История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Тьер Луи-Адольф

Ему понадобилось для ответа два дня, хотя размышлял он, весьма вероятно, едва ли более часа. Меттерних вызвал Нарбонна и с видом понятного удовлетворения объявил, что посовещался со своим государем и готов объясниться, поскольку важные предметы, о которых идет речь, не допускают отсрочки. Он безмерно счастлив, заявил министр, обнаружить свое полное согласие с императором Наполеоном по важнейшим пунктам последнего сообщения! Как и Наполеон, австрийский двор думает, что не должен ограничиваться второстепенной ролью и сводить свои действия к тому, чем они являлись в 1812 году, ибо в изменившихся обстоятельствах требуется и совершенно иное содействие. Австрия это предвидела и к этому готова. В этом и состояла причина ее военных приготовлений, которые должны доставить ей вскоре сто тысяч человек в Богемии, не считая вспомогательного корпуса, вернувшегося из Польши, и наблюдательного корпуса, оставшегося в Галиции. Что до способа, каким она представится воюющим державам, Австрия рисует его себе точно так же, как император Наполеон: она предстанет перед ними в качестве вооруженного посредника, предложит державам остановиться, договориться о перемирии и назначить полномочных представителей. Если они согласятся, настанет время сформулировать условия,

и поэтому она с нетерпением ожидает новых сообщений, обещанных французским правительством. Если же, напротив, воюющие державы откажутся принять предложения о мире, тогда придется действовать и договориться о том, как силы Австрии будут использовать совместно с силами Франции. В этом случае, несомненно, выявится недостаточность последнего договора об альянсе и необходимость изменить его в соответствии с обстоятельствами. Из всего этого, наконец, вытекает и необходимость новых диспозиций для вспомогательного австрийского корпуса, который пребывает на польской границе в ложном положении и который Австрия намерена отвести на свою территорию вместе с польским корпусом, чтобы помешать его использованию, противному намерениям обоих кабинетов. Свое заявление Меттерних сопроводил выражением совершенного удовлетворения, повторив, что счастлив столь полным согласием с Французским кабинетом и постарается как можно лучше согласовать прежнюю роль союзника с новой ролью посредника.

Никогда и никто не играл лучше и не выигрывал больше в опасной и сложной дипломатической игре, чем Меттерних в данной ситуации. Он разом решил все свои затруднения. Из союзника на положении раба он превратился в посредника, и посредника вооруженного. Он осмелился открыто признать, что договор об альянсе 1812 года уже не применим к нынешним обстоятельствам; он мотивировал вооружение своей страны, не оставив Франции возможности протестовать; наконец, он заранее разрешил труднейший вопрос об использовании вспомогательного австрийского корпуса. Что до предложения действовать вместе с Францией, окончательно потрясти Германию, уничтожить Пруссию, захватить Силезию и прочее, нет нужды говорить, что Австрия ни за что этого не хотела, и не из любви к Пруссии, а из любви к всеобщей независимости. Потому она уклонилась от предложений, сославшись на то, что военным развитием событий надлежит заняться позднее, когда воюющие державы отвергнут мирные предложения, что было маловероятно. Меттерних закончил свое заявление, объявив, что чрезвычайный курьер отвезет копию заявления князю Шварценбергу в Париж.

Один только тон сообщения сделал бы его подозрительным, даже если бы смысл его не был столь прозрачен. Торжественность, с какой Меттерних высказал основные положения, и поспешность, с какой он стремился известить князя Шварценберга в Париже, указывали на желание без промедления принять важную декларацию одновременно в обеих столицах, что обнаруживало скорее осторожность друзей, готовых расстаться, нежели сердечность друзей, готовых соединить интересы и усилия.

Нарбонн был слишком проницателен, чтобы не заметить, что за показным старанием продемонстрировать согласие по всем пунктам скрывается самое полное и самое опасное несогласие. Усилившийся в цели и средствах, но переросший в посредничество альянс обращался ловушкой, которую Наполеону подготовили, воспользовавшись его собственными словами.

Облекшись ролью вооруженного посредника, Австрия тотчас воспользовалась завоеванной позицией, чтобы продвинуться по открывшемуся перед ней пути. Король Саксонии по-прежнему пребывал в Регенсбурге. Попытки австрийцев убедить его отказаться от герцогства Варшавского не прекращались. Теперь появился новый аргумент. Франция и Австрия только что пришли к согласию, заявила Австрия. Франция попросила посредничества, и Австрия согласилась. Поэтому всё, что делается, полностью соответствует целям Наполеона, а отказ Саксонии от Великого герцогства Варшавского избавит от серьезных затруднений и облегчит заключение мира. К тому же следует спасать прочное, то есть Саксонию, жертвуя химерическим, то есть Польшей. Побежденный такими доводами, Фридрих-Август подписал отречение, которого от него требовали, и подписал его 15 апреля, через три дня после заявления Австрии о вооруженном посредничестве.

