История крестовых походов
Шрифт:
В те дни знаменитый город царей, пророков и Спасителя, многократно разрушаемый и снова восстанавливаемый, испытавший великую славу и великие гонения, стонавший под игом и вновь поднимавший голову, имел приблизительно те же размеры и тот же вид, что и в наше время. Владевший им наместник халифа Ифтикар-Эдоле при первых известиях о приближении христиан принял экстренные меры. Город был тщательно укреплен, снабжен всем необходимым на время осады, а близлежащие окрестности были выжжены, лишены питьевой воды и превращены в пустыню. Египетский гарнизон, защищавший Иерусалим, насчитывал сорок тысяч бойцов. Взялись за оружие и двадцать тысяч городских жителей. К ним присоединились многочисленные мусульмане с берегов Иордана и Мертвого моря. По улицам Иерусалима бродили имамы, призывая защитников ислама к мужеству и обещая победы во имя пророка.
Не успели крестоносцы вплотную приблизиться к городу, как навстречу им вышло несколько отрядов; короткое сражение закончилось бегством мусульман, причем Танкред показал высокую рыцарскую доблесть, лично одолев пятерых противников. Впрочем, то была лишь легкая разминка; предстояло
Оглядевшись вокруг, вожди обнаружили, что равнина к северо-востоку выглядела единственным местом, подходящим для разбивки лагеря. Герцог Нормандский, граф Фландрский и Танкред разместили свои палатки между воротами Ирода и Кедарскими; рядом расположились англичане Эдгара Аделинга; Готфрид со своими братьями стал против Лобного места, от Дамасских ворот до ворот Яффы; справа от него раскинулись шатры Раймунда Тулузского. При таком расположении войск оставались свободными южные и восточные стены города, подойти к которым из-за глубоких оврагов было крайне трудно.
Вскоре в лагере крестоносцев появились местные христиане, изгнанные властями из Иерусалима. Их печальные рассказы о бесчинствах и обидах, понесенных ими от мусульман, возмутили рыцарей, и кое-кто, понадеявшись на чудо, стал требовать немедленно начинать приступ. Вожди поддались этим призывам, и войско, рассчитывая, что ворота города сами откроются перед ним, двинулись на штурм. Но чуда не произошло. Одного мужества и энтузиазма оказалось недостаточно, чтобы разрушить неприятельские стены; нужны были осадные орудия, а их у осаждающих не имелось. Естественно, штурм окончился полной неудачей: ворота не распахнулись перед крестоносцами, вместо этого их закидали камнями и вдоволь полили горячей смолой, после чего оставшимся пришлось бесславно возвратиться в лагерь.
Теперь четко определилась проблема: нужно было создавать осадную технику, а для этого требовались время, специалисты и строительные материалы. Но специалистов было мало, а строительных материалов еще меньше. Чтобы добыть дерево, на слом пошли дома и даже церкви в соседних деревнях; однако дело двигалось медленно, а драгоценное время, удобное для штурма, уходило.
Знойное лето было в полном разгаре. Солнце палило все сильнее, южные ветры гнали тучи раскаленного песка. Вскоре обнаружился недостаток воды. Кедронский источник высох, колодцы были отравлены врагом. И тут-то ратники поняли, что есть нечто более страшное, чем голод, – жажда. Козий мех вонючей воды, доставляемой за три мили от лагеря, стоил два динария серебром, и эту роскошь могли себе позволить только начальники, которым к тому же приходилось поить коней. Рядовые рыцари и лучники взрывали мечами землю и прикладывались губами к влажным комьям, извлеченным из недр, а по утрам слизывали капли росы с мраморных плит. На воду меняли военную добычу – сокровища, захваченные у мусульман, из-за воды были готовы биться друг с другом. Если бы осажденные в это время сделали массовую вылазку, они, без сомнения, уничтожили бы армию крестоносцев, но, по-видимому, слава былых побед рыцарей удерживала их врагов. И тут вдруг, когда отчаяние достигло высшей точки, пришла неожиданная помощь. Генуэзский флот, прибывший к Яффе, доставил все необходимое: и продовольствие, и питьевую воду, и военных инженеров. К тому же один сириец указал место в нескольких милях от Иерусалима, где имелся строевой лес. Теперь все пошло быстрее, и главное – дружнее. Бароны и рыцари, засучив рукава, помогали строительным рабочим, женщины и престарелые доставляли воду, дети собирали хворост для плетней и фашин. Каждый день вырастали новые орудия – тараны, катапульты, крытые галереи. Обращали всеобщее внимание три осадные башни новейшей конструкции, передвигающиеся на особых катках; они имели по три этажа и подъемные мостки для переброски на вражеские стены.
