорри воздерживается.
При одном из его потомков, конунге Висбуре, начались распри в роду Инглингов. Висбур оставил свою жену с двумя сыновьями и взял себе другую. Когда его сыновья подросли, они потребовали у отца возвратить им золотое ожерелье, которое он при женитьбе на их матери дал ей в качестве брачного дара. Получив отказ, братья пригрозили Висбуру, что это ожерелье будет причиной смерти «лучшего человека в его роду». Задумав отцеубийство, они обратились за помощью к вёльве (прорицательнице) Хульд. Она ответила им, что может наколдовать гибель Висбура, однако предостерегла: впредь убийство будет постоянно совершаться в роду Инглингов. Братья согласились на это. Собрав войско, они ночью напали на ничего не подозревавшего отца и сожгли его в собственном доме.
Таковы истоки вражды в роду Инглингов, которая действительно наполняет всю историю норвежских конунгов. Ее описанию отведено большое место в «Хеймскрингле». Если не возвращаться вновь к легендарной части истории, изложенной в «Саге об Инглингах», и перейти к собственно историческим сагам «Хеймскринглы», то нужно отметить, что уже при сыновьях объединителя страны Харальда Харфагра эта вражда доходит до братоубийства. Конунг Эйрик Кровавая Секира умертвил нескольких своих братьев, но сам был изгнан из Норвегии младшим сыном Харальда Хаконом Добрым. Затем сыновья Эйрика, вторгшись в Норвегию, явились причиной гибели
28
Сверрир — самозванец, выдававший себя за незаконнорожденного сына одного из норвежских конунгов, — явился причиной гибели своего соперника — конунга Магнуса Эрлингссона, на родство с которым он претендовал. «Сагой о Магнусе Эрлингссоне», посвященной первому периоду его правления, завершается «Хеймскрингла».
Нам сейчас важно лишь подчеркнуть, что Снорри усматривает два момента, определивших ход истории Севера: во-первых, основание династии Ингви, чьи потомки правят страной (историко-мифологическое обоснование их прав), и, во-вторых, родовая вражда, раздирающая род Инглингов с самого начала, вражда, на которую этот род оказывается обреченным. Последнее обстоятельство, объясняющее историю Норвегии с IX по XII в., сообщает ей вместе с тем напряженный драматизм: норвежский королевский род разделяет с Инглингами бремя проклятья вёльвы Хульд. То, что происходит с норвежскими конунгами, есть проявление неумолимой судьбы.
Обстоятельства, при которых, согласно Снорри, было произнесено проклятье Хульд, свидетельствуют о том, что он действительно придавал ему особое значение. Убийства, в том числе и умерщвление родственников, описываются в «Хеймскрингле» неоднократно. Но, как правило, о них сообщается с обычной для саг сдержанностью и трезвой фактичностью, дается только канва событий. Она имеется и в данном случае. Сыновья Висбура, встретив у отца отказ выполнить их требование, напали на его жилище и сожгли его вместе с обитателями. Эти данные Снорри почерпнул у скальда Тьодольфа. Но он не ограничивается таким повествованием и вводит новый мотив, сообщающий этому событию характер исключительности и большой исторической значимости: мотив колдовства Хульд, к которой братья обращаются за помощью, и сопряженного с ним проклятья. Посредством этого приема «заурядное» отцеубийство вырастает в источник трагедии, под знаком которой протекает вся последующая история рода Инглингов.
Морская битва
К теме рокового ожерелья, из-за которого был убит сыновьями Висбур, Снорри возвращается несколько далее в «Саге об Инглингах». Один из них, конунг Агни, взял в жены дочь убитого им во время похода вождя финнов. Во время пира его жена просила Агни поберечь ожерелье Висбура, и пьяный Агни, ложась спать, надел его себе на шею. Палатка его была расположена на опушке леса, под большим деревом. Пока Агни спал, слуги его жены привязали веревку к ожерелью и, перекинув ее через ветвь дерева, стали тянуть. Так повесили Агни (Yngl, 19).
Выше говорилось, что в вещи может воплощаться, по убеждению древних скандинавов, «удача» человека. Но, как видим, в материальных предметах может воплотиться и проклятье, тяготеющее над родом. [29]
Здесь мы позволим себе высказать одно предположение. Как известно, уже упоминавшаяся выше эддическая песнь «Прорицание вёльвы» излагает миф о создании мира, о его гибели и возрождении. Важнейшую роль в «Прорицании вёльвы» играет идея возникновения зла, борьбы между добром и злом и искупления зла. Среди проявлений зла, овладевшего миром, особое место занимает картина братоубийственной вражды, от которой гибнет человеческий род и род богов. Вёльва предрекает:
29
Здесь нельзя не вспомнить о роковом проклятии Нибелунгов (сканд. Нифлунгов), материализовавшемся в золоте, которое губит их род, — эта история подробно рассказана Снорри в «Эдде».