История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I
Шрифт:
Двое молодых русских пустились в путь с поручением заставить мир следовать политике их кабинета в последние дни 1804 года. Лорд Харроуби и Питт вскоре сумели распознать, с какими умами умеют дело, и повели себя соответствующим образом. Старый Питт был слишком счастлив обрести союзников на континенте, чтобы выказывать несговорчивость. Он продемонстрировал ровно столько любезности, сколько требовалось в отношении неопытных молодых людей, вскормленных химерами. Он выслушал необыкновенные предложения российского правительства, принял их, казалось, с великим почтением, но изменил, остерегшись отвергнуть, сообразно своей политике и ограничился отсылкой всего, что не совпадало с интересами Англии, ко времени наступления всеобщего мира. Попросив вручить ему предложения российского посланца, Питт написал параллельно им собственные замечания.
Питт и Новосильцев достигли договоренности о том, что новый союз будет всячески афишировать свою величайшую
Идею собрать внушительную массу сил, от имени которой будут вестись переговоры прежде начала военных действий, Питт, естественно, принял с чрезвычайной поспешностью. Он согласился на видимость предварительных переговоров, отлично понимая, что они не будут иметь последствий и предложенные условия никогда не подойдут гордому Наполеону. Последний ни в коем случае не потерпит, чтобы Италию, Швейцарию и Голландию кто-то организовывал без него и против его воли, под благовидным предлогом их независимости. Таким образом Питт позволил молодым русским верить, что они трудятся во имя великого посредничества, будучи сам убежден, что они просто-напросто сколачивают третью коалицию. Что до распределения сил, он высказал возражения против некоторых частей проекта. Он вполне допускал три большие массы сил: на юге из русских, неаполитанцев, англичан; на востоке из русских и австрийцев; на севере из пруссаков, русских, шведов, ганноверцев и англичан. Но в то же время объявил, что в настоящую минуту не может предоставить ни единого англичанина. Он утверждал, что, держа их на берегах Англии всегда готовыми к погрузке, можно добиться весьма полезного результата, а именно угрозы побережью Французской империи во всех пунктах одновременно. На деле за этим стоял страх британского правительства перед готовившейся в Булони экспедицией и его нежелание оголять свою территорию, что было, впрочем, совершенно естественно. Субсидии Питт обещал, но далеко не такие, каких у него просили; он соглашался дать примерно 6 миллионов фунтов стерлингов (150 миллионов франков).
На одном предмете, к которому авторы русского плана относились, на его взгляд, весьма легкомысленно, Питт настаивал особенно, а именно – на содействии Пруссии. Без нее всё казалось ему трудным, почти невозможным. По его мнению, для уничтожения Наполеона требовалось содействие всей Европы. Он весьма одобрял решение о том, что если не получится привлечь Пруссию, ее попросту раздавят; ибо таким образом Россия навсегда связывала себя с английской политикой; он даже предлагал в этом случае перенаправить часть субсидий для Пруссии в Санкт-Петербург; но тем не менее считал такое положение опасным и предлагал ради привлечения Берлинского кабинета адресовать ему самые выгодные предложения.
Питт видоизменил русский план фатальным как для Германии, так и для Франции образом. Он находил блестящей и глубокой идею окружить французские земли королевствами, способными противостоять французам, но полагал, что одной такой предосторожности недостаточно, и предлагал, вместо того чтобы разделять Францию и Пруссию Рейном, напротив, привести их в непосредственное соприкосновение, предоставив Пруссии, если она выступит за коалицию, всю территорию между Маасом, Мозелем и Рейном, которую сегодня мы называем Рейнской провинцией [9] . Это казалось ему необходимым, чтобы в будущем Пруссия отказалась от своего корыстного нейтралитета и склонности к Наполеону, в котором она искала и всегда находила опору против Австрии. Этот план расширили в 1815 году, поместив на Рейн, помимо Пруссии, и Баварию, дабы лишить Францию всех е прежних германских союзников.
9
Существовавшее с 1822 до 1946 года германское государственно-территориальное образование. – Прим. ред.
В ходе совещаний родилась и новая идея: в дополнение к созданию Королевства Обеих Бельгий построить цепь крепостей, наподобие тех, какие Вобан возводил для укрепления неприкрытой французской границы, и возвести эти крепости на средства союза.