Но Австрия желала от короля не только этого. Известно было, что Наполеон намеревается прибыть в Майнц, а затем в Эрфурт, чтобы возглавить свои армии, и сможет одним мановением руки вновь завладеть бедным королем, удалившимся в Баварию, вновь заставить его утратить разум, память и чувство реальности, пообещав сделать королем Польши. Этот чарующий и пугающий волшебник должен был пройти слишком близко от Регенсбурга, чтобы оставлять там слабого Фридриха-Августа. Его снова стали убеждать перебраться в Прагу. И Фридрих-Август решился уехать. Не предупредив французского посла, в ночь с 19 на 20 апреля саксонский двор отбыл в Прагу, составив длинную вереницу карет, в окружении трех тысяч конников и артиллеристов, вышедших из Регенсбурга с саблями наголо и зажженными фитилями. Господин Сера в последнюю минуту получил письмо для императора, в котором добрый Фридрих-Август говорил, что отправляется в Прагу по приглашению Австрии, о совершенном согласии которой с Францией ему известно, оставаясь, однако, верным союзником великого монарха, осыпавшего его столькими благодеяниями.

Когда эта новость дошла до Вены, император Франц и Меттерних уже не скрывали радости от того, что завладели столь ценным инструментом для осуществления своих замыслов. В ту же минуту, сочтя, что им не следует больше скрывать планов по поводу вспомогательного корпуса, они написали князю Понятовскому, что он должен оставить Краков и вернуться на австрийскую территорию, ибо вскоре возобновятся военные действия, а потому нежелательно привлекать русских в Богемию, сражаясь с ними. Кроме того, князя уведомили, что на время этого движения оружие поляков, саксонцев и французов будет сложено на повозки и возвращено им позднее. Уведомление доставили князю Понятовскому одновременно с приказом из Парижа, предписывавшим ему приготовиться к вступлению в кампанию и совместным действиям с австрийским корпусом, который должен был в свою очередь получить инструкции Наполеона. Понятовский поспешил сообщить обо всем Нарбонну, чтобы посол разъяснил ему загадки, в которых он ничего не мог понять.

Нарбонн вновь пришел к Меттерниху, требуя у

него отчета в стольких странностях, приключившихся почти одновременно. Меттерних, вынужденный отвечать на столько вопросов, оказался в затруднении и почти рассердился из-за того, что результаты, которых он желал, были достигнуты столь быстро. Он поспешил сказать Нарбонну, что Фридрих-Август свалился на них в Богемию как гром среди ясного неба, и никто так не удивлен, как сам Меттерних и император, его молниеносным приездом в Прагу. Нарбонн не стал более задерживаться на этом предмете и перешел к предмету более важному, то есть к попытке отвести польский корпус в Богемию и разоружить его. Этот вопрос требовал незамедлительного разъяснения, ибо в Кракове мог возникнуть конфликт между князем Понятовским и графом Фримоном, которому поручалось разоружить поляков, или даже начаться прямое столкновение с Австрией, если приказы Наполеона вспомогательному австрийскому корпусу встретят неповиновение. Не желая признаваться в тайной договоренности с русскими, Меттерних извинился самым ловким из возможных способом, сказав, что направленное Понятовскому уведомление было чисто дружеским и ни к чему его не обязывало; что после лояльного исполнения товарищеского долга перед поляками и совместного отступления их предупредили о невозможности в скором времени поддержать их. Он указал, что русские приближаются и их не хотят привлечь на австрийскую территорию, вновь сражаясь с ними и вступая тем самым в противоречие с ролью посредника, только что принятой по внушению Франции; что поэтому было решено вернуться в Галицию, где надеются избежать преследования в случае воздержания от военных действий, и потому предложили князю Понятовскому отойти туда вместе с австрийцами, дабы не попасть в плен, что влечет необходимость временно сложить оружие, ибо не принято пересекать нейтральную территорию с оружием в руках.