От мирян не отставало и духовенство. Епископы и священники своими молитвами и увещеваниями стремились внести мир и согласие среди в ряды, направляя их энергию на общее дело. По почину духовенства крестоносцы после трехдневного поста совершили крестный ход вокруг осажденного города, стоически выдерживая брань, оскорбления и кощунства, которые неслись со стен Иерусалима.
Осажденные не только переругивались с крестоносцами. Они также готовились к неизбежной схватке, выстраивая свои боевые машины и дополнительно укрепляя стены с той стороны города, откуда угрожали христиане; восточную же часть, свободную от осаждающих, они оставили без защиты и этим совершили роковую ошибку. Вожди крестоносцев при обходе города уловили промах врага. И вот за одну короткую июльскую ночь Готфрид, Танкред и оба Роберта переместили свой лагерь в незащищенный район против Кедарских и Дамасских ворот. Это оказалось весьма трудным как вследствие неровности почвы, так и потому, что пришлось разобрать и снова сложить передвижные башни, и все это, по возможности бесшумно, чтобы не вызвать подозрений мусульман. Крестоносцы справились с задачей, и если бы они тут же начали штурм, скорая победа была бы им обеспечена. Но поскольку вследствие рытвин и оврагов быстро подкатить башни к самым стенам было невозможно, мусульмане, в первый момент совершенно растерявшиеся, затем успели кое-что сделать для укрепления подударных районов и подвели к ним часть орудий. Поэтому окончательной победе крестоносцев предшествовало двухдневное кровопролитное сражение, осложненное еще и тем, что в ходе его на помощь осажденным спешило подкрепление из Египта.
Штурм Иерусалима начался на рассвете 14 июля. Он был массированным; все силы армии, все боевые орудия разом оказались брошенными на неприятельские укрепления. Три перекатные башни под управлением Готфрида на востоке, Танкреда – на северо-западе и Раймунда Тулузского с южной стороны города, были придвинуты к стенам среди грохота
Ночь не принесла успокоения ни осажденным, ни осаждающим. Мусульмане заделывали проломы стен и подвозили новые орудия, христиане чинили поврежденные башни и проверяли свои силы.
Следующий день удвоил ярость сторон. Крестоносцы, раздосадованные вчерашней неудачей, усилили натиск и дрались как бешеные. Защитники города, ободренные надеждой на египтян, удвоили число дротиков и каменных ядер, посылаемых их катапультами. С особенным упорством стремились они уничтожить башню Готфрида, на которой сверкал золотой крест. Герцог Лотарингский видел, как рядом с ним падали его воины и оруженосцы, но упрямо продвигался вперед, словно считая себя заговоренным от стрел и ядер. Время перешло за полдень, а судьба сражения все еще не определилась. Многие из нападающих стали терять бодрость, и враги тотчас это заметили, о чем известили радостными криками. И тут, как и под Антиохией, произошло чудо. Вдруг крестоносцы увидели на Масличной горе лучезарного всадника, который, потрясая щитом, указывал на Иерусалим. Готфрид и Раймунд заметили его первыми и одновременно воскликнули: «Святой Георгий идет к нам на помощь!» Вид небесного всадника зажег священным огнем души осаждающих, вызвал в них великий подъем, и сражение развернулось с новой силой. Несмотря на все препятствия, башня Готфрида первой достигла вражеских стен. Лотарингский герой в окружении своих братьев и вассалов через подъемный мосток спрыгнул на площадку стены и врезался в толпу объятых ужасом врагов. Солдаты, следующие за своим начальником, очищают площадку, спускаются на улицы и гонят бегущих. В это же время Танкред, оба Роберта и Раймунд Тулузский проникают в Иерусалим через большой пролом. По их приказу солдаты быстро ломают Кедарские ворота, и новые толпы крестоносцев врываются в город с криками: «Так хочет Бог! На то Божья воля!» Вожди встречаются на площади повергнутого Иерусалима; они обнимаются, плачут от радости и устремляются дальше, чтоб завершить свою победу.