Что до Германии и Италии, английский министр дал почувствовать, насколько предложенные обширные планы далеки от возможности осуществления в настоящее время и насколько они оскорбят Австрию и Пруссию, которых более всего необходимо привлечь на свою сторону. Ни та, ни другая не согласятся выйти из Германской конфедерации; Пруссия, в частности, откажется делать корону Германии наследственной; а Австрия отвергнет учреждение
Наконец, о Польше и вовсе речь не заходила, ибо ее раздел предполагал войну с Пруссией, которой Питту особенно хотелось избежать. Русский дипломат, исполненный столь благородных идей, когда покидал Петербург, не осмелился даже заговорить о Египте, Гибралтаре, Мемеле. А два весьма важных предмета оказались для Питта неприемлемы и почти им отвергнуты – Мальта и морское право. Относительно Мальты Питт решительно оборвал беседу и отложил объяснения по этому пункту до поры, когда будут известны жертвы, на которые согласна пойти Франция. Что до нового международного морского права, он сказал, что это высокоморальное, но малоприменимое дело следует препоручить конгрессу, который соберется после войны для заключения мира и в ходе которого все интересы народов будут справедливо уравновешены.
Строганов не добился ничего или почти ничего относительно Испании. Она предоставляет, заявил Английский кабинет, все свои ресурсы Франции, и будет глупостью щадить ее. Однако если она захочет выступить против Франции, ей вернут ее галеоны.
Итак, Строганов отбыл в Мадрид, а Новосильцев – в Петербург. Лорд Гауэр (впоследствии лорд Гранвиль), тогдашний посол Англии в Петербурге, получил предписание обсудить детали договора на основаниях, выработанных двумя дворами.
Русский план подвергся лишь нескольким дням переработки в Лондоне и лишился всего, что было в нем благородного, а также малоосуществимого. Он свелся к проекту уничтожения Франции. В Петербурге начались переговоры с лордом Гауэром по пунктам, принятым в Лондоне Питтом и Новосильцевым.
Пока завязывалась лига с Англией, следовало провести ту же работу с Австрией и Пруссией, чтобы привести их в новую коалицию. Пруссия, имевшая обязательство перед Россией вступить в войну, если французы перейдут линию Ганновера, но в то же время обещавшая Франции хранить нерушимый нейтралитет, если число французов в Германии не будет увеличено, – не хотела выходить из такого рискованного равновесия. Она притворялась, будто не понимает, о чем толкует ей Россия, и замыкалась в своей старой, вошедшей в пословицу системе – нейтралитете севера Германии. Она уходила от проблемы с тем большей легкостью, что русские дипломаты не осмеливались объясниться с ней открыто, из страха, что тайны новой коалиции будут преданы Наполеону. Своими колебаниями Берлинский кабинет создал себе такую репутацию двуличия, что ему уже не считали возможным доверить какую-либо тайну, без того чтобы он не сообщил ее немедленно Франции. Поэтому с ним не говорили о плане, отвезенном в Лондон, и о последующих переговорах, не признавали, что коалиция уже начинает формироваться, что она в принципе заключена; а выражали лишь пожелание, чтобы Пруссия присоединилась к остальной Европе ради обеспечения поставленного под угрозу мирового равновесия.
Дабы ближе подступиться к прусскому двору, туда отправили русского генерала, образованного офицера Главного штаба Винцингероде, который должен был постепенно открыться королю, но лишь ему одному, и который, зная военный план, мог, если ему удастся заставить себя выслушать, предложить средства его исполнения и обсудить в целом и в деталях будущую войну. Прибыв в Берлин в конце зимы 1804 года, когда Наполеон собирался отбыть в Италию, Винцингероде соблюдал крайнюю сдержанность с прусским правительством, но с королем продвинулся несколько дальше и, взывая к дружбе, завязавшейся меж двумя государями в Мемеле, попытался привлечь прусского государя во имя дружбы и общего дела. Видя, что на него давят всё сильнее, и поняв наконец о чем идет речь, молодой Фридрих-Вильгельм заверил его в своей личной привязанности к Александру и в горячем сочувствии делу Европы, но возразил, что он первый подвержен ударам Наполеона, что не считает себя достаточно сильным, чтобы бороться с таким могущественным соперником; что помощь, на которую его заставляют надеяться, прибудет слишком поздно, ибо она далека, и что прежде чем к нему придут на помощь, он будет побежден и, быть может, уничтожен. Он упрямо отказывался от всякого участия в коалиции, о которой ему позволили догадаться, не называя ее открыто.
Чтобы ответить на посещение Винцингероде, король также захотел послать доверенного человека в Петербург. Застров поехал в Россию, чтобы объяснить императору Александру позицию прусского короля, заставить его принять проявленную им сдержанность, а самому проникнуть, по возможности глубже, в тайну новой коалиции, всё еще завуалированную. Отправляя Застрова в Петербург с такой миссией, Фридрих-Вильгельм в то же самое время хвалился перед Наполеоном своим сопротивлением предложениям России и говорил о нейтралитете севера Германии не как о настоящем нейтралитете, каким он и был на самом деле, а как о нерушимом союзе, который прикроет Францию с севера против всех будущих врагов.