Таковы были объяснения Меттерниха. Имелось много вариантов ответа, но куда умнее было бы оставить австрийского министра при мысли, что он может исполнять одновременно роли посредника и союзника, дабы принудить как можно дольше оставаться союзником. К сожалению, Нарбонн прибыл не с такими намерениями и теперь настойчиво приводил собеседника в замешательство. Договор об альянсе, сказал он, всё еще существует: Меттерних с ним согласился и даже не уставал сам это повторять. Правда, договор этот рассматривался теперь как не вполне применимый к обстоятельствам, но только в том пункте, что помощь в 30 тысяч человек не была уже соразмерна опасности положения. Из этого не вытекало, однако, что в помощи 30 тысяч человек будет отказано. Австрийцы вместе с поляками представляли силу в 45 тысяч человек, которые могли нанести чувствительные удары по левому флангу коалиции или хотя бы одним своим присутствием парализовать 50 тысяч неприятельских солдат. И потом, разве Австрия уже не думает о чести оружия? Разве она намерена отступить перед немногочисленным корпусом Сакена, а после робкого возвращения в свои пределы станет прятаться и разоружать собственных союзников? Разве такое поведение достойно Австрии? И согласятся ли союзники сложить оружие, когда среди них находятся французы? А если они откажутся сложить его, их разоружат силой или сдадут русским?..

Нечем было возразить на эти замечания, поскольку Меттерних объявил себя посредником, но не сложил с себя роль союзника. Уклоняясь от слишком неудобных вопросов, он перешел на почву, на которой ему было легче защищаться, на почву осторожности. Что значит для Наполеона, который намеревается потеснить с фронта неопытные войска коалиции, горстка австрийцев и поляков в Кракове? Неужели ради суетного удовольствия скомпрометировать Австрию ее поставят в ложное положение в отношении воюющих держав, перед которыми она должна предстать как арбитр? Неужели сделают для нее невозможной роль посредницы, подвергнут ее осуждению общественного мнения, заставив поднять оружие против сил коалиции, и вынудят окончательно утратить бразды правления германскими делами, бразды, которые она держит и без того дрожащей и неверной рукой? Если она отказывает в тридцати тысячах солдат сегодня, то только ради того, чтобы предоставить сто пятьдесят тысяч позднее, когда будут обговорены приемлемые условия мира, что зависит от одной Франции. К тому же, следует сохранять благоразумие и не требовать от Австрии, чтобы она сражалась против германцев за поляков. Такое положение при существующем общественном мнении в Вене, Дрездене и Берлине было бы нестерпимо. Если австрийцы и хотят отступать, то только потому, что уверены: они имеют дело со значительными силами. Поляков же Австрия намерена принять и кормить и будет это делать только для того, чтобы угодить Франции, ибо допустить их в Галицию – значит уже принять самых неудобных гостей, которые сделаются и опасными, если будут вооружены. К тому же их государь, король Саксонии, дал согласие на временное разоружение. Остается французский батальон. Что ж, ради Наполеона пойдут на жертву и уважат в этих нескольких сотнях человек его славу, славу французской армии. Поступившись принципами, Австрия позволит французскому батальону сохранить оружие на нейтральной территории: территория Богемии с ведома Наполеона объявлена нейтральной, чтобы помешать русским вступить в нее.

Нарбонн тотчас понял, что заблуждался, желая получить от Австрии эффективное содействие и что нейтралитет это всё, чего можно от нее ожидать, да и то ценой быстрых и решительных побед. Он сообщил об этом министру Маре, прося новых директив для столь трудной ситуации.

Эти важные события европейской политики происходили с 1 по 20 апреля, в то время как Наполеон готовился к отъезду из Парижа, покинул его, прибыл в Майнц и отдал первые приказы. Прибыв в Майнц 17 апреля, он тотчас принялся за работу, узнал, хоть и не полностью (ибо не все дипломатические курьеры проезжали через Майнц), но в достаточной мере, всё, о чем мы недавно рассказали, и смог составить об этих событиях приблизительное представление. Больше всего Наполеона удивил внезапный отъезд короля Саксонии в Прагу в ту минуту, когда французская армия приближалась, чтобы освободить его земли. Отступление австрийского корпуса показалось ему более объяснимым: он понял, что Австрия, не отрицая альянса, отвергает его обязательства. Попытка разоружения поляков его возмутила, и он отправил в Краков курьера с предписанием князю Понятовскому ни за что не допускать разоружения, в крайнем случае вернуться в Польшу, вести партизанскую войну и скорее погибнуть, чем сложить оружие. Кроме того, Наполеон подтвердил предписание графу Фримону повиноваться его приказам.