Иерусалим был взят в пятницу 15 июля 1099 года в три часа пополудни, в день и час крестной смерти Спасителя. Казалось, сам этот факт должен был побудить христиан к милосердию. Но вышло иначе.
Раздраженные своими невзгодами и упорным сопротивлением мусульман, возмущенные их грязной руганью и поношениями христианской веры, затаившие с начала похода чувство мести к осквернителям Священного города, крестоносцы не знали жалости или великодушия. Страшная резня ознаменовала первые часы и дни после взятия Иерусалима. Сарацин кололи на улицах, в домах, в храмах, сбрасывали со стен и башен, не щадя ни женщин, ни детей. Город наполнился стонами и воплями жертв; мстители носились по улицам, попирая трупы ногами, обагренными кровью, и выискивали, где могли укрыться ищущие спасения. По словам историка, число жертв, заколотых мечом, намного превзошло число победителей.
Краткий перерыв в убийствах обозначило благочестие. Местные христиане, освобожденные крестоносцами, окружили своих спасителей ласками и заботой, делились с ними запасами продовольствия, совместно возносили горячие молитвы Господу. На какое-то время Петр Пустынник вновь стал главным героем. Вспомнили, что именно он пять лет назад обещал вооружить Запад ради освобождения Иерусалима и сдержал свое слово. Готфрид Бульонский первым из князей подал пример благочестия. Безоружный и босой, направился он в церковь Гроба Господня; за ним, скинув окровавленные одежды, последовали другие, наполняя храм рыданиями и покаянными молитвами, обнаруживая столь сильную и горячую набожность, что трудно было поверить, будто именно эти люди несколько часов назад топили город в крови стариков и младенцев. Впрочем, эти странные контрасты обычны для эпопеи Крестовых походов – мы видели их раньше, увидим и потом. Некоторые писатели пытались найти в них предлог для порицания христианской веры; другие, не менее пристрастные, стремились их обелить и извинить; но и то и другое одинаково ущербно – беспристрастный историк довольствуется одной лишь констатацией и молча плачет над слабостями людскими...
Набожная ревность христиан лишь отсрочила новые кровавые сцены. Хотя уже было убито великое множество сарацин, значительное число их все же осталось. Это были преимущественно богатые люди, прибегнувшие к защите вождей за обещание щедрого выкупа. Для решения вопроса был собран совет. Большинство его членов высказались однозначно. Освободить мусульман, пусть за выкуп, значило освободить врагов, с которыми в дальнейшем придется сражаться; держать же их в плену – слишком большая и ненужная роскошь, тем более имея в перспективе приближение египетской армии. Вывод один: смерть для всех мусульман, оставшихся в городе. Таков был единодушный приговор. И он был приведен в исполнение. Воздержимся от описания этой бесчеловечной кровавой акции. Заметим лишь, что те, очень немногие из вождей, как, например, Танкред, кто не разделял этого общего бешенства, были не в силах что-либо предпринять. Лишь горсть мусульман, укрывшаяся в храме Давида, спаслась от смерти: Раймунд Тулузский, соблазненный огромным выкупом, принял их капитуляцию. Граф был достаточно авторитетен, чтобы провести в жизнь свое единоличное решение; но поступок его был всеми осужден, причем, разумеется, Раймунда упрекали не за великодушие, а за скупость.